— Прекрасно! Что ж, пожелаем ей счастливого пути!

В этот миг шляпа, у которой, по всей видимости, трюм дал течь, исчезла с поверхности озера и пошла ко дну.

Наблюдая за гибелью несчастной шляпы, я почувствовал, что движение нашего судна замедлилось, и обернулся, желая понять причину этого: оказалось, что два гребца оставили свои весла и проворно скатывали брезент, закрывавший палубу. Этот маневр вызвал громкие крики протеста у наших дам, которые, видя, с какой скоростью надвигается дождь, рассчитывали укрыться под этим навесом. Кормчий повернулся в их сторону.

— Вы ведь не хотите последовать за моей шляпой? — спросил он. — Нет?.. Тогда позвольте нам заниматься делом и сохраняйте спокойствие.

И в самом деле, было очевидно, что мы не успеем добраться до скал, обещавших нам свою защиту, хотя нас теперь и отделяло от них всего шагов пятьдесят; буря настигала нас с неимоверной скоростью, объявляя о своем приближении пронзительным свистом первых порывов ветра, несущего с собой снег. В тот же миг наше суденышко подпрыгнуло на волнах, словно камень, который ребенок пускает рикошетом по воде: мы были в эпицентре урагана, и этот маленький океан разыгрывал перед нами настоящую бурю.

Однако наше положение было серьезнее, чем казалось вначале; на этом же самом месте в прошлую зиму затонуло судно, груженное лесом, и лодочникам удалось спастись лишь благодаря тому, что они забрались на пирамиду из перевозимого ими дерева. Им пришлось провести всю ночь на этом возвышении. К утру ночной мороз взял его в ледовый плен, и оно стало центром крохотного полярного островка. Лодочники провели сутки в таком положении, пока им не пришли на помощь их собратья по ремеслу.

У нас же не было даже такой надежды на спасение, и это ясно дал понять кормчий, спросив меня вполголоса:

— Вы умеете плавать?

Мне все стало понятно и, под предлогом, что дождь может намочить мою блузу, единственную верхнюю одежду, которая на мне была, я освободился от этого своеобразного чехла, сковывавшего мои движения, после чего почувствовал себя готовым к любому повороту событий.

Но, к счастью, мы отделались лишь испугом; наше судно, непрестанно сносимое ветром, который дул ему в борт, словно стремясь опрокинуть, пересекло таким образом все озеро от одного берега до другого и благополучно пристало к мысу Нос, над которым находится грот святого Беата.

Высадившись на берег, я, вместо того чтобы злиться на бурю, возблагодарил ее, ведь она дала мне возможность совершить паломничество в Beatenhohle[65], куда иначе мне не удалось бы попасть. Я заплатил кормчему за проезд и сказал ему, что поскольку до Нойхауса, где можно нанять экипаж до Интерлакена, осталось всего полтора льё, то я предпочитаю пройти этот путь пешком.

Буря продлилась еще около получаса, и все это время мы укрывались от непогоды в хижине, построенной у самого подножия холма. Затем небо посветлело, поверхность озера успокоилась, и наше судно продолжило свое плавание, но я в это время уже взбирался вверх по склону холма, сопровождаемый пареньком, который вызвался быть моим проводником.

По дороге я узнал от него, что грот, куда мы направлялись, служил жилищем святому Беату, обосновавшемуся в нем в III веке. Святой Беат самолично отобрал эту пещеру у дракона, который обитал в ней и которому он повелел покинуть ее, после чего покорное чудовище тотчас исполнило это приказание. Легенда гласит, что святой Беат был уроженцем Англии и происходил из знатной семьи. Перед тем как перейти в христианство и принять крещение в Риме во времена императора Клавдия, он звался Светонием; из Рима он отправился вместе с товарищем, сменившим при крещении свое имя Ахат на Юст, проповедовать христианство в Гельвеции. У него быстро появилось много последователей, которых он обратил в новую веру, а свершившееся чудо удвоило их число. Как-то раз лодочники отказались перевезти святого Беата на другой берег озера, в селение Айниген, где его ждала собравшаяся толпа народа. Тогда он расстелил свой плащ на поверхности воды и, взойдя на него, преодолел на этом ненадежном плоту два льё, отделявшие его от селения, где его ждали. С того времени весь край склонился перед словом человека, чья божественная миссия нашла подтверждение в столь чудесном знамении.

Дорога к пещере, изрезанная многочисленными оврагами, была довольно трудной, словно святой, выбрав ее, хотел намекнуть, что она напоминает путь на небо; обратив мое внимание на один из таких оврагов, который местные жители называют Флоксграбен, мой юный проводник рассказал, что несколько лет тому назад какой-то путешественник, ехавший ночью, упал туда вместе с лошадью. Во время падения несчастный сломал себе обе ноги, и крики его были слышны на противоположном берегу озера, хотя от одного его берега до другого около льё. В ожидании помощи, умирая от жажды, почти всегда сопровождающей подобные травмы, но не в силах сдвинуться с того места, куда он упал, этот человек мочил полу своего плаща в ручейке, протекавшем чуть ниже, а затем высасывал эту влагу, чтобы утолить жажду.

Нам, однако, удалось избежать такого рода происшествий и благополучно добраться до входа в грот, а точнее, в гроты, ибо пещера имеет два отверстия. Из-под более низкого свода вытекает ручей Беатенбах ("Ручей святого Беата"), с грохотом низвергающийся между скал. На берегу этого самого ручья святой Беат умер в возрасте 98 лет; его череп хранился в соседней пещере и вплоть до 1528 года был выставлен для поклонения верующих. В тот год два депутата Большого совета города Берна, чьи жители незадолго до этого перешли в протестантство, забрали из грота эту реликвию и распорядились захоронить ее в Интерлакене. Однако паломничество католиков к гроту не прекращалось, и в 1566 году вход в него был замурован; позднее его вновь открыли. Пещера уходит в глубину примерно на тридцать футов, а ее ширина составляет сорок — сорок пять футов.

Грот, где берет свое начало ручей, менее почитаем, однако он представляет больший интерес; аркады, из-под которых вытекает поток, постепенно понижаются, но под ними все же можно пройти в глубь пещеры около шестисот — шестисот пятидесяти футов. Не сделав заранее необходимых приготовлений, мы не отважились войти в этот зияющий провал, но, даже если бы у нас было с собой все, что нужно, эту затею вскоре невозможно было бы осуществить.

И в самом деле, едва мы успели осмотреть отверстие грота, как мне показалось, что шум, доносившийся из его глубин, постепенно нарастает. Я поделился своими сомнениями с моим юным проводником; он внимательно прислушался, а потом со всех ног бросился прочь, успев лишь крикнуть мне на бегу: "Это парад Зеефельда!" Я не знал, что такое парад Зеефельда, но паренек проявлял в беге такую резвость, что я бросился вслед за ним, не зная, ни куда я бегу, ни от чего убегаю. Он остановился, и я сделал то же. Мы посмотрели друг на друга: он рассмеялся.

У меня мелькнула мысль, что негодник насмехается надо мной, но, едва я схватил его за ухо, намереваясь доказать, как мало меня забавляют подобные розыгрыши, он произнес, указав рукой на грот:

— Смотрите!..

Взглянув в ту сторону, я стал свидетелем необычного явления, легко поддающегося, на мой взгляд, объяснению: несущийся поток почти целиком заполнил отверстие пещеры, ибо объем воды в нем увеличился более чем в три раза. Звуки, все явственнее доносившиеся до нас, были связаны с тем, что дождевая вода, просочившаяся во время грозы сквозь трещины в скале, резко подняла уровень воды в ручье, и если бы мы углубились в пещеру хотя бы на сто шагов, то не успели бы убежать. По словам моего проводника, местные жители прозвали это природное явление, повторяющееся при каждой грозе, парадом Зеефельда, поскольку пастбище на вершине горы носит название Зеефельд, а шум ревущего потока напоминает залпы мушкетов, перемежающиеся выстрелами из пушек. Он заверил меня, что эта своеобразная пальба слышна с расстояния в два льё.