Около десяти минут мы шли вверх по течению реки Ааре, которая берет начало в ледниках Финстераархорна, затем с высоты трехсот футов падает с отвесных скал Хандека и питает своими водами два озера, пересекаемые ею от края до края, Бриенцское и Тунское, отделенные друг от друга прелестным селением Интерлакен, само название которого указывает на его положение. По прошествии этих десяти минут наше судно вошло в озеро.
И тотчас же горизонт перед нами распахнулся, оставаясь, однако, слева более ограниченным, чем справа, так как вдоль всего левого берега озера тянулся лесистый холм,[62] который с расстояния, на каком мы его видели, напоминал увитую плющом стену; справа же горизонт уходил вдаль, открывая два яруса гор, и чудилось, что горные вершины на заднем плане смотрят поверх тех, что были ближе к нам. Временами горы первой линии словно раздвигались, и тогда становилось видно голубоватое устье долины, которая при взгляде на нее с берегов озера казалась не шире крепостного рва, хотя на самом деле расстояние между склонами гор при входе в нее составляет около одного льё.
Первые руины, которые видишь при входе в озеро, — это все, что осталось от небольшого замка Шадау, построенного в начале XVII века одним из потомков рода Эрлахов. С этими развалинами у местных жителей не связано никаких исторических преданий; впрочем, руины замка Штретлинген, отстоящие от Шадау на пол-льё, все кругом подавляют грузом связанных с ними памятных событий.
Основателем рода Штретлингенов, если верить "Айни-генской хронике", был не кто иной, как Птолемей, от матери унаследовавший кровь царской династии Александрии, а по отцу принадлежавший к патрицианскому римскому роду. Обратившись в христианство после явленного ему чуда (охотясь на оленя, он увидел крест между его рогов), Птолемей принял при крещении имя Теод-Рих и, спасаясь от гонений, воздвигнутых на христиан императором Адрианом, прибыл ко двору герцога Бургундского, в то время воевавшего с королем Франции[63]. Когда два войска сошлись лицом к лицу, их предводители договорились, что судьба сражения будет решена поединком между двумя воинами; герцог Бургундский выбрал своим поборником Теод-Риха, и был назначен день поединка. Однако рыцарь, выбранный королем Франции, в ночь накануне схватки увидел во сне архангела Михаила, сражающегося на стороне его противника. Это видение повергло его в такой ужас, что, пробудившись утром, он объявил себя побежденным. Герцог Бургундский в благодарность за победу, в которой так явно проявилась воля Господа, женил Теод-Риха на своей дочери Демут и дал за ней в приданое Хюбшланд, в состав которого входили Бургундия и Вандальское озеро[64]. Именно на берегу этого озера, в самой живописной части здешнего края, его новый владетель построил замок Штретлинген.
Спустя двести лет после этих событий сир Арнольд фон Штретлинген, потомок Теод-Риха, в память о чудесном покровительстве святого Михаила его предку основал церковь Парадиз и посвятил ее этому святому. В тот миг, когда строители клали последний камень, послышался голос:
— Здесь лежит столь великое сокровище, что никто не способен оплатить деньгами его цену.
Все тотчас приступили к поискам этого сокровища и в главном алтаре нашли колесо колесницы пророка Илии и шестьдесят семь волос Девы Марии. В алтаре соорудили нишу, куда помещали больных и одержимых, и в дни престольного праздника не раз были отмечены случаи их полного исцеления.
После ряда потрясений, какие соседние земли переживали одно за другим, Малая Бургундия, по-прежнему находившаяся под властью все той же династии владетелей Штретлингена, превратилась в королевство. Король Рудольф и королева Берта, седло и гробницу которой мы видели в Пайерне, правили здесь в X столетии, но простота и богобоязненность нравов, обессмертившие их имена в веках, после их смерти вскоре уступили место роскоши и безбожию. Край, которым они владели, при их преемниках стал называться Z и г Goldenen Lust ("Обиталище золота и удовольствий"), а замок Шпиц, построенный ими на берегу озера, — Goldener Hof ("Золотой двор"). В конце концов, распутство и безбожие приняли такой размах в этом маленьком королевстве, что они переполнили чашу терпения Небесного Творца, и гибель королевства была предрешена. И вот, когда Ульрих, последний владетель в этом роду, в день своей свадьбы пригласил придворных на прогулку по озеру, Господь наслал на них бурю и, одним порывом ветра разметав эту крохотную флотилию, опрокинул суда. Какое-то мгновение поверхность озера была усыпана цветами и бриллиантами, а затем все исчезло в пучине, и никто из приглашенных на это празднество, обернувшееся для них гибелью, не удостоился милости Верховного Судьи.
В тот же день колесо колесницы и прядь из шестидесяти семи волос Девы Марии исчезли, и с тех пор об этих реликвиях никто больше не слышал. Выбитая на скале надпись указывает то место на озере, где произошли эти события.
В то время как один из пассажиров рассказывал нам эту трагическую историю, небо явно готовилось повторить чудо, вследствие которого угас королевский род Штретлингенов. День померк, и тучи, постепенно опускавшиеся все ниже, скрыли от наших взглядов белые шапки Блюм-лизальпа и Юнгфрау; затем они легли на ту горную цепь, которая, уступая по высоте этим гигантам, располагалась на втором плане картины, и окутали ее вершины, словно срезав макушки гор, отчего они приобрели самые причудливые и невиданные очертания; казалось, что Низен, великолепная пирамида изумительно точных пропорций, возвышающаяся на пять тысяч футов над уровнем моря, особенно охотно и с полнейшей снисходительностью потворствует самым фантастическим забавам облаков, этих своенравных, капризных детей воздуха. Сначала туча, зацепившись за ее остроконечную вершину, прекращала свой бег и, расположившись на ее широких плечах, принимала волнообразную форму парика, завитого по моде Людовика XIV; затем, расширяясь в кольцо у нижнего своего края, она постепенно сползала ниже, обвивала шею великана и галстуком ложилась ему на грудь. Наконец, вся эта прозрачная масса, сгущаясь и продолжая медленно опускаться, полностью окутывала его голову и отделяла ее от плеч, после чего мощное основание становилось похожим на покрытый скатертью стол, предназначенный для ужина, на который Микромегас мог бы пригласить Гаргантюа.
Я был целиком погружен в эти наблюдения, как вдруг отчетливо видимые порывы северного ветра, примчавшиеся из долины и пронесшиеся почти над самой землей в тысячу раз быстрее скаковой лошади, настигли нас. Видимыми их сделала снежная поземка, которую ветер увлек за собой с горных вершин, откуда он спустился; я указал на нее кормчему, который ответил мне весьма кратко, даже не повернув при этом головы в сторону поземки, ибо все его внимание было приковано к рулю:
— Да-да, я прекрасно вижу и ручаюсь вам, что нам сильно достанется, если мы не успеем спрятаться под защитой этих скал. Вперед, ребята! — крикнул он гребцам. — По двое на каждое весло и гребите живее!
Гребцы мгновенно повиновались, и наше маленькое судно полетело по водной глади озера подобно ласточке, касающейся волны кончиками крыльев.
В то же время первый сильный порыв ветра, вестник надвигающейся бури, пронесся над нами, прихватив с собой шляпу кормчего. Но тот с таким безразличием отнесся к этому происшествию, что мне показалось, будто он ничего не заметил.
— Послушайте, — обратился я к нему, указывая рукой на то место, где фетровая шляпа плавала по воде, словно утлое суденышко, терпящее крушение, — разве вы не видите, что произошло?
— Да-да, — по-прежнему глядя в другую сторону, ответил он мне.
— Хорошо, но что же будет с вашей шляпой?
— Начальство выдаст мне другую. Подобный случай оговорен в моем контракте. Иначе моего жалованья не хватило бы: это пятая шляпа за год.
