— А ты шустрая. Имей в виду, если позволишь себе лишнего, я тебя сотру.

— Ты опять за свое?

— Димка — мой.

— Инна, он мне не нужен. К тому же ты сама говорила, что он на таких, как я, даже не посмотрит. К чему тогда твои угрозы?

— Предупреждаю, на всякий случай. Где ты так зацепилась? — спросила она, увидев царапины на щеке.

— Ерунда, забей.

— А чего трешься тут? Домой иди, поздно уже.

— Я Дениса жду, он обещал прийти, — соврала я.

— Ладно. Давай, Димитрова, не болей, — попрощалась со мной Инна.

Я дождалась, когда институт опустел и устроилась на сооруженной из матов кровати. В помещении было холодно, батареи не грели. Я надела всю теплую одежду, что у меня была, накрылась сверху пуховиком, пледом, притащила из костюмерной ковер и прикрылась им сверху. В этой берлоге я пыталась уснуть.

Сон не шел. Я много думала. Переживала за Добровольского, за Дениса. Вспоминала Наташку, моего Кольку. Жалела себя. Меня морозило. Кашель усилился, не давал расслабиться. Я сбегала до уборной и попила из крана холодной воды. Мое состояние мне не нравилось. Лоб был горячим, а меня колотило от озноба. Я юркнула в свою нору вместе с головой, дышала в получившийся кокон, чтобы скорее его нагреть. Для лучшего эффекта я нацепила на себя шапку, намотала на шею шарф и надела варежки.

Чтобы расслабиться и отвлечься от холода, я начала вспоминать веселые моменты из моей студенческой жизни, иногда просто фантазировала на тему своего будущего. Мое сознание начало путаться, я проваливалась в сон. Сквозь накатившую дрему я услышала треск деревянного пола, скрип двери. В аудитории включился свет. Я вынырнула из своей норы, свет резал глаза, я закрыла их руками и сквозь пальцы пыталась увидеть, что происходит.

Ко мне приближались шаги. Я разглядела джинсы, черную куртку, лицо. Это был Холод.

— Собирайся, — сказал он мне, остановившись напротив, — даю тебе десять минут.

Я, испытывая огромное чувство стыда и страха, начала разбирать мою кровать. Холод не стал напрягать меня своим присутствием и вышел в коридор. Я попала. Теперь меня ждет только одна дорога — домой. Представляю лицо Инны, когда она узнает, что лохушка Димитрова два месяца спала в институте на матах. А когда меня отчислят, она будет стоять в первых рядах и махать мне ручкой. Зачем он вдруг пришел сюда? Что забыл? Я управилась меньше, чем за десять минут, вышла из бывшей спальни. Холода я нашла у тети Нюси. В его руках был мой чемодан.

— Собралась? — весело подмигивая, обратилась ко мне тетя Нюся.

— Да, — ответила я, не понимая ее игривого настроения.

— Поехали, — скомандовал Холод и пропустил меня вперед к выходу.

Мы сели в его машину. Поехали. Я молчала. Он молчал. Наконец, на втором светофоре он сказал:

— Временно поживешь у меня.

— И как это понимать? — подумала я и кивнула головой в знак согласия.

В машине работала печка. Потоки теплого воздуха приятно обдували лицо, я уткнулась носом в шарф и разглядывала пролетающие за окном дома, магазины, вывески. Ночной город был красив. Неоновые гирлянды и праздничные инсталляции на витринах напоминали о грядущем празднике. В центре города, наверное, уже начали устанавливать елку. Красивый город, не хочу уезжать отсюда. Кашель проскакивал через шарф, Холод не реагировал. За оставшийся путь мы не проронили ни слова.

Машина заехала в уютный квартал. Холод остановил машину на стоянке перед домом. Он шел впереди с моим чемоданом в руках, я шла следом, не задавая вопросов. Мы зашли в подъезд и поднялись пешком на пятый этаж. Лифт не работал. Дмитрий Анатольевич достал из кармана ключи, открыл железную дверь.

— Заходи, — он пропустил меня вперед.

Выдохнув, я шагнула в темноту. За мной вошел Холод, включил свет. Я увидела компактную прихожую, обставленную мебелью в светлых тонах. На крючках висели мужские куртки, некоторые из них я уже видела. На полке для обуви рядами стояли кроссовки, возле, на полу, черные домашние тапочки. Эта мелочь заставила меня улыбнуться.

Квартира была двухкомнатной. Мы сняли верхнюю одежду, Холод показал мне комнату, в которой я буду жить. Он занес в нее мой чемодан и указал на раскладной диван со словами: твое. Потом вышел и закрыл за собой дверь. Я осталась в комнате одна.

На оранжевом раскладном диване стопкой лежало чистое постельное белье и махровое полотенце. Значит, он не случайно оказался в институте, он приехал туда, чтобы забрать меня и поселить у себя. Откуда он узнал? Может, тетя Нюся выдала меня? Я вытащила из чемодана домашнюю одежду — шорты и футболку, переоделась. Рядом с окном стоял письменный стол, по следам оставшейся пыли я поняла, что на нем стоял ноутбук. Напротив был комод для вещей, над ним висело большое зеркало. Над диваном была приделана небольшая книжная полка. Обстановка была уютной. Я постелила на диван белье, опробовала на мягкость мою новую кровать. Непривычный комфорт. И все-таки, зачем он притащил меня сюда? Наверное, из жалости. Мне самой себя жалко. Я подошла к зеркалу, увидела в отражении свое осунувшееся бледное лицо, темные круги под глазами. Живот громко завыл. Я была голодной. И накатила на меня жалость к себе. Я села на пол, оперлась о боковину дивана и позволила себе тихонько поплакать, так, чтобы никто не услышал. Возможно на моем настроении сказалась усталость, возможно дело в моих внутренних переживаниях, я плакала, вытирая слезы уголком махрового полотенца.

— Устроилась? — в комнату без стука вошел Холод. — Чего ревешь?

Я быстро вытерла слезы, приняла серьезный вид.

— Кушать хочу, — призналась я.

На его лице возникла улыбка, которую он тут же спрятал под маской безразличия.

— Пойдем, покормлю тебя, — он позвал меня за собой.

Я вышла из комнаты и по коридору проследовала за ним на кухню.

— Садись, — указал он на угловой диванчик.

Кухня была небольшой, современной, с красивым кухонным гарнитуром. На стене висел большой телевизор. Холод вытащил из холодильника кастрюлю, набрал из нее черпаком в кастрюльку поменьше, поставил на плиту. Большую кастрюлю вернул на место в холодильник.

— Какой хозяйственный, — подумала я.

Дмитрий Анатольевич включил телевизор и занялся нарезкой хлеба. Мог бы сказать, чтобы я сама все сделала, нет, стоит, старается, хлеб кусочками нарезает, в тарелку складывает. Чем я обязана такому вниманию?

Пара минут и передо мной появилась тарелка с супом. К моему изумлению это оказался борщ. Неужели сам сварил? Рядом с супом Холод поставил тарелку с нарезанным кусочками хлебом и чесноком. Это будет самая вкусная еда за последнее время, от запаха горячей пищи все внутри сжалось от блаженства. Я принялась за еду, Холод сидел рядом, смотрел телевизор.

— Спасибо, было очень вкусно, — поблагодарила я его, с удовольствием съев борщ в прикуску с чесноком.

— Чай будешь?

— Да, — я согласилась без раздумий.

Холод вскипятил чайник и подал мне чашку чая, на стол поставил корзинку с булочками. Я была в восторге. Как мало нужно человеку для счастья. Горячий чай согревал и расслаблял. Горло согрелось, кашель отступил. По телевизору шел боевик, мужчины бегали, стреляли, все взрывалось. Я засмотрелась и не сразу заметила на себе пристальный взгляд.

— Что? — я встретилась взглядом с Дмитрием Анатольевичем.

Он приложил свою ладонь к моему лбу.

— У тебя температура.

— Ага, — согласилась я, откусывая кусочек от сладкой булочки.

Холод достал с холодильника коробку, поковырявшись в ней, вытащил градусник.

— Мерь, — протянул он мне градусник.

— Угу, — с набитым ртом согласилась я.

Градусник пропикал. 38,2. Холод строго взглянул на меня.

— И на что ты рассчитывала, оставаясь там? Чего ждала? В больницу захотела? — строго начал он.

Я замахала руками, не в силах объяснить, рот был забит едой.

— Поражаюсь человеческой глупости.

— Дмитрий Анатольевич, только пожалуйста, не говорите никому. Я сама разберусь со всем, мне только работу надо найти, — быстро проглотив еду, обратилась я к нему.