Другой характер имеют в это время отношения в. к. московского к тверскому. Во время малолетства Васильева и смут московских в. к. Борис Александрович подобно в. к. рязанскому примкнул к Литве, хотя на гораздо выгоднейших условиях: в 1427 году он заключило Витовтом договор следующего содержания{809}: «Се яз князь великий Борыс Александрович Тферский взял есми любовь такову за своим господином зъ дедом, зъ великим князем Витовтом, литовским и многих русских земель господарем: быти ми с ним за-один, при его стороне, и пособляти ми ему на всякого, не выимая; а господину моему деду в. к. Витовту мене в. к. Бориса Александровича, своего внука, боронити от всякого, думою и помочью, а в земли и в воды и вовсе мое великое княжение Тферское моему господину деду, в. к. Витовту не вступатися». В. к. тверской не позволяет Витовту никакого вмешательства в отношения свои к князьям удельным, знак, что в это время все в. князья в отношении к удельным преследовали одинакие цели, все стремились сделать их из родичей подручниками, подданными: «А дядем моим, и братьи моей, и племени моему, князем, быти в моем послусе: я к. в. Борыс Александрович волен, кого жалую, кого казню, а моему господину деду в. к. Витовту не вступатися; а который въсхочеть к моему господину деду, в. к. Витовту со отчыною, и моему господину деду, в. к. Витовту со отчыною не приимати: пойдеть ли который к моему господину деду, к в. к. Витовту, и он отчыны лишон; а у отчине его волен я в. к. Борис Александрович, а моему господину деду, в.к. Витовту не вступатися»{810}.
Но когда по смерти Витовта начались усобицы в Литве и поляки выставили против известного уже нам Свидригайла ничтожного брата Витовта Сигизмунда, имевшего слабость присягнуть в верности королю и королевству Польскому{811}, то в. князь тверской увидал, что ему не для чего быть более на литовской стороне, и заключил оборонительный союз с Василием Московским, причем является совершенно равным и независимым в. князем{812}; оба в. князя называют себя только братьями, не более; Борис Александрович выговаривает, чтоб московский князь не принимал тверских областей в дар от татар: пример Суздальского княжества был еще в свежей памяти! Оба князя клянутся быть за один на татар, на ляхов, на Литву, на немцев; Борис обязывается сложить целование к Сигизмунду Литовскому, объявив ему, что он стал одним человеком с в. к. Московским, и без последнего не заключать договоров ни с каким владетелем литовским. Как независимый в. князь Борис выговаривает для себя, для детей и внучат своих право беспрепятственно сноситься с Ордою{813}.
Но когда в 1449 году в. к. Василий Васильевич заключил договор с Казимиром Литовским, тверской в. к. объявлен снова на стороне литовской, об отношениях же его к в. к. московскому сказано, что он с ним в любви и в докончаньи{814}. В том же году мы встречаем договор Бориса Александровича с Казимиром, в котором тверской князь обязывается: «пособляти ему нам везде, где будет ему надобе; где будет нам близко, ино ми пойти со свею силою самому, а с ним ми сто-яти заодно противу всих сторон, никово не выймуючы, хто бы коли ему не мирен был»{815}.
И после 1454 года, вероятно вследствие тесного родственного союза, опять встречаем договор тверского князя с московским, в котором оба клянутся быть за один на татар, на ляхов, на Литву и на немцев{816}.
Так Тверь подобно Новгороду колебалась между Литвою и Москвою, соперничеству между которыми одолжена была продлением своей независимости. В означенном договоре замечательно следующее условие: «А што от тебе отступил князь Иван Можайской, да княжь Дмитрив сын Шемякин князь Иван, или которой ти иный брате згрубит: и мне в. к. Борису и моим детем, и братье моей молодшей к собе их не приимати; а быти нам с тобою на них за один и с твоими детми, Також, брате, которой мой брат молодшей и из меншии моее братьи згрубят мне в. к. Борису Алекс[андровичу], и моему сыну князю Михайлу, и меншим моим детем, кого ми Бог даст, и тобе в. к. Василию, и твоим детем в. к. Ивану и князю Юрью, и меншим твоим детем тех вам к себе не приимати, а быти вам со мною с в. князем Борисом и с моими детми на тех за один». Оба свата обязываются в заключении: «А отнимет Бог котораго из нас; и вам, брате, печаловатися нашими княгинями и нашими детми».
И в сношениях с князем тверским митрополит Иона принимает деятельное участие. До нас дошло послание его к тверскому епископу{817} о том, чтобы он убедил своего князя подать помощь в. к. Василью против татар. Из этого послания открывается, какою могущественною связующею силою было в Древней Руси духовенство и как неутомимо преследовало оно мысль государственного единства, общности русских интересов. «И благословляю тобя, — пишет митрополит к епископу, — чтобы еси о том сыну моему в. к. Борису Алекс[андровичу] говорил, и бил челом и докучал твердо, по своему святительскому долгу, чтоб сын мой в. к. Бор. Алекс, к в. к. Василию Васильевичу своих воевод послал на тех безбожных. Занеже сыну, ведомо тебе, что тамо учинится, великим Божиим милосердием, тому в. государю в. князю которое что добро, к строению християньскому и тишине, и то обеих тем великих государей и всего нашего православнаго християньства общее добро».
Василий поправил ошибку Шемяки касательно примысла отца своего — Нижегородского княжества. Суздальский князь Иван Васильевич видел, что ему не удержать дара Шемяки против Василия, и потому заключил с последним договор{818}, в котором добровольно отказался от Суздаля и Нижнего, возвращал в. князю все ярлыки, прежде на эти княжества взятые, и сам брал от Василия в виде пожалования один Городец да несколько сел в Суздальской области с условием, что если он отступит от в. князя, то эта вотчина переходит к последнему, а он, Иван, подвергается церковному проклятию.
В заключение мы должны обратиться к событиям в Литовской Руси, во сколько они касаются отношений между Рюриковичами. Василий Димитриевич, умирая, поручил своего сына покровительству Витовта: но это была только одна родственная учтивость. Вместо покровительства 80-летний Витовт два раза входил в пределы Московской Руси, один раз в Псковскую, другой — в Новгородскую область, и взял огромные суммы денег и с той, и с другой; мы видели, что он принял в службу князей рязанского и пронского в явный ущерб своему внуку. К счастью последнего, Витовта гораздо более занимали дела на западе, а смерть его, последовавшая в 1430 году, была знаком к усобицам в Литовской Руси и положила конец наступательному движению ее князей на Русь Московскую.
Православно-народная сторона в Литовской Руси выбрала в преемники Витовту известаого уже нам Свидригайла{819}; поляки выставили против него брата Витовтова Сигизмунда, которому и удалось ограничить Свидригайла одною Волынью и частию Подола. Но Сигизмунд, поддерживаемый поляками, навлек всеобщее негодование своею жестокостию и был убит князьями Черторыйскими. Тогда на его место был выслан из Польши 14-летний Казимир; поляки думали и в нем иметь орудие для исполнения своих замыслов, но ошиблись; Казимир, несмотря на молодость, окруженный литовскими и русскими боярами, начал действовать в интересах Литовско-Русского княжества и примирился с дядею своим Свидригайло. Увидев это, поляки противопоставили ему Михайла, сына убитого Сигизмунда.
