— Это Таня, — представил нам девушку Павел, — а это Надя и Наташа.

— Татьяна Заречная, — поправила Павла девушка.

— Вот, может, вместе учиться будем, — весело сказал Павел.

— Вряд ли, — заявила Татьяна, оценив нас, — вас, Наталья, еще могут взять, а вот вы точно не пройдете.

— Это почему она не пройдет? — бойко заступилась за меня Наташка.

— Огорельцева низкорослых не берет, да и типаж не подходящий, — высокомерно сказала Заречная.

— Нормальный у нее рост, — сказал Павел, встав рядом со мной и начав соизмерять свой рост с моим.

— Что значит типаж? — поинтересовалась я.

— Внешность у вас не театральная. В театре есть амплуа, знаете? Ну, вот. Есть героини — это тонкие, изящные, чувствительные девушки, на вступительных они обычно страдают и рыдают, собственно, этим и будут заниматься в театре, играя драматические роли. Есть характерные — это яркие, активные, смешные девчонки, такие как Наталья. Таких для комедийных ролей берут. Тут главное харизма. В прошлом году взяли девчонку размером со слона, а почему взяли? Потому что харизма из нее перла, характерная актриса сказали. Есть роковые — это такие стервы, хотя если подумать, то настоящие стервы это те самые героини, которые любят пострадать. Ну, и травести — это девчонки-коротышки, которые до конца своих дней будут играть мальчиков, гномов, троллей, в общем, хрень всякую мужского рода. А вы, Надежда, ни то ни се, я даже не знаю, куда вас определить. Не возьмет вас Огорельцева.

— А Добровольский возьмет? — испуганно спросила я.

— Добровольский вообще только блондинок берет. Слабость у него к белокурым девушкам. Так что, я бы на вашем месте, Надежда, бежала в салон перекрашивать волосы, чтобы хоть какой-то шанс был поступить, — закончила Татьяна и отошла в сторону к другой компании.

— Расслабься, она специально тебе это сказала, чтобы ты слилась раньше времени, — успокаивал Павел, — конкуренции испугалась. Не бойся, пройдем!

Последующие два часа прошли как в тумане. Слова Заречной вонзились плотно в мозг, от уверенности в себе не осталось и следа. Наташка, наоборот, расслабилась, осмелела, знакомилась с поступающими, шутила. Видимо примерила на себя амплуа комедийной актрисы.

Дверь здания приоткрылась и из нее выглянула кудрявая голова женщины. Голова подозвала к себе парней второкурсников, пошепталась с ними и снова скрылась за дверями.

— Внимание! Первая группа, — громким звонким голосом произнес второкурсник.

Началась движуха. Озвучив фамилии, второкурсники запустили в здание первую десятку, в числе которых был Павел. Он помахал нам рукой и скрылся за дверями института. Остальные ребята, не ведающие о такой системе прослушивания, стали ломится к крыльцу и, наваливаясь на несчастных второкурсников, просили срочно записать их. Галдеж, крики, вопли, слезы. Второкурсники успокаивали ребят, объясняли им, что прослушаны будут все, никого не забудут.

— Почему они сразу всех не записали, просто сидели на ступенях и ничего не делали, — ругалась я, глядя на паникующих абитуриентов.

— Зачем им шевелится, они уже поступили, уже учатся. Это мы должны бегать и узнавать, что к чему. Вы в какой группе будете? — спросила Заречная вновь появившись из неоткуда.

— В третьей — нервно ответила я.

— Отлично, я буду очень выгодно выглядеть на вашем фоне, — ехидно добавила Заречная и скрылась в толпе.

— Вот нафига она это делает! — возразила Наташка, — Дура белобрысая! Какой дурак такую крысу себе на курс возьмет!

— А тут большинство — крысы, не обращайте внимания. В этом году самый большой конкурс, пятьдесят человек на место. Конкуренция. Как бы до убийства не дошло, — засмеялся неизвестный парень, подслушав наш разговор.

— Надя, ты не дрейфь, мы вместе все переживем, — подбодрила меня Наташка.

Через некоторое время, наверное, минут через десять. Из дверей стали выходить зареванные девушки и парни с бледными лицами. Среди них был Павел.

— Ну как? — спросила я, бросившись навстречу Павлу.

— Никак. Дура баба. Всех нас в ряд построила, осмотрела, как лошадей на ярмарке, в рот заглянула, зубы проверила. Короче, не взяла. Говорит, убогие мы, — мрачно ответил Павел и пошел прочь от института.

— А зубы тут при чем? — испуганно спросила меня Наташка.

— Кривозубых не берут, — крикнул кто-то из толпы.

— И беззубых тоже, — ответили на другом конце толпы, поступающие разразились нервным смехом.

— Когда в речи абитуриента слышат дефект, то его просят открыть рот. И если обнаруживается неправильный прикус — поступающему машут ручкой, — сказал один из второкурсников.

— А если с прикусом все в порядке? — спросила я.

— Тогда переучивать будут, если очень захотят, — ответил второй второкурсник, — Вместе со мной поступал один парень. Комиссия его прямо при мне нахваливала. Такой говорили фактурный, интересный. Но этот парень шепелявил и «р» у него никак не выговаривалась. Заглянули ему в рот, во рту все в порядке. Речевичка говорит, что переучить можно, но очень долго и много работать придется. Пошушукались все в комиссии между собой и говорят — нет, не возьмем. А парень-то правда талантливый был.

— А если с речью все в порядке, но зубы кривые — возьмут? — обратилась к второкурсникам девушка.

— Скорее нет, чем да. Это же сцена, у актера должна быть приятная внешность, тем более у девушки. Вот сама представь, пришла ты в театр, на сцене актриса, красивая, играет хорошо и роль у нее драматическая, непростая. Вот ты смотришь на нее, любуешься, веришь ей. А она выходит на авансцену и улыбается, ты видишь ее кривые зубы и вся картинка рушится, — ответил второкурсник.

— Зубы вообще-то поправить можно, как и прикус, — возмутился кто-то из абитуриентов.

— Конечно можно, но никто не собирается вас ждать. Если у вас есть какие то проблемы во рту, то вы должны были решить их еще до поступления. Вы поймите это — театральный институт, внешность такой же значимый фактор, как и талант. Да, бывает, что в институт поступают… странные ребята, но только по причине исключительной гениальности и это случается крайне редко. Мой личный опыт показывает, что если если у девушки кривые зубы, то ее скорее всего не возьмут, — объяснил второкурсник.

Девушка, услышав такой ответ, зарыдала, а абитуриенты начали заваливать второкурсников вопросами. Спрашивали обо всем: об обучении, о преподавателях, стипендии, даже о столовой и ценах на обед. Но чаще спрашивали о том, как поступить, что читать и как понравиться, запомнится приемной комиссии. Непрекращаемый поток информации с разных сторон давил, выматывал. Нервы сдавали, ревущих становилось все больше. Чтобы волна массовой истерии не захлестнула меня, я погрузилась в себя и занялась внутренними переживаниями.

— Идем, Надя, — окрикнула меня Наташка у дверей института.

— Уже? — испуганно крикнула я.

Я не заметила, как вошла и вышла вторая группа и настала очередь третьей.

— Иди давай, не трусь, — кто-то подтолкнул меня в спину.

Я шла, но ноги были будто не мои. Мне казалось, что я иду как робот, сотрясаясь и дергаясь. Наша третья группа вошла в здание института. Улыбчивая стройная девушка встретила нас в холле и провела краткий инструктаж, затем всех вместе повела за собой по узкому коридору. Все, что было сказано этой девушкой, вылетело из головы также быстро, как и залетело туда. Я шла, ничего не соображая. Девушка открыла перед нами двери аудитории и пригласила войти. Мы вошли внутрь и задеревенели в центре просторного помещения, не зная, что делать дальше. Даже Татьяна Заречная замялась и спряталась за спиной у парня с воспаленным лицом. Слева, перед большими окнами, в тумане солнечных лучей, стояли два стола, за столами сидела приемная комиссия — три женщины и один мужчина. На другой стороне помещения, напротив комиссии, рядами стояли стулья, на стульях сидели студенты театрального.

— Так, ты, прыщавый, и ты, кудрявая, — свободны, остальные — садитесь, — вот так сразу разделалась с нами Огорельцева.