Из этих трех лиц, которые были приставлены к ней в качестве «консульты»[43], два последних были лишь хорошими чиновниками, и только один Гранвелла должен был быть ее по лиги веским руководителем. Пользуясь полнейшим доверием короля — как за услуги, оказанные династии, так и за свою, вполне заслуженную, репутацию очень искусного политика, — Гранвелла являлся представителем короля при правительнице. Он был не министром Маргариты, а министром Филиппа II, который через него контролировал все действия брюссельского правительства. Он вел оживленную переписку с Мадридом через голову герцогини, одобряя или критикуя «ее высочество» и внушая Филиппу, какие меры надо заставить ее принять. В действительности подлинным правителем Нидерландов был Гранвелла. Правительница же находилась здесь лишь для формы, чтобы скрыть от жителей страны непосредственное вмешательство Испании; она пользовалась лишь видимостью власти. Совершенно так же, как и в деле подавления ереси, с первого взгляда казалось, что ничего не изменилось в политической организации страны. Подобно тому, как Филипп не изменил указов своего отца, направленных против протестантов, точно так же он официально не лишил Маргариту той власти, которой пользовалась Мария Венгерская. Но в обоих случаях секретные предписания ослабляли значение официально применяемых мер. И подобно тому как инструкции короля судебным советам значительно усиливали строгость указов против еретиков, точно так же на основании его секретных предписаний Маргарита Пармская подчинена была Гранвелле. Таким образом здесь опять-таки налицо была та политика притворства и утаиваний, которая тайком отнимала то, что публично обещала, и, не решаясь идти наперекор общественному мнению, пыталась обмануть его мнимыми уступками; в результате всего этого она сеяла во всех сердцах неискоренимое недоверие и вызывала обвинения в неискренности даже тогда, когда она была искренней.

Характерным образчиком, применения этой системы было то, что всемогущий Гранвелла не получил никакого особого поста. Официально он был только членом государственного совета. Родившемуся 20 августа 1517 г. в Орнане, во Франш-Контэ, Гранвелле исполнилось в это время 42 года — возраст полной духовной зрелости. Благодаря влиянию своего отца, знаменитого министра при Карле V, он был назначен в 1538 г. аррасским епископом. Его отец воспитал его для службы дому Габсбургов. В 1550 г. он занял место отца в тайном совете при императоре и после отречения последнего сохранил тот же пост при Филиппе II. Если его и нельзя было назвать гениальным человеком, то все же надо во всяком случае признать, что никто в XVI в. не знал лучше его пружин европейской дипломатии и не умел искуснее его маневрировать. Это был вполне законченный тип тех министров эпохи абсолютизма, которые смешивают понятия государя и государства, интересы государя и интересы его подданных, достояние государя и достояние народа, личное величие государя и национальное величие. Это усугублялось еще тем, что Гранвелла как уроженец Франш-Контэ был одинаково чужд как Испании, так и Италии и Нидерландам. Он всегда интересовался монархией лишь постольку, поскольку это касалось личности самого монарха. В Брюсселе, точно так же как позднее в Неаполе или в Мадриде, он не питал ни малейшего расположения к народу, среди которого он жил. Его подлинной родиной был двор, и его преданность государю заменяла ему патриотизм[44]. Этим объясняется и та ненависть, которую он вызвал к себе во всех 17 провинциях, и то презрительное равнодушие, с которым он относился к ней. Своей непопулярностью он обязан был лишь своей ревностной службе королю, и он совершенно искренне мот считать себя жертвой долга. Действительно, по природе своей он не был ни фанатиком[45], ни насильником, ни злодеем, и вопреки наветам, распространявшимся его врагами, не подлежит никакому сомнению, что он не подстрекал Филиппа II к его суровым мероприятиям и не хотел ни вводить в Нидерландах испанскую инквизицию, ни приводить нидерландцев к повиновению силой[46]. В частной жизни это был придворный прелат, т. е. любезный и тонко образованный светский человек, с непринужденными манерами, галантные похождения которого не раз служили темой скандальной хроники. В Неаполе в 1573 г., т. е. когда ему было около 60 лет, Гранвелла соперничал еще с Дон Хуаном, добиваясь благосклонности одной модной красавицы[47]. Великолепная вилла, которую он приказал выстроить себе в окрестностях Брюсселя, в Фонтенэ, и которая долгое время считалась одной из главных достопримечательностей Нидерландов, красноречиво свидетельствовала о его художественном вкусе и пристрастии к роскоши[48]. Достаточно просмотреть его переписку, чтобы убедиться, что в разгар самых спешных дел или в самые критические минуты он не упускал случая приобрести какие-нибудь греческие рукописи и медали. Но отличаясь ненасытной жаждой к высоким чинам и прирожденным властолюбием, он был верным слугой абсолютизма как из принципа, так и из корыстных побуждений и личной склонности. С первого же момента он не мог скрыть своей неприязни к нидерландским вольностям и особенно к привилегиям той высшей знати, которая не стеснялась в выражениях по адресу короля, а его самого считала обыкновенным выскочкой.

Оба помощника Гранвеллы в «консульте» играли лишь роль простых статистов. Первый из них, фрисландец Виглиус, родившийся в 1507 г., принадлежал к тому кругу гуманистов, которые, достигнув зрелости как раз в период «плакатов» против ереси, не осмелились открыто признать себя сторонниками взглядов Эразма Роттердамского и предпочли уйти в науку. Как и многие другие, он сначала путешествовал за границей, читал лекции по праву в Бурже и в Падуе и открыл и опубликовал в Венеции сделанную Феофилом обработку юстиниановых «Институций». Его слава стяжала ему внимание императора Карла V и Марии Венгерской, назначивших его в 1541 г. членом нидерландского тайного совета, председателем которого он стал в 1549 г. Это был отнюдь не государственный деятель, а прекрасный юрист, опытный в делах, очень знающий и методичный и как хороший знаток и сторонник римского права искренне убежденный в законности абсолютной власти. Впрочем, у него была слабость к деньгам[49], теплым местечкам и синекурам как для себя, так и для своих племянников, но при всем том он был в общем честным и добродушным человеком, сохранившим со времен своей молодости некоторый запас религиозной веротерпимости, которая навлекла на него впоследствии со стороны испанцев подозрения в ереси.

Столь же алчный, как и он, глава финансового ведомства Карл Берлемон, барон Гиержский, Первезский и Боренский, зато лишен был всяких политических талантов. Но осыпанный милостями Карла V и назначенный Филиппом II рыцарем ордена Золотого руна, он тесно связал свои интересы с интересами короля, а большего от него и не требовалось.

Три остальных члена государственного совета составляли по отношению к Гранвелле и его двум приспешникам антимонархическую оппозицию, или — что было в царствование Филиппа одним и тем же—национальную и антииспанскую оппозицию. Одним из этих трех членов был сир Филипп Ставело Глажон — второразрядная личность, запутавшийся в долгах и вынужденный бежать из Нидерландов в 1563 г., чтобы спастись от преследований своих кредиторов. По сравнению с двумя другими своими соратниками он — был простым статистом, так что в свете его ничтожества они еще больше выделялись.