Судя по наступившей паузе, в разговор вступила завуч Ольга Андреевна. Но скоро эстафетная палочка вновь оказалась у Елены Ивановны.

— Да я не обижаюсь, дурёха, а напоминаю, кому ты обязана своей сытой жизнью. Ну, всё-всё, довольно извиняться, лучше послушай, как я решила наш вчерашний головоломный вопрос.

Дуркова шумно затянулась сигаретой. Мне не оставалось ничего другого, как последовать её примеру, всё равно вставать с постели ещё не хотелось.

— Я нонче утром, Андреевна, позвонила одной своей старой знакомой в Краснодарский край. Хорошая баба! Я у неё в своё время пересидела, когда меня за растрату собирались в тюрьму посадить.

— Опаньки! — я чуть не поперхнулась дымом сигареты. — Это что же получается: директор школы ворует?!

Но у Дурковой, видимо, сегодня было хорошее настроение, и она вновь пустилась в воспоминания.

— Помнишь то дрянное дело? Ну и сволочь же ты, Ольга! Про полученные денежные премии, да бесплатные путёвки на курорты, которые нам достаются, благодаря работе моих мозговых извилин, ты во время отпуска всякий раз забываешь: до тебя летом ни дозвониться, ни докричаться. Да-да, голубушка, не отнекивайся, уж я знаю, что говорю! А, стоило мне один раз оступиться, как ты это пустячное дело тут же поспешила занести в чёрную копилку своей памяти. Можно подумать, директора других школ не воруют! Просто мне не повезло, попалась. Но зато, когда эта история забылась, и я опять в Чудики вернулась, — голос Елены Ивановны зазвенел от переполнявшей её гордости, — меня не только районное, но даже областное начальство прямо-таки умоляло взять на себя руководство школой, поскольку никто с этой задачей больше не справлялся!

— Ну, так вот, Андреевна, забудем про старые обиды и возрадуемся вместе моему, ни с чем не сравнимому гению! Ольга, я договорилась со своей краснодарской знакомой, что на следующей неделе, — Дуркова вдруг понизила голос до шёпота (Правда, шёпот в её исполнении звучал, как голос человека, который, выступая со сцены, пытается донести свою мысль до тех, кто сидит на галёрке), — моя приятельница пригонит мне «КамАЗ» тамошней картошки. Конечно, стоить она будет на порядок дороже узбекской, но что поделаешь! Главное, всеобщее уважение, премии и путёвки останутся с нами. Чё ты там трындишь? Ну, будет картошка немного отличаться от прежней, сорта-то разные. Да, не боись, где наша не пропадала, выкрутимся! Всё будет путём, это я тебе говорю — Дуркова!

Разговор двух старых акул закончился, а вечером пришла Матрёна и предложила пойти в сельский клуб на собрание по случаю окончания сбора урожая. Правда, урожай пока полностью не собран, но у чудикинцев всё не как у других. Ещё с советских времён они привыкли отмечать сбор урожая в третью субботу сентября.

Оставив матрёнину простоквашу на подоконнике до более лучших времён, я отправилась вместе со своей здешней приятельницей на мероприятие, которого честные труженики полей ждут с нетерпением в течение целого года, поскольку их трудная жизнь протекает от урожая до урожая, чем они традиционно отличаются от горожан, живущих, как известно, от получки до получки.

Хотя, если уж быть совсем откровенной, после получки беспечные горожане живут в полном смысле этого слова только первую неделю. Потом всеми мыслимыми и немыслимыми способами они пытаются выжить до следующей зарплаты. В этом одно из принципиальных отличий горожан от сельских жителей.

Где лучше жить — не мне судить. Хотя русский поэт Некрасов в некотором смысле ответил на этот вопрос в своей известной поэме «Кому на Руси жить хорошо?».

Народу в сельском клубе, украшенном связками пшеничных стеблей, сушёных грибов, гирляндами яблок, чеснока, огурцов, собралось видимо-невидимо, просто яблочку негде было упасть! К счастью, соседка Матрёны — банщица Пелагея заняла для нас места, и мы сели в то время, как немало людей, в основном молодые парни и девчата, подпирали спинами оклеенные дешёвыми обоями стены.

Среди них я увидела Большова с Тоней. Они стояли, взявшись под ручку. Щиколотка у девушки всё ещё была перевязана, но это не мешало ей чувствовать себя хорошо. Скажу более, физрук и продавщица выглядели счастливыми. Мы поприветствовали друг друга взмахом руки.

«Молодёжи вечно не везёт», — шепнула я на ухо своей соседке, на что Матрёна, не задумываясь, ответила: «Вот состарятся, и им будут уступать место». Я от этой искренности чуть не подавилась и сидеть мне сразу как-то расхотелось, но тут на сцену вышел председатель сельсовета Иван Степанович и теперь препираться с Матрёной мне было уже просто неудобно.

Председатель сельсовета мне не понравился. Одетый в коричневый, мешковато сидевший на нём костюм, в белую рубашку с накрахмаленным до хруста воротником и светлую шляпу (!), он держался неестественно: то суетился, то смущался и говорил хрипло, нечленораздельно, как будто рыба, выброшенная на берег.

Да и лицом он тоже, мягко говоря, не вышел. У него были круглые выпученные глаза и физиономия красная, как помидор. Я решила, что председатель перед собранием выпил, но не закусил, оттого теперь и имеет такой весьма странный вид.

Этими логически-выверенными заключениями я тут же поделилась с Матрёной. А она сказала, что Иван Степанович председателем сельсовета стал недавно. Раньше он являлся бригадиром полеводческой бригады, привык работать в поле и теперь, знамо дело, растерялся, оказавшись на сцене перед большим скоплением людей, ведь в зале к тому же находилось районное начальство.

А его красное лицо не должно меня слишком смущать, поскольку с непривычки недавний работяга чересчур сильно затянул галстук.

— После такого не только рожа покраснеет и глаза на лоб полезут, тут и копыта можно запросто откинуть! — немного разгорячившись, заявила Матрёна, будучи честной патриоткой родного края, а потом с гордостью добавила: Наш Степаныч — мужик крепкий, вишь, как хорошо держится? А собрание закончится — и напьётся он водочки, зато завтра шея не будет болеть, а там и забудется нонешний неприятный день!

Да, логично… Всё-таки я пока не могу утверждать, что знаю чудикинцев. У них очень своеобразная логика.

Тожественное собрание шло своим чередом. На сцену, смущённо — улыбаясь, выходили передовые доярки, трактористы, комбайнёры, ну прямо, как в добрые советские годы. Я уже почти засыпала на своём стуле, как неожиданно услышала знакомую фамилию. Это ведущий вечера пригласил на сцену Дуркову. Я, удивлённо продирая глаза, тут же выпрямила спину.

Тяжёлый топот ног Елены Ивановны перекрыл даже шум в зале. Поднимаясь на сцену, она чуть было не скатилась вниз, но её успели под руки подхватить стоявшие на краю подмостков музыканты.

Эти парни, одетые в расклешённые брюки, приталенные пиджаки с отложными воротниками и цветные аляповатые рубашки, как будто сошли с экрана советских телевизоров, чем поначалу вызвали у меня чувство умиления, однако, их обходительность по отношению к Дурковой заставила меня пересмотреть свои взгляды. Я нахмурилась, а добрая Матрёна лишь развела руками.

Вспотевший и до неприличия красный Иван Степанович пробормотал себе под нос какие-то поздравления и пожелания. Елена Ивановна даже бровью не повела. Правда, притворно улыбаясь, заметила, что в этом году на своём пришкольном участке собрать урожай они ещё не успели, но она уверена, что не подведёт родной совхоз и оправдает доверие односельчан и лично дорогого Ивана Степановича.

Мы с Матрёной переглянулись и сжали кулаки от столь беспардонной лжи. Вот гадина! И ведь сквозь землю от стыда не провалится, стоит и как ни в чём не бывало улыбается!

Дуркова уже собралась было спуститься в зал, как вдруг на сцену, взявшись за руки, поднялись парень с девушкой. Елена Ивановна в недоумении остановилась, даже нахмурилась: дескать, а вас-то кто сюда звал? Но потом, присмотревшись повнимательнее, заулыбалась. Знакомые все лица!

— Ба, кого я тута вижу! Иван Степанович, надеюсь, вы узнаёте гордость всей нашей школы, выпускников прошлогоднего выпуска — Машу Криворукову и Витю Осадченко? Как же я вас, ребятки, рада видеть! Скажу честно: такие блестящие ученики, которых отличают не только хорошие знания, но и примерное поведение, спасибо вашим родителям, — Дуркова чуть наклонила голову в сторону зала, — встречаются не так часто.