— Страшно? — просто спросила она, без гонора, без напускной агрессии.

— Да, — честно призналась я.

— Я была молодой, красивой, перспективной. Афиши с моим именем висели во всех городах и даже за границей. Карьера шла в гору, личная жизнь налаживалась. Я встретила Рената. Мы любили друг друга. Хотя, как потом оказалось, любила только я, а он позволял мне себя любить. Я забеременела на самом пике своей карьеры. Посоветовавшись с Ренатом, мы решили, что лучше сделать аборт. Он так решил, а я, дура, согласилась. И правда, ради чего отказываться от главных ролей, славы, перспектив? Ради ребенка? Еще чего. Это просто ребенок, просто еще один человек в моей жизни. Я сделала аборт. Мы жили дальше. Я работала, как проклятая, отгоняя от себя тревожные мысли. Я чувствовала, что меня ждет крах. Может из-за моего поступка я сама себя накручивала и ждала наказания. Оно свершилось. На премьере спектакля меня столкнули с крутящегося подиума, мой костюм попал в механизм и меня закрутило в металлических шестеренках вместе с ним. Помню только, как я стою на краю этого проклятого подиума, улыбаюсь зрителям, слышу аплодисменты, действие меняется, подиум крутится, я чувствую толчок в спину и наступает темнота. Затем боль, хруст, крики. Я говорила всем, что меня столкнули. Я это знала. Мне не верили. Премьеру отменили, меня отправили в госпиталь. Начали оперировать. Нога была раздроблена, ее собирали по частям. Медицина того времени — это отсутствие необходимых препаратов, малоквалифицированные врачи и морфин вместо обезболивающего. Во время операции мне занесли инфекцию и поняли это только через месяц, когда из незаживающих ран начал сочиться гной. Последовала повторная операция, затем еще одна и еще. Меня мучали адские боли и, как следствие, появилась морфиновая зависимость. Даная Огорельцева исчезла с афиш, мое имя больше не мелькало в газетах, из театра меня уволили.

Жизнь остановилась. Я лежала в больнице почти пол года, за все это время Ренат ни разу не навестил меня. Он звонил, писал письма и все время ссылался на занятость. Говорил, что ему приходится много работать, чтобы оплатить счета за мое лечение. Я ему верила и все прощала. Разобравшись с ногой, я начала бороться с зависимостью. Легла в наркологическую клинику. В клинике я узнала, что Ренат женится. Женится на молоденькой девушке, артистке, которая заменила меня во всех моих спектаклях. Я узнала об этом из газеты. Там же было написано, что молодые ждут ребенка. Я не поверила желтой прессе, звонила Ренату, писала ему. Наконец, от него пришло письмо, в котором он признался, что никогда меня не любил, что это был яркий, но мимолетный роман. У него сейчас семья, молодая жена и прелестный сын.

Я почувствовала себя полной дурой. Сложив все факты, я рассчитала примерное время беременности его жены и поняла, что Ренат изменял мне. Когда меня перемололо в механизме, его женушка уже была беременна, и он не просил ее сделать аборт, он женился на ней. Все то время, пока я лежала и мучилась адскими болями, жила от одной дозы морфина, до другой, он занимался подготовкой к свадьбе, нежился в теплой кроватке со своей молоденькой невестой. Это был удар для меня, но сдаваться я не собиралась. Мне помогли мои любовники, те, которых я когда-то использовала. Они устроили меня в клинику в Германии, я более менее восстановила свою ногу, научилась самостоятельно ходить. Зависимость не прошла, я просто переключилась на алкоголь.

Когда я вернулась домой, используя свои связи, я вытеснила эту наглую актриску ото всюду. На улице полно симпатичных дурочек, мечтающих о славе, бери любую и продвигай. А я к тому времени уже работала в институте. Материала было достаточно. Я быстро нашла замену пигалице, отнявшей у меня жизнь. Спектакли с ней отменяли, на ее место брали другую, более перспективную, мою протеже. Я оставила ее ни с чем. Ренату я тоже перекрыла кислород. Его компания развалилась, осталось лишь наследство его матушки, которое быстро утекало в руках молоденькой жены. Они развелись. Его актриска нашла себе более выгодную партию, а Ренатик прибежал ко мне. Он рыдал, стоя передо мной на коленях. Молил меня вернуться, начать все сначала. Я ему отказала. А когда он ушел, я попыталась покончить с собой, но не смогла. Испугалась. Так и живу. Одна. Мужчины мне стали противны. Я им не верю. А в женщинах я вижу конкуренток. А конкуренции, как ты уже догадываешься, я не терплю. Детей у меня нет. После всего, что со мной случилось, их не может быть. Как тебе моя история? Все еще считаешь меня красивой женщиной?

— Да, — после долгой паузы ответила я. — Вы красивая женщина. Теперь я вас понимаю.

Мне все стало понятно. Ее поведение, слова — это все следствие огромной внутренней боли, которую женщина до сих пор хранит в себе. Мне стало неудобно, что я позволяла себе плохо о ней думать, считала ее бесчувственной.

— Я могу что-нибудь сделать для вас? — спросила я Огорельцеву.

— Да. Уйди.

Я не стала задерживаться и быстро покинула квартиру Данаи Борисовны. Ее откровение навсегда изменило мое отношение к ней. Посчитав свои оставшиеся после поездки на такси деньги, я приняла решение идти до института пешком. Промерзнув до костей, я дошла до здания института и постучала. Тишина. Было поздно, фонари уже не светили. Я стучала в двери минут двадцать, пока мне не открыла сонная тетя Нюся. Она уснула, не дождавшись меня. Не раздеваясь, я устроилась на матах. Накрылась сверху пледом и уснула.

На следующий день я сидела вместе с моими одногрупниками в нашей мастерской и ждала Добровольского, который сильно задерживался. Опоздания были ему не свойственны, он отличался пунктуальностью и всегда приходил на занятия за пару минут до начала. Мы с ребятами поняли, что дело неладное.

В аудиторию вошел ректор вместе с Огорельцевой. На женщине не было и следа от вчерашних приключений. Она, как обычно, была одета с иголочки, крупные светлые локоны элегантно опускались на голубой пиджак, макияж подчеркивал строгую, неподступную красоту. Женщина, опираясь на трость, бросила на меня хищный взгляд, я не выдержала и отвернулась.

— Ребята, у меня есть для вас плохая новость, — заметно нервничая, начал ректор. — Константин Сергеевич сейчас находится в реанимации. Ночью у него случился инсульт. Мы следим за его состоянием, всю необходимую помощь он получает. Временно вашим мастером будет Даная Борисовна. Она будет заниматься вашим спектаклем, по всем вопросам обращайтесь к ней.

— Мы попали, — сказал вслух кто-то из студентов.

Трагедия с Добровольским встревожила всех. Студенты переживали, преподаватели волновались. Каждый день мы ждали новых новостей. Новости были одинаковые: состояние стабильное. Мне, как и другим ребятам, хотелось знать больше деталей, подробностей, нам этого не давали, а в больницу к Добровольскому никого не пускали.

Огорельцева взялась за нас со всей своей дотошностью и вместо Константина Сергеевича ставила наш спектакль. В отношении ко мне она сохранила прежнюю уничижительно-высокомерную форму общения. Откровенно говоря, после ее ночного откровения, я на другое и не рассчитывала. Все-таки это Огорельцева.

Меня мучал кашель и постоянное чувство голода. Я сильно простыла после ночной прогулки по городу. Как назло в институте отключили отопление. Пятый раз я пыталась дозвонится до Дениса, ответа не было. Наконец, мне пришла от него смс: все хорошо. Его не было в институте пару дней, я волновалась за парня.

Перекусив едой из банки, которую принесла мне из дома тетя Нюся, я ждала, когда все студенты покинут институт, чтобы занять свое место на матах. Меня сильно морозило и похоже поднималась температура. Этого мне еще не хватало.

— Димитрова, совсем страшная стала, — подловила меня в коридоре Инна. — Болеешь?

— Наверное.

— Слушай, говорят ты с Дмитрием Анатольевичем в одном спектакле играть будешь, это правда?

— Не переживай, этот спектакль отменили. Огорельцева не хочет тратить на него свои силы.