– Она это заслужила, не находишь? Подстрелила меня раньше, чем я успел сообразить. Не каждый на это способен. Не уважать человека, способного тебя ранить – значит быть глупым и самоуверенным. Вот я и отдаю ей дань уважения таким образом. Но, как бы то не было – нельзя просто так зацепить меня и остаться в живых. Продай мы ее на рынке – она всем болтала бы, что с нами можно справиться. Знай этот принцип, Ирон. Знай и никогда не делай зла нашему роду.

На Орне существовало два вида погребения. Первым – самым дешевым – было сожжение. Так провожали в последний путь бедняков и рабов. Второй – более престижный и дорогой – был связан с религией. Тело умершего отдавали человекоядным собакам. Они быстро оставляли от тела одни только кости. Подстрелила его женщина была всего лишь гадкой, зазнавшейся и забывшей свое место рабыней, но… у Фрино имелась нехорошая привычка красиво хоронить всех, чье убийство для него хоть что-то значило.

Напоследок младший Сентро вложил в ладонь, закрыв ее, мелкий золотой гор.

– Ну а это на новый туфли, – расслабленно откинулся назад Фрино, завязав и отдав кошелек Ино. – Или вложи в покупку нового дворника для рынка. В общем, распоряжайся, как хочешь, но потрать на себя.

Глянув на свою руку, полную денег, Ирон хмыкнул. Пересчитал, достал с пояса свой кошелек, ссыпал все туда, а потом посмотрел на Фрино с интересом:

– Господин, не сочтите за наглость… но могу ли я задать вам один вопрос?

– Давай, – опрокидывая в сухой рот остатки вина. – Хоть десять. До двух часов ночи я в полном твоем распоряжении. Только учти – я после третьего фужера становлюсь совершенно не таким добрым, как сейчас.

– Почему именно сегодня вы меня сюда пригласили?

– Будто не понимаешь, – усмехнулся Фрино, подставляя Ино фужер для новой порции напитка. Ирма помогла ему забраться глубже на постель, обложила подушками, позволив вытянуть раненную ногу. – Что ж, пооткровенничаю с тобой немного, только подвинься ближе. Я очень устал и мне сложно громко говорить.

Секретарь быстро передвинул стул и сел рядом с кроватью. Даже слишком близко. Глаза его горели за очками живым любопытством. Фрино это понравилось. Ему сейчас, после первого фужера, совершенно все нравилось. Крепкое вино уже ударило в голову, а чувство безнаказанности распаляло.

– Все довольно просто, – пояснил Фрино, отпивая еще. – Мне страшно. Вот пройдет три часа, я спущусь в подвал, в пыточные, и там меня так замучает собственный отец, что я следующие пару дней буду просто лежать и стонать от боли. А может быть он мне даже убьет, кто знает. Потому я сейчас пью и делаю то, что мне действительно хочется делать. Это такая моя прерогатива перед казнью. Право на кучку последних глупостей. Все равно расплачиваться скоро. К тому же отец в такие минуты ослабляет хватку. Как тебе такой ответ?

– Зачем вы мне все это рассказываете, господин? – ужаснулся Ирон.

– Потому что мне хочется, кретин, – разозлился Фрино. – Не ищи тайной подложки или глубокого смысла в том, что я делаю. Я просто богатый и влиятельный сукин сын, который решил поразвлечься, строя из себя добряка. Так тебе привычнее?

От этих слов Ирон опустил голову, уставившись на собственные, вцепившиеся в колени руки. Пару минут подумал, а потом, закрыв лицо ладонями, пробормотал...

– Вы убьете меня…

– С чего это? – фыркнул Фрино.

– Мне… жаль вас, – пробормотал Ирон, кажется сам не веря в то, что говорит такое. – И я недостаточно туп чтобы считать вас психом… потому вы убьете меня…

Обведя его взглядом, Фрино засомневался. Нет. О нет, убивать он его не будет, пусть его жалость и раздражала. Ирон добрый, и в этом его слабость. Но он еще и умный. Его нельзя было напугать глупыми, показушными выходками. Такие дешевые трюки с ним не срабатывали. Но там, где не приживаются зерна страха всегда хорошо всходит симпатия. Потому он и был здесь. Потому Фрино и опустился до жалоб. Чтобы привязать к себе крепче, чем к отцу или Амэрсу толкового, полезного парня.

– Мне было весело сегодня, – хмыкнул Фрино. – Обещаю, что ты не умрешь по крайней мере до тех пор, пока не потратишь все то, что я тебе дал. Распорядись этим обещанием с умом и катись отсюда. И придержи свою жалость при себе. Она… немного приятна, конечно, но весьма для тебя опасна. Да ты не дурак, знаешь сам. Иди-иди. Приятных тебе грез.

– Вам… того же, – торопливо поднялся Ирон, и быстро как только мог скрылся за дверью, пытаясь не поворачиваться спиной. – Приятных грез, господин...

Фрино наконец обессиленно повалился на спину. Голова гудела, нога уже не так сильно болела, но теперь раздражающе ныла. В голове царил разлад. Когда ему было больно он всегда переставал себя контролировать. Вот и сейчас… он же прекрасно понимал, что приглашением в свою комнату фактически выписал Ирону смертный приговор. Он прикрывался расчетливостью, желанием получить власть над подчиненным… но на самом деле он просто изголодался по общению. Он был один здесь, в этом паучьем гнезде – красивый мальчик в окружение дорогих кукол. Один в паутине, в ожидании того мига, когда его отец, не поймав себе жирной мухи, закусит уже им.

– Господин, – позвала Ирма, вырывая парня из его мыслей. – Ваш отец оставил вам письмо.

– Письмо? – удивился Фрино. – Давай сюда.

Рабыня достала из тумбочки конверт, а потом ласково нырнула к нему на кровать, устроившись под боком. Вторая поступила так же, прижимаясь так, будто пыталась ободрить. Своих близняшек Фрино любил. Не как любят женщин, но как любят рабынь. Они были послушными, они смотрели на него влюбленными глазами и понимали без слов что ему нужно. Такие удобные, выдрессированные им до совершенства. Да к тому же красивые и живые, не то что рабыни отца с мертвыми глазами.

Даже увидев адресата на плотной бумаге конверта, Фрино не сдержал улыбки. И это была не одна из тех вымученных ухмылок, которые он демонстрировал окружающим. О нет, эта улыбка была настоящая. Радость от письма перекрыла боль и страх.

Академия. Его ждала Академия, в которой не будет стражников, рынка рабов, собак, лошадей, всего этого промозглого особняка, Амэрса, Ирона, Ирмы и Ино. Никого знакомого. И самое главное – там не будет отца… и пыточных.

Длинное черное перо отливало синевой. Эйнар завороженно им любовался, вертел все перед свечой, рассматривая узоры из бликов... пока не получил подзатыльник от Магрит.

– Делом займись, бестолочь белобрысая, –  проворчала она.

– Мама! –  возмущено подскочила рыжая Марта, погрузившаяся в расчеты на другом краю длинного рабочего стола. – Это же перо дрим-птицы, Эйнар же не специально... отвлекся.

– Тем более, – выставила руки на бока женщина. –  Пришел тут, поскуливая –  помогите, помогите, а теперь при первом же удобном случае ловит грезы ... Ты б его еще подпалил, чтобы нас всех унесло!

Магрит была совершенно права. Эйнара впервые в жизни так и тянуло испытать чудодейственное воздействие наркотической магии дрим-птицы, хотелось выбросить из головы все мысли... освободится, наконец, пусть и на время. Но иллюзия не даст ничего.  А из таких перьев мог выйти отличный талисман. Пусть и не очень красивый.

После десятка попыток Эйнар решил, что надо ограничится одним пером –   по-настоящему волшебным, мощным. А остальное – цветные нити, шерстяные и шелковые, бусины из огненного дерева, мех от черного волка или собаки, от белой лисы, от рыжего медведя. Получится грубовато, но действенно... лишь бы самый важный элемент не подвел. Вейданский эльмаарский паук – одно из немногих магических существ того мира. Огромный, размером в ладонь, черно-зеленый, с паутиной столь крепкой, что ничем не разрежешь – только нож из чистого золота ее и брал.

Эйнар не стал спрашивать, у кого и какой ценой добыл паука Тирин, старший сын Лергена, просто пообещал ему в благодарность любую помощь оказать при первой же просьбе. Но оба они знали, что просить нужно то, что Эйнар посчитает приемлемым.