А ещё в этом новом паспорте обязательно должен стоять штамп. Я — человек консервативный и мне не по душе эти, так называемые гражданские браки. Согласитесь, любой мало-мальски серьёзный договор всегда заверяется не только подписями сторон, но ещё и печатями. Ну так, решение о создании семьи — дело гораздо более важное по сравнению с любыми договорами, пусть даже и государственного значения, верно?

Ох, говорила мне бабушка с самого детства: «Не беги, Астуся, впереди паровоза. Помни, всему своё время»! На словах я с бабушкой, конечно, соглашалась, а на деле всё время пыталась обогнать даже не паровоз, а самолёт. И, что особенно обидно: не успеешь придумать что-нибудь фантастически-красивое, вознестись на крыльях мечты в небесную высь, как тут же с треском падаешь вниз. И так конкретно падаешь.

Причём эти головокружительные падения никогда не заставляют себя долго ждать. Складывается такое впечатление, будто насмешница — судьба буквально караулит меня, чтобы лишний раз развлечься. Но я-то — девушка серьёзная. Разные развлечения — не для меня. Вот мечты — это дело другое!

Итак, ясным летним днём летящей походкой, которая отличает всех счастливых людей, я направлялась в библиотеку, мечтая о предстоящем мне вечером свидании. Вдруг слышу: знакомый голос. Моё сердце тотчас взволнованно забилось. Я подняла взгляд и едва удержалась на ногах при виде следующей картины.

Перед площадкой с небольшим фонтаном бегала очаровательная малютка трёх-четырёх лет с золотистыми кудряшками на голове. С кулёчком семечек в руках девочка носилась за голубями. Кажется, малышка хотела покормить птиц, но они от неё убегали.

Рядом на скамейке расположились женщина и мужчина. Глядя на раскрасневшееся, немного рассерженное личико девочки, мужчина и женщина весело смеялись. А вот мне было совсем не до смеха. В мужчине, главе счастливого семейства, я с болью в сердце узнала Юрочку.

Он наклонился к своей спутнице, чтобы её поцеловать, и тут наши взгляды встретились. Юра изменился в лице. Я изо всех сил пыталась сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. И вдруг, к своему ужасу, увидела, что с другого конца аллеи мне навстречу идут Лиля и Вася Ко́зел.

Вася нёс на руках розовощёкого малыша полутора-двух лет. Супруги смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Однако их очевидное состояние абсолютного счастья не помешало моим однокурсникам увидеть меня. От неожиданности оба застыли, как два соляных столпа. Я почувствовала приступ дурноты.

Вдруг со скамейки, противоположной той, на которой сидел Юрий Петрович со своей спутницей (язык не поворачивается назвать её женой), вскочил какой-то парень и бросился ко мне. Здоровый верзила в форме десантника. Из-под лихо надвинутого набекрень голубого берета торчали непослушные вихры тёмных волос. Круглые карие глаза светились неподдельной радостью. Бравый десантник едва не сбил меня с ног.

— Ась-ська?! Сколько лет, сколько зим! Вот так встреча! Обалдеть!

Боюсь, теперь уже я, застигнутая врасплох, напоминала соляной столп.

— Простите?.. — Блин, меня сто лет никто не называет Аська! Ещё б я не застыла на месте от неожиданности!

Всё, что я смогла из себя выдавить под напором верзилы, — это “Простите”. А он, фонтанируя искренней радостью от нашей встречи, сначала весьма ощутимо сжал мне плечи, а затем начал трясти меня, как грушу.

— Что, не узнала? Ну, Аська, ты даёшь! А ведь мы только вчера с ребятами тебя вспоминали. Почему-то уже давно никто из наших тебя не видел. Ну, куда же ты пропала-то, Аська?

— Мне больно. Не надо меня трясти, — наконец, сумела я сказать, осторожно высвобождаясь из медвежьих объятий десантника, когда тот полез в карман, по-видимому, за сигаретами.

Но парень вынул бумажник и, глядя на меня торжествующим взглядом, достал из него маленькую, чёрно-белую, обрезанную по краям, любительскую фотографию. Затем, укоризненно покачав головой, сказал:

— Эх, Аська-Аська! Вижу, забыла ты меня. А я твою фотку с собой, как видишь, ношу.

На фотографии, немного помятой и не очень хорошего качества, я увидела себя и Серёжку Васильева — мою первую любовь из далёкого детства. Нас сфотографировал кто-то из родителей при посадке саженцев во дворе школы. У меня тоже был такой же снимок, но потом он где-то затерялся.

— Ой, Серёжа, это ты?! Боже, как ты за эти годы изменился!

Позабыв про Юру и супругов Ко́зел, я бросилась на шею бывшему однокашнику.

— Ага, узнала-таки! Ты даже не представляешь, Аська, как я рад тебя видеть!

Моя школьная любовь взял меня за талию и, немного приподняв над землёй, начал кружиться вместе со мной.

Такое со мной, честно, было впервые в жизни. Я — девушка довольно крупная и высокая, но в этот момент я почувствовала себя прямо-таки Дюймовочкой. И пусть я была чуть повыше ростом и Юрия Петровича, и Васи, уверена: ни тому, ни другому не по силам было бы не то, что закружить меня, но даже поднять на руки.

— Серёжа, пожалуйста, перестань! У меня кружится голова!

Я кокетливо засмеялась, немного запрокинув назад голову (мои уроки кокетства перед зеркалом всё же не прошли даром!).

Мой старый однокашник с довольной улыбкой на лице опустил меня на землю. Приглаживая немного растрепавшиеся волосы и оправляя на себе платье, я незаметно бросила быстрый взгляд по сторонам.

Может, мне показалось, но в глазах Васи промелькнуло на мгновение что-то вроде ревности, он даже чуть покраснел. А Юрий Петрович хмурил брови и, по-видимому, сам того не замечая, нервно барабанил пальцами по колену своей спутницы

— Ась, ты чего меня не узнала? Я, что, так сильно изменился?

— Ну, конечно, Серёжа! Вон, как вымахал, настоящий Илья Муромец!

— Так ведь и я тебя не сразу признал. Всё-таки лет десять, а то и больше не виделись. А кроме того, Ась, ты тоже очень изменилась. Такая красавица стала, просто глаз не оторвать!

— Ты всерьёз это говоришь? Да ну, Серёж, перестань!

— Ещё как всерьёз, Ася! Сам не знаю почему, но будучи в армии, я часто о тебе вспоминал. Недавно вернулся на гражданку, а вчера встретился с нашими пацанами. Пытался у них что-нибудь узнать о тебе, да только тебя никто не видел. А сегодня — такая встреча! Ась, можно я тебя в щёчку поцелую? Ну, пожалуйста, один раз, на радостях?

Не успела я что-либо сказать в ответ, как Васильев сграбастал меня в своих объятиях и звонко чмокнул в щёчку. Воспользовавшись нашей невольной близостью, я принюхалась к Серёжке: трезвый, аки огурчик. Вывод напрашивался только один: я действительно изменилась в лучшую сторону, коли моя первая (и, если вы помните, безответная) любовь вдруг проникся ко мне нежными чувствами.

Я вовсе не утверждаю, что прям влюбился, но по глазам Васильева было видно, что я ему нравлюсь. И вдруг, присмотревшись повнимательнее к своему старому товарищу, я поняла, почему не сразу узнала его.

— Серёжа, а что с твоим носом случилось? Неужто ты стал жертвой армейской дедовщины?

Некогда красивый точёный васильевский нос, из-за которого-то, собственно, я в своё время и влюбилась в Серёжку, теперь стал таким приплюснутым, как будто по нему проехались танком. От моей, каюсь, ужасной бестактности, бравый десантник пришёл в замешательство и даже покраснел.

Я тоже покраснела и мысленно обругала себя за то, что этим дурацким вопросом поставила в неловкое положение своего спасителя. Ведь моя первая школьная любовь, сам того не ведая, своим отношением ко мне и искренней радостью от нашей случайной встречи, избавил меня от несмываемого позора перед супругами Ко́зел и утёр, извиняюсь, нос моей второй любви Филимонову.

А у меня-то, между прочим, при виде моего бывшего поклонника и его жены, которые, как и все наши одногруппники, были прекрасно осведомлены о наших отношениях с Филимоновым, мелькнула ужасная мысль, что теперь мне не остаётся ничего другого, как прийти домой, напиться разных таблеток и заснуть вечным сном. А что обо мне будут говорить после моей смерти — это уже не столь важно. Так я думала каких-нибудь четверть часа назад. Однако сейчас мне уже хотелось жить, и даже очень!