Так дошла до Карачая и страшная весть о Ленских событиях в Сибири в 1912 году. Она потрясла, ошеломила бедняков-карачаевцев.
И чем дальше идет время, тем все больше приходит в Карачай тревожных известий. Что ни день, то новость!
В одном из уездов Рязанской губернии русские крестьяне отобрали земли у помещиков, рабочие какого-то завода, недовольные низкой заработной платой, отказались выйти на работу. В Армавире рабочие организовали забастовку, а в Ставропольской губернии идут аресты рабочих.
А в самом Карачае? Как только станет известно, что в ближней станице бедняки захватили землю у богатея, — тут же попытаются сделать это и карачаевцы.
Если в какой станице произойдет стычка между богачом и батраками, — не миновать того же в каком-нибудь ауле Карачая. Многое, многое стали понимать бедняки-горцы, пристально вглядываясь в разъяренный мир.
А в 1914 году Карачай всколыхнуло новое известие: началась война!
2
По приказанию князя Бийсолтана, жители аула Учкулен собрались на площади у мечети. Каждый с замиранием сердца думал о сыне, о брате, об отце. Не ждали добрых известий от Бийсолтана.
— Джамагат, дорогие мои! — сказал он, глядя куда-то поверх толпы. — Если нет спокойствия в государстве, не будет его и в каждом доме. А наше государство сейчас в очень трудном положении: нас атаковали немцы. Вы хорошо знаете, что, кроме аллаха, наш самый главный хозяин — русский император, и тот, кто не поможет ему в трудный час, тот — враг его. Короче говоря, каждый, кто может держать в руках оружие, должен встать на защиту царя… Не пугаю вас, но скажу честно: кто будет уклоняться, попытается сбежать, — понесет наказание тут же, без всякого суда.
Толпа молчала, и это встревожило Бийсолтана, он помрачнел, тяжелые его брови сошлись на переносице.
Прошло несколько минут, но тягостная тишина по-прежнему висела над площадью. Наконец Чомай, держась руками за свой серебряный пояс, не спеша приблизился к толпе.
— Джамагат! Я дам лошадей, снаряжение и одежду на сотню. Я ничего не жалею для нашего императора!
— А сына? Сына своего ты не пожалеешь? Что же ничего не сказал о сыне? — крикнул кто-то.
Чомай смутился, помедлил с ответом.
— Его я не удерживал бы ни одного дня, — заикаясь, промямлил он, — если бы…
— Если бы не решил оставить дома! — снова выкрикнул тот же голос.
Люди дружно засмеялись.
— А сын Добая? Он что, тоже поедет с этими всадниками? — кричали из толпы.
— Джамагат, не гневите всевышнего, не издевайтесь над добрым делом. Чомай сегодня доказал свою искреннюю преданность царю. Подумайте только, ведь какое это большое дело, — отдать армии сотню лошадей! — сердито выкрикнул Бийсолтан.
— У меня только одна корова и лошадь, — выступая вперед и опираясь на палку, сурово проговорил Джамай. — Забирайте их. Но я не могу вместо кого-то послать на верную гибель своих сыновей.
— Я болен, едва стою на ногах. У нас в доме все держится только на сыне Джашарбеке, без него мы умрем с голоду, — вышел вперед и муж тетушки Джакджак.
Толпа ожила, то тут, то там в ней раздавались возгласы недовольства:
— А что мы видели хорошего от царя?
— Что он нам землю дал или богатства? Пусть те, к кому он милостив, и идут на войну его защищать, — громко крикнул кузнец Алауган. Он смотрел прямо в глаза Бийсолтану.
— Дело оборачивается плохо, — шепнул Добай Бийсолтану. — Если бы не ты здесь, я бы дал им как следует!
— Успокойся! — так же тихо ответил ему Бийсолтан. — Надо по-хорошему все уладить. Понимаешь? И снова обратился к собравшимся.
— Джамагат! Я хорошо знаю, что в каждом доме своя нужда, свое горе, но в такое трудное время, как сейчас, мы должны держаться вместе. И я горячо верю, что призыв нашего императора найдет отклик в ваших сердцах. А слова, что сказал здесь Алауган… О них мы еще поговорим в другой раз. — И Бийсолтан вместе с Добаем ушел с площади.
На душе у Бийсолтана было мерзко: не удалось по-доброму выполнить приказ атамана, придется повозиться с этими голодранцами, а до того ли сейчас Бийсолтану, если наконец отыскался его злейший враг?
3
Первое время жизни в Порт-Петровске Касым остерегался устраиваться на работу, зная, что Бийсолтан не оставит его в покое. Но средств для жизни не было, и пришлось наняться грузчиком в порту.
Тяжелая работа не пугала Касыма, он привык ворочать на руднике от зари до зари. Шло время, и вот настал день, когда Касым принес Фатиме первую получку, первые деньги.
— Это тебе… Пойдем вместе в магазин и купим, что тебе хочется.
Принимая деньги, Фатима улыбнулась и тихо проговорила:
— Я пока обойдусь, пусть эти деньги будут для тебя и для него…
— Что?! Что ты сказала?! Повтори мне!.. — задыхаясь от нахлынувшей радости, воскликнул Касым.
— Да, для тебя и для него… — чуть слышно повторила она.
Касым поднял Фатиму и, держа ее на руках, закружился по комнате. Потом усадил ее к себе на колени и, тихо покачивая как ребенка, с нежностью сказал:
— Радость моя, как я счастлив! Хочу чтоб у нас была девочка, похожая на тебя, и мы назовем ее Фатимой.
— Что ты! Нельзя девочку называть именем матери! Ведь это не принято у нас! Да и мальчик будет у меня, мальчик, такой как ты…
— А если будет мальчик, назовем его Темботом!
— Чье это имя? Кого так зовут?
— Так зовут одного карачаевца, о нем мне рассказывал Сослан, — задумчиво проговорил Касым.
— Пусть так, — согласилась Фатима, — и все же я не знаю имени лучше, чем Касым… Вот только одно плохо: будет ребенок, и забот у тебя прибавится.
— Родная, ну зачем ты говоришь так? Ты не думай совсем об этом. Верь мне, я заработаю. Самое главное — береги себя. Хоть и не можем мы сейчас вернуться в родные края, но все будет хорошо, ты увидишь. Вот и сегодня, когда разгружали пароход, я работал за двоих. Лишь бы ты была со мной, а все остальное мне не страшно… — уверенно сказал Касым. — Сослан познакомил меня с очень хорошими людьми… — Он замолчал. Не стоило рассказывать Фатиме, что это за люди, зачем ей лишний раз волноваться.
Фатима подала мужу ужин, приготовленный так, как научила ее хозяйка квартиры. Усталый Касым уснул мгновенно, а Фатима забылась только под утро.
Проснулись оба от сильного стука в дверь. Несколько секунд лежали молча, прислушиваясь. Стук не прекращался. «Это, наверное, к хозяину, — шепнул Касым, — ведь о нашем пребывании здесь никто не знает».
Оп поднялся, накинул на себя пальто и, не раздумывая долго, открыл дверь, да так и застыл на месте: перед ним стоял Бийсолтан.
— Это ты? Собака! Сволочь! Ну подожди, я сгною тебя под землей! — захлебываясь от злобы, закричал он.
Увидев Фатиму, Бийсолтан подбежал к постели и хлестнул кнутом поверх одеяла, но Касым вырвал кнут из рук Бийсолтана.
— Если ты еще раз хоть пальцем тронешь Фатиму, я убью тебя!
— Собаки! Я сгною вас обоих! Вставай сейчас же, — кричал дочери Бийсолтан, стараясь вызваться из рук Касыма.
Фатима накинула халат и бросилась в ноги отцу.
— Отец, убей меня!.. Убей! он ни в чем не виноват! Я сама убежала к нему!.. Без него не хочу жить!.. Убей! Ну, убей меня. Я люблю его!..
Бийсолтан старался не смотреть на дочь, валявшуюся у него в ногах.
— Да уберите же собаку! Берите его, вяжите! — неистово закричал он полицейским, указывая на Касыма.
Полицейские, подчиняясь приказу, схватили Касыма, связали его и поволокли из дома.
Фатима бросилась вслед за Касымом, силы оставили ее и, потеряв сознание, она как подкошенная упала к ногам отца…
На улице было тихо, шел снег и большими хлопьями ложился на землю.
4
Получив извещение, что Фатима сильно заболела, Зайнеб вместе с братом отправилась в Кисловодск.
Фаэтон остановился у большого белого дама, куда Бийсолтан привез из Порт-Петровска свою несчастную дочь.
Зайнеб вышла из фаэтона, придерживая подол своего атласного платья, осторожно ступая по снегу в сапожках на высоких каблуках, поднялась по ступенькам крыльца, стремительно открыла двери и вошла в комнату, где лежала ее дочь.
