Впрочем к этому времени кальвинизм стал внедряться в северные провинции. Со времени своего разрыва с Римом Англия сделалась для нега великолепной операционной базой. «С конца царствования Генриха VIII она стала пристанищем для французских и бельгийских протестантов. На этой благодатной почве, в этом «убежище» тотчас же возникли кальвинистские общины[114], из недр которых вышли «проповедники», с жаром отдавшиеся делу обращения Нидерландов в новую веру. Оживленная торговля между обоими берегами Северного моря очень облегчила работу «проповедников». Благодаря ей они находились в непрерывных сношениях с нидерландскими «верующими», руководили ими и поддерживали в них дух бодрости. Изгнанные во время царствования Марии Тюдор, они в еще большем числе вернулись в Англию с восшествием на престол Елизаветы, которая открыто взяла их под свою защиту. Скорее из экономических соображений, чем из религиозных, новая королева разрешила валлонским и фламандским протестантам обосноваться в Лондоне, Сандвиче, Колчестере и Норвиче, где они насадили свою промышленность. Одновременно города эти стали центрами кальвинистской пропаганды. Благодаря постоянным сношениям между этими эмигрантами и их отечеством кальвинизму вскоре удалось пустить глубокие корни на всем нидерландском побережье, подобно тому, как он упрочился уже в валлонских областях вокруг Турнэ, Лилля и Валансьена. Таким образом он с двух сторон достиг, наконец, Антверпена, в котором неизбежно перекрещивались все движения, волновавшие страну, и в который, в силу торговых связей, устремлялись все в большем числе французские гугеноты. Поэтому этот большой город стал для кальвинизма — как в свое время для лютеранства — превосходным центром. Через Антверпен все кальвинистские общины страны, фламандские и валлонские, были связаны друг с другом и подчинялись единому общему руководству. Организация новой церкви очень рано начала здесь действовать открыто. Женщины-кальвинистки приезжали в Антверпен рожать, чтобы иметь возможность крестить своих детей «по обрядам еретиков»[115].

Эти успехи кальвинизма нетрудно объяснить, если принять во внимание, в каком положении были религиозные дела в Нидерландах. Давно уже дезорганизованным и лишенным пасторов лютеранам и в голову не могло прийти помешать успехам кальвинизма. Более многочисленные, чем лютеране, анабаптисты в течение некоторого времени пытались оказывать сопротивление, но Гвидо Брей решительно сломил его[116], и в конце концов анабаптисты не могли устоять перед методическим прозелитизмом и более высокой организацией кальвинистов. Что касается католиков, т. е. подавляющего большинства, то они оставались равнодушными и безучастными перед лицом новой опасности, угрожавшей их религии. Религиозный пыл явно почти совершенно исчез у них; они оставались верными церкви по традиции, по привычке, из консерватизма, но число готовых защищать католическую веру было крайне незначительно среди них. Во всех слоях населения наблюдались очень тревожные симптомы. Образованные люди большей частью подчеркивали свое равнодушие к религиозным спорам; они были против преследований и подобно Кассандеру, сочинения которого получили широкое распространение в их кругу, были сторонниками свободного и веротерпимого христианства, в котором могли сойтись и объединиться приверженцы различных исповеданий[117]. Некоторые более легкомысленные люди издевались над религиозными обрядами и обнаруживали скептицизм вольнодумцев. Так, например, Монтиньи заявил, что «он пресыщен обеднями»[118], и открыто ел мясо в постные дни. В 1564 г. льежский епископ Жерар Гросбекский констатировал, что «испорченность мыслей и нравов зашла так далеко, что захватила даже значительную часть зрелых людей всех сословий и состояний»[119]. Аналогичные жалобы слышались со всех сторон. Гранвелла, правительница, епископы — все были напуганы упадком католической религии. Создание новых епископств, имевшее как раз целью помочь от этого зла, наоборот, усилило, а не уменьшило его в силу вызванного им недовольства и посеянного им недоверия. Иезуиты попытались проникнуть в Нидерланды, но общественное мнение было явно враждебно настроено по отношению к ним, так что в течение долгого времени они, несмотря на все свои усилия, не могли добиться — влияния на умы. Виглиус отсоветовал Филиппу II открыть им доступ на Нидерланды, и даже в Льеже, куда ересь проникла лишь в очень незначительных размерах, епископ не решался «ввиду плохих времен» предложить штатам мероприятия в пользу иезуитов[120].

При этих условиях кальвинистские проповедники со своим пылом и энергией должны были добиться быстрых успехов. Страстная логика «Наставления в христианской вере» должна была оказать влияние на всех тех, в ком ослабела католическая религия. Ясное и убедительное изложение этой книги немало содействовало успеху ее среди дворян и горожан, которые издавна знали французский язык. Лютера они могли читать лишь в переводе, читая же Кальвина в оригинале, они чувствовали себя ближе к нему и легче поддавались его влиянию. Кроме того их недовольство привилегиями и господствующим положением католического духовенства, в особенности их ненависть к инквизиции, пробудили во многих из них интерес к учению, резко осуждавшему организацию католической церкви. Наконец, к этому же приводило и недовольство, вызванное католическим королем: переход на сторону кальвинизма означал своего рода протест против правительства.

Все это в достаточной мере объясняет, почему с самого же начала правления Маргариты Пармской кальвинизм проник в высшие слои общества. Сыновья знатных семей, которые, по сохранившемуся старинному обычаю, ездили для завершения образования во Францию, отправлялись теперь в Женеву. Основанная здесь реформатором академия, к светилам которой принадлежал знаменитый Теодор Беза, влекла их к себе так же неотразимо, как в свое время лекции гуманистов привлекали их отцов. Примерно около 1560 г. многие молодые дворяне — оба брата Марникса, Карл и Людвиг, Буазо, Люмэ и др. — были уже сторонниками нового учения и распространяли его в кругу своих друзей и родных. Но еще более широкое распространение новые идеи получили среди купцов и предпринимателей, столь многочисленных в Антверпене, в приморских городах и в промышленных районах. Эти «нувориши» легко отказывались от католической традиции не только как выскочки, но и под влиянием капиталистического духа, и религиозный радикализм Кальвина был для них лишним основанием присоединяться к его учению. Оно нигде не встретило лучшего приема, чем среди тех, «которые разбогатели от своих доходов и торговых сделок и потому только и мечтали, что о новшествах»[121]. Привлечение этих людей было для кальвинизма тем ценнее, чем значительнее было их влияние. Так например они без всяких колебаний навязывали свою веру своим многочисленным служащим. Во всех торговых городах они давали работу или подаяние «лишь тем, кто ходил на проповеди»; они «наступили народу ногой на горло»[122], и нет ничего удивительного, что бедные рабочие, вынужденные выбирать между голодной смертью и переходом хотя бы для видимости в другую религию, ни одной минуты не колебались.

Описанные нами выше социальные перемены подготовили благоприятную почву для кальвинистской пропаганды. Образование класса капиталистов и класса пролетариев, разумеется, очень содействовало поразительным успехам кальвинизма. Чтобы убедиться в этом, достаточно указать на то, что очаги распространения его находились как раз в тех областях, где господствовала крупная промышленность. Своих первых и наиболее многочисленных приверженцев кальвинисты навербовали именно в Турнэ, Валансьене, Лилле, Гондсхоте и Армантьере, в районе Оденарда, в приморских городах Голландии и Зеландии и, наконец, в самом центре экономической жизни Нидерландов — в Антверпене. Несмотря на различие языка, кальвинизм как у валлонского, так и у фламандского населения следовал тотчас же за введением капиталистической организации. Чем глубже проникала она в обществе, тем шире распространялось новое учение. Чисто аграрный и изолированный от окружающего экономического движения Люксембург не был затронут его влиянием. Очень слабо задеты были им также кузнецы и углекопы Намюрского графства и Льежского края, т. е. коренное население их, отделенное своим образом жизни от своих соседей. Даже в больших городах Фландрии, Брабанта, Генегау и Артуа кальвинизм лишь в слабой степени проник в среду мелкой буржуазии, состоявшей из лавочников и ремесленников и сохранившей традиции цехового строя. Но он побеждал повсюду, где наемные рабочие жили только своей заработной платой, повсюду где их бедственное положение толкало их на борьбу с существующим строем. Не только работодатели толкнули пролетариат в объятия капитализма: скорее он бросился в них сам вследствие своего недовольства, своего мятежного духа, в надежде улучшить свое положение. Словом, промышленные рабочие в эпоху Возрождения примкнули к кальвинизму но тем же причинам, по которым они впоследствии, в век пара, перешли на сторону социализма. Разумеется, религиозным проповедникам удалось завоевать много душ, обратить массу людей, отошедших уже от католической церкви, через анабаптизм; но для многих других — безработных, бродяг, темных личностей — новая религия была лишь предлогом для выступлений, для искания приключений, для переворотов или для получения милостыни[123]. Чем больше расширялся и усиливался поток кальвинизма, тем больше подозрительных элементов он увлекал за собой, так что его сила росла за счет его чистоты.