И вот, наконец, мы оказались внутри магазинчика. Конечно, я не могу сказать о себе, будто в родном Санкт-Петербурге я привыкла посещать лишь дорогие супермаркеты, однако, столь откровенного убожества мне в моей жизни встречать ещё не приходилось. Небольшое помещение со скрипучими, давно некрашеными половицами, освещалось солнечным светом, падавшим из окна. И, хотя на дворе стоял ясный день, этого освещения всё же было недостаточно. Хозяин магазинчика явно экономил на электричестве. Но не только.

Помещение не ремонтировали со времён царя Гороха. Все углы были затянуты мрачной паутиной. Местами осыпалась штукатурка. А старые половицы так жалобно скрипели, как будто просили отпустить их на волю. Наверное, они надеялись вновь стать частью природы. Но это, увы, было невозможно.

Впрочем, другим их собратьям по деревянному цеху повезло и того меньше. Ведь их не только выпилили и выстрогали, но ещё из них короба сколотили, которые крепкими гвоздями безжалостно к стенке прибили. И потом разложили в них разный товар. А он, между прочим, мух к себе привлекал.

При виде этой картины мне стало немного дурно, и я от торговых прилавков в другую сторону отвернулась. Привычный к здешним порядкам (а также и к беспорядку), Большов вместо того, чтоб заняться покупками, начал о чём-то болтать с продавщицей.

Глядя на них, я подумала: надо бы подкинуть физруку идейку, чтобы сегодня после работы он на своём велосипеде покатал по деревне эту болтливую курицу в голубом переднике. Ведь она так откровенно строила ему глазки. Зато мне в этом случае уж точно удалось бы перевести стрелки. Сами знаете: всегда запоминается последнее.

А уж как бы я порадовалась за чудикинцев, которым было бы что обсудить за вечерним чаепитием! Осталось дело за малым: убедить Большова, что эта девица по нему прямо-таки сохнет. И тогда моя добрая репутация в здешних краях будет восстановлена, что для учительницы, призванной «сеять разумное, доброе, вечное», безусловно, очень важно.

Но я на этом отнюдь не остановилась, и стала развивать свою мысль дальше. Согласно моему грандиозному режиссёрскому замыслу, если вечерняя велопрогулка всё же состоится, у продавщицы, торгующей на отшибе, и явно необременённой семейными узами, может появиться ухажёр. Большов по такому случаю начнёт более прилично одеваться, а потом, как честный человек, будет обязан жениться на этой болтливой курице. По-моему, получится хорошая пара, ведь он тоже любит поговорить. Они сыграют весёлую свадьбу, на которой жители Чудиков оторвутся за милую душу. Я могу взять на себя роль тамады (В моей будущей артистической карьере этот опыт мне может пригодиться). В общем, все останутся довольны!

— Гаврилыч, я что-то не понял. Ты чем недоволен?

Мои увлекательные фантазии на тему свадьбы физрука и продавца местного магазинчика внезапно прервал чей-то грубый голос, раздавшийся со стороны крылечка.

— Ой, хозяин приехал! — пискнула продавщица и, отвернувшись от Большова, начала срочно переставлять какие-то банки на полках, демонстрируя всем свои видом бурную деятельность на рабочем месте.

— Сам знаешь, Костик, — со вздохом ответил другой, как будто бы чем-то опечаленный голос. — Устал я до чёртиков от ваших ежемесячных поборов.

— Гаврилыч, ты чё пургу гонишь? Нас тут целых полтора месяца не было.

— Не полтора месяца, а пять недель, — продолжал настаивать на своём оппонент Костика.

— Всё равно много. Мог бы, Гаврилыч, за нами и соскучиться! — загоготал кто-то третий.

Деревянные ступеньки на крылечке под тяжестью трёх, пока ещё невидимых мне собеседников, уже не скрипели. Они вздрогнули и надрывно застонали, оплакивая свою горькую, поистине несчастную долю. А я подумала, что так стонать могли, наверное, лишь бурлаки на Волге. Мне даже захотелось заткнуть уши.

Но тут на пороге магазина нарисовалась весьма живописная группа. И я была вынуждена констатировать, что со времён гоголевских героев — Бобчинского и Добчинского, стремившихся выглядеть образцом хороших манер хотя бы ради показухи, нравы на Руси-матушке сильно изменились.

В нешироком от сотворения данного торгового помещения дверном проёме одновременно показались трое. Два крепыша: один примерно мой ровесник, другой лет на десять старше, и маленький невзрачный мужичок среднего возраста.

Они пихали друг друга локтями, пытаясь поскорее оказаться внутри магазина, словно здесь, как в добрые советские годы (мне об этом рассказывала бабушка) выбросили на прилавок какой-то дефицит, и нужно было срочно занять очередь, чтобы потом узнать, а за чем ты, собственно, в эту очередь встал, ведь покупали тогда всё подряд. Слава богу, времена нынче другие.

Занятное соперничество закончилось тем, что маленький мужичок, благодаря своей скромной физической форме, умудрился пролезть вперёд. Двое крепких ребят в спортивных костюмах удивлённо воззрились друг на друга, затем почесали свои выбритые затылки и прошли внутрь. При виде них продавец вдруг побледнела и спряталась за спину Большова. А я догадалась, что эти двое — здесь гости незваные и нежеланные.

Окинув покупателей быстрым настороженным взглядом, хозяин магазина — тот самый маленький, худой, невзрачный мужчина — прошёл за ширму, разделявшую помещение на две части. Тот, что помоложе (Ему я мысленно присвоила прозвище «Консервная банка» за безнадёжно-тупое выражение лица), принялся туда-сюда ходить, засунув руки в карманы штанин и зачем-то прислушиваясь к скрипу половиц. Тот, что постарше (Он имел более осмысленный взгляд, но не совсем обычной формы глаза, за что и удостоился лаконичного прозвища «Сова») начал присматриваться к ценникам на товарах.

Я решила последовать его примеру. Сколько можно ещё торчать тут без дела? Правда, пришлось оторвать Большова от его милой беседы. Мне же теперь придётся возвращаться с физруком на его велике, поскольку ноги меня уже не держат.

Пока мы с моим коллегой товар выбирали (После сегодняшнего марш-броска я была бы рада закупить впрок товара, но меня останавливало отсутствие в моём жилище такой необходимой вещи, как холодильник), из-за ширмы показался хозяин магазинчика. Его незваные гости сразу же оживились, и все вместе они отошли к окошку. Света в помещении стало ещё меньше, и я уж хотела было возмутиться, однако, меня в этом вопросе опередили другие и весьма сомнительные личности.

— Гаврилыч, я не понял? Ты чё нам фуфло подсовываешь?

— О чём ты говоришь, Костик? Это же реальные денежки, просто здесь не вся сумма.

Хозяин магазинчика съёжился, отчего стал казаться как будто бы ещё меньше.

— У тебя было пять недель, Гаврилыч, чтоб собрать бабки.

— Так сейчас же, Толик, осень. Народ весь на огородах занят. Вот выручка и упала. А я что тут могу поделать?

— Не верь, Толян, этому старому хрену, — заявил Костик-Консервная банка, обращаясь к старшему товарищу: Сморкалкой своей чую: брешет он.

— Какое мне, блин, дело, Гаврилыч, до твоих заморочек с выручкой? — грозной глыбой Толян-Сова навис над хозяином магазинчика: Ты чё, забыл, с кем дело имеешь? Давай, гони бабки побыстрее!

— Ну, нет у меня, братцы, денег! Вон, Тонька, моя продавщица, не даст соврать: я ей зарплату за два месяца уже задолжал, — чуть дребезжащий голос Гаврилыча выдавал его волнение: А вам я отдам должок при первой же возможности.

— Ты эти сказки, старый, можешь своей занюханной тёлке наяривать, — встрял в разговор Костик-Консервная банка. — Мы — пацаны правильные, толкуем по понятиям. Гони бабки, и лучше не зли нас, ясно?

— Я не понял, ребята? Вы кого занюханной тёлкой назвали? — теперь в эту милую беседу вступил Большов.

Его круглое лицо и крепкая шея от гнева покраснели. Глаза сузились. Широкие ноздри затрепетали. С моего коллеги сейчас можно было бы писать картину под названием «Ярость». Правда, одёжку на нём следовало бы другую нарисовать. Речь не идёт о костюме Бэтмена. Пусть будет даже какой-нибудь замасленный рабочий комбинезон, но только не эта сатиновая рубашка в цветочек. Уж больно она простенькая.