Он распахнул рясу и показал мне свою грудь, израненную власяницей, которую он носил на голом теле.

— Взгляните сами, — добавил он.

— Так, значит, вы их убили? — повторил я свой вопрос.

— Я поступил много хуже… — ответил он. — Имелось лишь одно средство рассеять мои сомнения: хоть до рассвета, если понадобилось бы, простоять в коридоре, куда выходила дверь ее спальни, и посмотреть, кто выйдет оттуда.

Не помню, сколько времени я провел там: отчаяние и радость не знают счета времени. Небо на горизонте уже начало светлеть, когда дверь приотворилась и я услышал голос Каролины. Как бы тихо она ни говорила, я прекрасно разобрал ее слова:

«Прощай, Эмманюэль, прощай, любимый! До завтра!»

Дверь тут же захлопнулась, и Эмманюэль прошел мимо меня; не знаю, как он не услышал биения моего сердца… Эмманюэль!..

Я вошел в свою спальню и рухнул на пол, мысленно перебирая всевозможные средства мести и призывая для этого на помощь Сатану; уверен, что он внял моим мольбам. Я составил план действий и после этого немного успокоился. Наутро я спустился к завтраку. Каролина стояла в коридоре перед зеркалом и вплетала в прическу веточку жимолости; я подошел к ней сзади, и она внезапно увидела мое отражение над своей головой; очевидно, я был очень бледен, ибо она вздрогнула и обернулась.

«Что с вами?» — спросила она.

«Ничего, сударыня, просто я плохо спал».

«И какова же причина вашей бессонницы?» — с улыбкой осведомилась она.

«Письмо, которое я получил вчера вечером, после того как расстался с вами. Мне придется срочно ехать в Париж».

«Надолго?»

«На один день».

«Один день быстро пройдет».

«Бывает, что день тянется как год, а иной раз пролетает, словно час».

«К которой же из этих двух категорий следует, по-вашему, отнести вчерашний день?»

«К категории счастливых дней. Такие дни бывают лишь раз в жизни, сударыня, ибо счастье, достигнув своего предела и не имея возможности увеличиваться, идет лишь на убыль. Когда в древности люди доходили до этого состояния, они бросали в море какую-нибудь драгоценность, чтобы заклясть злых духов. Пожалуй, вчера вечером мне следовало поступить точно так же».

«Какой же вы еще ребенок», — произнесла она и оперлась на мою руку, чтобы войти в обеденный зал.

Напрасно я искал глазами Эмманюэля — его нигде не было. Как оказалось, он уехал с раннего утра на охоту. О! Они приняли все меры, чтобы никто не перехватил даже их нежных взглядов.

После завтрака я попросил у Каролины адрес ее нотного магазина, сказав, что мне необходимо купить несколько романсов. Она написала его на клочке бумаги и подала мне. Ничего другого мне не требовалось.

Я велел оседлать свою лошадь, а не запрягать тильбюри: мне надо было торопиться.

Каролина вышла на крыльцо, чтобы посмотреть, как я буду уезжать; пока она могла меня видеть, я ехал шагом, но за первым же поворотом пустил коня во весь опор и проделал десять льё за два часа.

В Париже я побывал у банкира моей матери и взял у него тридцать тысяч франков, после чего отправился к Эмманюэлю. Я вызвал его камердинера и, затворив дверь комнаты, где мы были одни, сказал ему:

«Том, хочешь получить двадцать тысяч франков?»

Том выпучил глаза.

«Двадцать тысяч франков?» — переспросил он.

«Да, двадцать тысяч франков».

«Хочу ли я получить их?.. Понятно, хочу!..»

«Быть может, я ошибаюсь, — продолжал я, — но мне кажется, что даже за половину этой суммы ты согласишься на поступок много хуже того, о котором я хочу тебя попросить».

Том улыбнулся.

«Вы не слишком лестного мнения обо мне, сударь», — сказал он.

«Да, ибо я знаю тебя».

«Если так, говорите».

«Слушай».

Я вынул из кармана клочок бумаги с адресом, данным мне Каролиной, и показал ему:

«Скажи, твой господин получает письма, написанные этим почерком?»

«Да, сударь».

«Где он их хранит?»

«В своем секретере».

«Мне нужны все эти письма. Вот тебе аванс — пять тысяч франков. Я дам тебе остальные пятнадцать тысяч, когда ты принесешь мне все письма до единого».

«Где вы будете ждать меня, сударь?»

«У себя дома».

Час спустя Том явился ко мне.

«Вот, возьмите, сударь», — сказал он, протягивая мне связку писем.

Я взглянул на почерк — все письма были написаны одной и той же рукой… Я вручил ему пятнадцать тысяч франков. Он ушел, и я заперся у себя в комнате. За эти письма я только что отдал золото, однако теперь готов был отдать свою кровь, чтобы они были адресованы мне.

Эмманюэль уже два года был любовником Каролины. Он знал ее еще девушкой; когда она вышла замуж, он уехал, но ребенка, которым господин М… так гордился, он называл своим. С тех пор ему не удавалось видеться с ней, так как некому было представить его генералу. Но однажды — об этом уже шла речь — я встретил генерала с женой в Булонском лесу, и выбор госпожи М… и ее любовника пал на меня: я должен был служить им ширмой. Мне вменялось в обязанность ввести Эмманюэля в дом генерала, а внимание, любезность и даже нежность, проявленные Каролиной по отношению ко мне, служили для того, чтобы отвести глаза ее мужа: после признания, некогда сделанного ему женой, генерал не должен был, да и не мог меня опасаться. Как видите, они ловко повели свою игру, а я попался на удочку и оказался круглым дураком!.. Но теперь настал мой черед!

Я написал следующие строки Каролине:

«Сударыня, вчера, в одиннадцать часов вечера, я был в саду, когда Эмманюэлъ входил к Вам в спальню, и видел, как он туда вошел. Сегодня утром, в четыре часа, я был в коридоре, когда он выходил из Вашей спальни, и видел, как он оттуда вышел. Час назад я купил у Тома за двадцать тысяч франков всю Вашу переписку с его господином».

Генерал должен был вернуться в замок лишь дня через два-три, и, следовательно, я мог быть спокоен, что эта записка не попадет в его руки.

На следующий день, в одиннадцать часов, ко мне в спальню вошел Эмманюэль; он был бледен, а одежда его была покрыта пылью. Он застал меня в постели, в которую я бросился накануне, не раздеваясь. За всю ночь я ни на минуту не сомкнул глаз. Он подошел ко мне.

«Вы, без сомнения, знаете, что привело меня к вам?» — спросил он.

«Догадываюсь, сударь».

«У вас находятся адресованные мне письма?»

«Да, сударь».

«Вы мне их вернете?!»

«Нет, сударь».

«Что вы намерены делать с ними?»

«Это моя тайна».

«Вы отказываетесь их отдать?»

«Отказываюсь».

«Не заставляйте меня сказать вам, кто вы такой!» «Вчера я был шпионом, сегодня стал вором. Я сказал себе это сам, еще до вас».

«А что, если я повторю ваши слова?»

«Вы слишком тактичны, чтобы сделать это».

«Значит, вы и без этого дадите мне удовлетворение?» «Разумеется».

«Сию минуту?»

«Да, сию минуту».

«Но предупреждаю, это будет беспощадная дуэль, дуэль не на жизнь, а на смерть».

«В таком случае разрешите мне сделать последние распоряжения. Это не займет много времени».

Я позвонил. Вошел мой камердинер; он был человек испытанный, и я мог на него положиться.

«Жозеф, — сказал я ему, — я намереваюсь драться на дуэли вот с этим господином, и, возможно, он убьет меня».

Я подошел к секретеру и открыл его.

«Как только вы узнаете, что я убит, — продолжал я, — вы тотчас возьмете эти письма и отнесете их генералу М…

А десять тысяч франков, которые лежат в том же ящике, возьмете себе. Вот ключ».

Я запер секретер и передал ключ Жозефу. Он поклонился и вышел. Я повернулся к Эмманюэлю и промолвил:

«Теперь я в вашем распоряжении».

Эмманюэль побледнел как мертвец, а волосы его стали мокры от пота.

«Вы поступаете бесчестно!» — воскликнул он.

«Знаю».

Он подошел ко мне.

«Ну, а если я буду убит, вы отдадите эти письма Каролине?»

«Это будет зависеть от нее».

«Что же она должна сделать, чтобы получить их обратно? Говорите…»

«Она должна прийти за ними».