Такое внимание учащихся к директрисе (А что она из себя представляла — вы, наверное, уже поняли) меня насторожило. Ну, не бывает так в реальной жизни, чтоб на тупость, хамство и самодурство нормальные люди отвечали бы добром! Чуть позже мои подозрения подтвердились.

Всё верно. Картина, висевшая в кабинете директора, прикрывала отверстие, сделанное в комнате, которая на тот момент ещё являлась раздевалкой. Со стороны гардеробной неприличную дырку закрыли поломанной доской. Теперь ушлые школьники были в курсе всех новостей и планов администрации школы. Остаётся только догадываться, сколько полезной и даже важной для себя информации они здесь успели почерпнуть.

Я попросила у Матрёны ветошь, и попыталась это слуховое окно заткнуть (Секреты директрисы лично мне были до лампочки, я с удовольствием предпочла бы им хороший крепкий сон). Увы, эффект оказался слабым, и я была вынуждена махнуть рукой на неприятное соседство. Пусть Дуркова сколько угодно орёт, матерится в своём кабинете, как по телефону, так и при личном общении с подчинёнными. В любом случае, она наносит вред прежде всего самой себе, своему здоровью, нервной системе.

Человек, не получивший должного воспитания, мог бы сказать на моём месте: Быстрее сдохнет! Но я, интеллигентная барышня из Санкт-Петербурга, лучше воздержусь от грубости. В конце-то концов, у каждого человека своя дорога.

А за стеной в телефонную трубку вопила Дуркова:

— Фрося, ты что, смерти моей желаешь?! Я тут уже битых два часа торчу во дворе школы, выглядываю «КамАЗ», а ты, оказывается, со своего Узбекистана, пропади он пропадом, даже и не выезжала? Мы о чём неделю назад с тобой, сестрёнка, договаривались? Что значит: «Не можешь приехать»?

— М-да, — подумала я, — Дуркова и с родной сестрой разговаривает не лучше, чем с остальными людьми. Это, извините меня, называется уже клиника!

А Елена Ивановна продолжала разоряться по телефону:

— Ведь все предыдущие годы ты приезжала. Ты мне телеграмму по почте выслала? А я ничего не получала, мать твою! Что значит «Не ругайся»? Я что, тебя должна по головке погладить за то, что ты, родная сестра, меня под монастырь подвела? Ты не понимаешь, что я теперь опозорюсь не только на весь наш район, но и на всю Ленинградскую область?

— Ах ты, неблагодарная, я ли тебе не помогала детей твоих растить, денежки переводом чуть ли не каждый месяц высылала, когда ты их от своего полуграмотного Саида рожала одного за другим? А теперь по твоей милости, добрая ты моя сестричка, я лишусь ежегодной премии и бесплатной путёвки на курорты Чехии, а-а-а! — Дуркова навзрыд зарыдала. — На весь свет опозорила, змея подколодная!

Я лежала и думала, что если бы я не была у своей матушки единственным ребёнком, а имела сестрёнку или братишку, я бы никогда себе не позволила говорить с близкими людьми в таком оскорбительном тоне.

Неужели на свете есть хотя бы один человек, кто испытывает к Дурковой тёплые чувства, любит и уважает это чудовище в юбке? Не могу поверить.

— Я убью тебя, Фроська! — захлёбываясь собственным криком, вопила в трубку Елена Ивановна. Потом на мгновение осеклась.

— Что?! Ты с ума, сестрёнка, сошла? Куда тебе опять рожать в твои пятьдесят пять? Ах, Всевышний тебя накажет, если ты сейчас от ребёнка избавишься? А, по-моему, из-за вашего жаркого солнца ты совсем своим скудным умишком пользоваться разучилась! И прекрати немедленно реветь! Хочешь меня разжалобить? Фигушки тебе, ясно? Ах ты, гадюка подлая, почему неделю назад мне ничего не сказала? Я бы, может, что-нибудь придумала, а теперь уже поздно. Ах, ты сама тогда не знала? Не сестра ты мне больше, не сестра.

— Ну, это со стороны Елены Ивановны уже перебор! — осуждающе покачала я головой.

— Можешь ко мне в гости больше не приезжать. Никто ни тебя, ни твоих детей-дармоедов тут уже не ждёт. Оставайся, дура, в своём кишлаке, коли тебе так нравятся тамошние дикие обычаи и дурацкие порядки. Тьфу на тебя и твоего Саида! — с этими словами разъярённая Елена Ивановна бросила трубку.

Спустя несколько мгновений из кабинета директора потянуло запахом табака. В свою очередь, не вставая с постели, я также затянулась сигаретой: всё равно сон уже пропал. В ночной тиши я услышала, как Дуркова снова ожесточённо крутит телефонный диск.

Ничего удивительного: мобильная связь, как я успела узнать, в Чудиках не ахти. Зато мне не очень обидно, что я приехала в деревню без своего телефона. А вот за что мне в данную минуту было обидно, так это за мой прерванный сон. Блин, Дуркова даст мне сегодня поспать? Я всё не могла понять причину её переживаний.

— Алло, Андреевна? Это я, — Елена Ивановна теперь говорила уже более спокойным тоном: никотин сделал своё доброе дело. — Чё, ты уже дрыхнешь? А у меня для тебя, голубушка, неприятные новости!

Я догадалась по фамильярному обращению, что директриса сейчас общается со своим заместителем по учебной части — Ольгой Андреевной, такой же, как она неуравновешенной особой.

— Всё, Андреевна, мы приплыли! Нет, точнее, идём ко дну, — мрачно пошутила Дуркова. — Ты там сидишь, или как? Лучше пересядь вместе с телефоном на кровать: будет, куда падать. А я не шучу. Какие тут могут быть шутки, если «КамАЗ» с картошкой, который я нонче вечером во дворе школы ждала, из Узбекистана даже не выехал?

— Странно, причём тут Узбекистан? — лениво подумала я. — Картошку-то выращивают на школьном участке!

— Да, представь себе, подруга, теперь он к нам не приедет! Ну, чё-чё? Фроська, сестра моя, на старости лет опять собралась рожать, вот её муж в дорогу и не пустил. Ну да, даже вместе со взрослыми сыновьями. Ведь сколько лет сюда ездили, всё ж чин чинарём было, — с отчаянной тоской в голосе сказала Елена Ивановна. Потом продолжила:

— Да я сама, Оль, не знаю ещё, чё делать. До сих пор не могу поверить, что наша выставка, наши премии, грамоты, путёвки взяли, да и накрылись медным тазиком. Ведь сколько лет мы с тобой всех вокруг дурили, рассказывая сказки, будто нам удалось вывести особый сорт картошки! У всех в деревне картошка с огородов уже через месяц-другой гнить начинает, а нашей хоть бы хны!

— Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее, — захотелось мне сказать, услышав признание директрисы. И Елена Ивановна меня не разочаровала. Её вдруг потянуло на воспоминания.

— Помнишь, Андреевна, как раньше, едва разгрузив узбекский «КамАЗ» с их тамошней картошкой, мы с фроськиными детьми опять его до самого верха загружали нашей картошкой с пришкольного участка? Мешки с узбекской картошкой переносили в сарай, а нашу везли в соседний район и втихаря по дешёвке продавали. Зато Чудикинская средняя школа и её директор везде пользовались уважением и почётом за новаторские идеи. А теперь за такие дела можно ведь и за решётку угодить, если кто, не дай-то Бог, прознает. Ну, чё ты ревёшь, Андреевна? Мне и так тошно. Спи давай, завтра утром поговорим, — Дуркова повесила трубку.

Выкурив ещё одну сигарету, я завалилась спать. Потому что, если честно, из воспоминаний Дурковой я мало что поняла. До начала рабочей недели у меня оставалось в запасе ещё два дня и за это время мне нужно было многое успеть. Необходимо было собрать портфель, погладить костюм, выщипать брови и приготовить маску для лица из простокваши.

Мне пообещала принести простоквашу вечерком Матрёна, а рецепт маски я вычитала в каком-то старом журнале, который от нечего делать я захватила с собой, когда ходила в местную библиотеку. А в воскресенье я смогу сходить в баньку, попариться от души берёзовым веничком и попить холодного кваску, который за весьма умеренную плату предлагает всем желающим банщица Пелагея.

Первое, что я услышала утром, открыв глаза, это был голос дорогой Елены Ивановны. Будильник, которым перед отъездом меня снабдила моя заботливая бабушка, показывал всего лишь девять, однако директор Чудикинской средней школы была полна оптимизма и энергии.

— Слышь ты, Андреевна? — кричала в трубку Дуркова (Кричала она всегда. Кажется, говорить нормальным спокойным голосом Елена Ивановна просто не умела). — Чё, всё ещё дрыхнешь? Ну да, чего бы тебе не спать, когда я всю головную боль за нас обеих взяла на себя.