Пальцы Дениса давили мне на ребра. Музыка, наконец, заиграла и в помещение влетел граф Смаковский. Влетел в прямом смысле. Я услышала громкий шлепок и скосила глаза в сторону двери, в пороге распластался наш дракула.

— Матерь божья, — шепнул в комиссии женский голос. Пальцы Дениса сдавили меня еще сильнее.

Дракула Павел поднялся, оправился и залетал по аудитории. Не знаю, как описать то, что было на лицах членов комиссии. Творческий сощурил глаза и чуть приоткрыл рот, пытаясь разглядеть что-то. Тощая как-то странно поднесла руку к лицу и застыла в таком положении. Я скосила глаза на Дениса, искала в нем опоры, поддержки. Денис был бледен. На его лбу выступил пот. Он тяжелым, уставшим взглядом смотрел сквозь меня. По выражению его лица я поняла, что он глубоко сожалеет о нашей затее с танцем «втроем».

Весело было Смаковскому. Он подлетел к нам, держа руками полы плаща, а-ля летучая мышь, и оттолкнул от меня Дениса. Но Денис не оттолкнулся, потому что, чтобы оттолкнуть такого крепкого парня, нужно очень постараться, а худому Паше это вообще не по силам. Денис не оттолкнулся, как было задумано, а остался стоять на месте. Павел не растерялся схватил меня и начал танцевать со мной.

Паша, очень высокий, своими длинными шагами крутился по залу слишком быстро, я не успевала за ним и бежала в прямом смысле, спотыкаясь о подол платья. Это проклятое платье было больше меня. Тася зацепила мне его булавками на талии и в области груди. От бешеной скачки булавки расстегнулись, мое платье поползло вниз так же, как усы Дениса. Если бы не бешеный ритм танца, оно быть может продержалось бы. Но Смаковского было не остановить, он вошел во вкус и вдруг решил меня подкинуть. Подкинул, но сначала наступил мне на подол платья. Я взмыла в воздух, платье с хрустом слетело с меня. В спину воткнулись Тасины булавки. Смак на мгновение застыл, созерцая мой бюстгальтер, но не растерялся, заплясал еще быстрее. Песня продолжала играть. Паша, как ни в чем не бывало, тащил меня по кругу, я успела вцепиться взглядом в Дениса, пыталась глазами попросить его о помощи, нужно было остановить это безумие.

Безумие остановилась. Паша не выдержал собственного темпа, запутался в сапогах, которые были ему на пару размеров больше и повалился на меня. Я успела схватиться за Дениса и так мы втроем улеглись на паркет. Бутерброд, я по серединке.

— Это что сейчас было, — раздался голос творческого.

Мы продолжали лежать.

— Денис, ты зачем усы наклеил? — спросил он.

— Для атмосферы, — выдавил из себя Денис, удерживая на себе наши с Пашкой тела.

— Понятно, понятно, — серьезно произнес творческий. — Можете идти.

Мы вышли за дверь. Денис лицом будто состарился лет на пять, я прижимала к себе платье, а Паша прижался к дверям аудитории, слушал.

— Смеются! Смеются! Говорят и смеются! Нормально, ребят, — замахал нам Пашка.

— Это был самый большой позор в моей жизни, — тихо выговорила я.

— Да погоди ты, то ли еще будет! — засмеялся Смак.

Пашка отошел от дверей, расположился на полу и стянул с себя сапожищи.

— Ну и калоши, я вам скажу, — засмеялся он.

— Зачем ты их надел? — Денис вышел из оцепенения.

— Да как! Для атмосферы! — Пашка повторил слова Дениса и они оба засмеялись. Я тоже присоединилась, напряжение немного спало. Мы окончательно развеселились, когда после полуторачасового прослушивания остальных ребят, к нам вышла Тася и зачитала фамилии прошедших конкурс. Мы были среди них. Пашка ликовал. Денис, наоборот, еще сильнее задумался, но хотя бы начал улыбаться. Я же воспринимала все, как сон. Страшный, захватывающий, невероятный сон. Осталось совсем немного и моя судьба будет окончательно решена.

К нам в коридор вышел творческий. Он поздравил тех, кто прошел все этапы конкурса и объявил следующее испытание. Нужно было придумать этюд без слов на свободную тему. Этюд — это небольшая сценка с каким-то событием. На фантазирование было дано двадцать минут.

Наша тройка в числе первых оказалась в аудитории и представила на суд свое гениальное творение. Главным гением, как и в случае с танцем на троих, снова оказался Пашка. Когда наше представление закончилось, я почувствовала, как ко мне потихоньку подкрадывается очередной приступ позора.

— Вы бомжи что ли? — спросил нас творческий.

— Да, мы бомжи! — гордо подтвердил Пашка. Творческий засмеялся.

По Пашкиной задумке нам нужно было изобразить бездомных и своей актерской игрой вызвать чувство жалости и сострадания у комиссии. Решив сделать акцент на драматургии, Пашка заставил нас ползать по паркету, жаться к батареям и отбирать друг у друга воображаемые пирожки.

— Матерь божья, что мне с вами делать, — смеялся Константин Сергеевич.

— Мы все, что угодно можем, вы только скажите, мы все сделаем! — рекламировал нас Пашка.

— А почему вы втроем все делаете? Вы друзья? — спросила женщина хореограф.

— Да какие друзья, пока в трусах стояли познакомились, — ответил Паша, но потом взглянул на недовольного Дениса и тут же поправился. — Да, мы друзья.

— Надя, а ты как в эту компанию попала? — поинтересовалась у меня Тамара Алексеевна.

— Надюха всегда с нами! Мы еще в первый день подружились! — ответил за меня Паша, я лишь кивала головой, подтверждая его слова.

— Надя, чем они тебя намазали? — весело спросил Константин Сергеевич.

— Дак сажа это! — снова вмешался Смак.

— Где вы ее взяли?

— В соседнем квартале вчера шашлыки жарили, я туда смотался и вот, — отчитался Пашка, сильнее размазывая сажу по моему лицу. Творческий закрыл лицо руками и громко засмеялся.

— Ладно, черт с вами, приглашаю на собеседование, троих, — сказал он.

— То есть мы прошли? — уточнил Денис.

— Прошли, прошли, — подтвердила Тамара Алексеевна.

Бесконечно долгий день. Я была без сил. Вымотана, эмоционально истощена. Я провела в стенах института около трех часов, но по ощущениям казалось, будто я здесь целую вечность. Из около двухсот поступающих до последнего, финального этапа конкурса прошли только сорок. Мы сидели все вместе в фойе института, кто на скамейках, кто на полу, и ждали очередного испытания. Все были уставшие.

Я несколько раз пробиралась в крыло, где проходили прослушивания у Огорельцевой, но Наташки так и не застала. Связаться с ней не было возможности, расспрашивать хмурых, побелевших от страха абитуриентов я не стала, а телефоны мы с собой не брали, чтобы никто не украл, пока мы будем прослушиваться. И правильно сделали, рюкзак Дениса так и не нашли. Тася отдала мне свою сменную одежду — лосины и футболку. Оказалось, что она бывшая студентка театрального, закончила курс в позапрошлом году, но работать по специальности не захотела. Ей предложили место при институте, она согласилась. Пашка не отходил от нее. Все время шутил и засыпал словами благодарности за помощь при прослушивании. Вот у кого было полно сил и энергии!

Мы с Денисом сидели на полу, прижавшись плечом друг к другу. Оба молчали и наблюдали за очередным каламбуром Смаковского. Тася смеялась, а я думала о своем последнем рывке. Я прошла самое трудное, дошла до финала и сейчас мне предстоит пройти простое собеседование. И если мои ответы устроят Добровольского, я попаду на курс. Стану актрисой. Моя мечта так близко, что можно дотянуться до нее рукой и даже коснуться, но только кончиками пальцев.

Нас по одному начали приглашать в кабинет на третьем этаже. Тот самый кабинет, из которого выходил творческий, он же Добровольский. Страха у меня уже не было, все нервы я оставила в хореографическом классе, вместе со стыдом. Абсолютно спокойная я вошла в кабинет.

Добровольский сидел за круглым столом, курил трубку. Через открытое окно пробивался летний теплый воздух с запахом зелени. В кабинете стоял стеллаж с книжками, папками, а в углу на тумбе самовар и набор чашек с блюдцами. Одна чашка из набора, наполненная чаем, стояла на столе перед творческим.