В 1364 году страшный мор опустошил почти всю Россию, истребив много князей, между прочим Ивана, брата князя московского; тогда открылось любопытное зрелище: умирающие князья завещают свои владения — один племяннику мимо дяди, другой младшему брату мимо старшего{644}.
Начались споры, и еще другое любопытное явление: обиженные князья требуют помощи и посредничества у князя московского! Спор князей суздальских решили московские полки тем, что оба брата поделились выморочным уделом третьего{645}, ибо Москва не хочет усиливать одного князя на счет другого. Неужели молодой Димитрий сам так умно поступал?
Бояре, умные отцовские слуги, которые деду нашему и отцу добра хотели, по выражению Симеона Гордого, бояре действуют за князя; но бояре действуют тайно, чрез князя: кто же явно действует за Москву, кто является везде на первом плане? Это духовенство, митрополит, который живет в Москве. Митрополит посылает св. пустынника Сергия к нижегородскому князю с приказом явиться в Москву на суд, и, когда тот отказывается, Сергий затворяет все церкви в Нижнем{646}. Так и в споре князей тверских митрополит приказал рассудить соперников епископу тверскому Василию, и тот оправдал племянника, сына старшего брата, пред дядьми, по обычаю новому{647}.
Но в этом оправданном князе, Михаиле Александровиче, Димитрий Московский скоро встретил соперника, опаснейшего, чем князь Димитрий Суздальский; вступив в брак с дочерью последнего, московский князь думал, что для него уже нет теперь соперников, и замыслил докончить дело, начатое предками, привести всех русских князей в свою волю: «князь великий Димитрий Иванович, заложи град Москву камену и начаша делати безпрестани, и всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его и на тех нача посягати»{648}. В числе последних был Михаил Александрович Тверской: не желая уступить притязаниям московского князя, Михаил уехал за помощью к Ольгерду Литовскому, женатому на сестре его. Тогда проигравшие прежде свое дело дядья подняли головы; получив помощь от Димитрия Московского, они начали опустошать Михайловы области, а епископ Василий был позван в Москву к митрополиту на суд, зачем решил дело в пользу Михаила? «И тако на Москве про тот суд владыце Василью сотворися протор велик, а во Твери житейским людем нужно бысть»{649}. Пришел Михаил с Литвою и начал новое опустошение; наконец дядья с племянником помирились.
Мы уже и прежде имели случай говорить о бедствиях, причиняемых народу этими междоусобиями; они выводили из терпения даже бесстрастного летописца и заставляли его произносить гневные, но высокие слова; так, описывая примирение тверских князей, он прибавляет: «И радовахусь бояре их, и вси вельможи их, такоже гости и купцы и вси работники, людие роды и племяна Адамови; вси бо сии един род и племя Адамово, и цари и князи и бояре и вельможи и гости и купцы и ремественницы и работнии людие, един род и племя Адамово; и забывшеся друг на друга враждуют и ненавидят и грызут и кусают отстояще от заповеди Божиих, еже любити и искреннего своего яко сам себе»{650}.
Примирение между тверскими князьями было ненадолго: скоро один из дядей отъехал в Москву. Тогда в Москве замыслили дурное дело: Михаил Тверской был позван туда с любовию, дабы при личном свидании прекратить всякую неприязнь, порешить все споры; ему сказали, что будет суд третейский, что третьим выбран св. митрополит Алексей, пастырь великий, пред которым благоговела вся Русь: Михаил приехал и был задержан со всеми боярами; княжеские думцы, которые затеяли это гнусное дело, не имели смелости кончить его: узнав о приближении татар, они выпустили Михаила, выпустили, разумеется, непримиримым врагом своему князю{651}.
Московский князь спешил предупредить тверского и выслал против него свои полки; Михаил знал, что один, окруженный враждебными родичами, не может противиться Москве, и удалился опять к Ольгерду. Не просьбы жены, сестры Михайловой, тронули коварного и бесстрастного старика: Ольгерду захотелось переведаться с Москвою, попробовать, кто сильнее, кому быть князем всей Руси на самом деле. Ольгерд велел собираться полкам: ни свои, ни чужие, никто не знал, куда готовится рать, знал один князь литовско-русский.
В Москве узнали о движениях Ольгерда, когда уже он был на границе; послали собирать войска, но Литва уже обступила Москву; новопостроенная крепость, Кремль, спасла великого князя и митрополита; Ольгерд 3 дня стоял под нею и отступил, довольный страшным опустошением{652}; Димитрий отдал Михаилу все захваченное из его областей.
Но борьба не могла этим кончиться: московский князь не мог оставить в торжестве Тверь, и потому при первом удобном случае полки его входили в Михайлову область и опустошали ее; Михаил не мог противиться один, имея врагов в дядьях своих, и потому при первом появлении московских полков убегал в Литву. Еще два раза приходил Ольгерд на Северо-Восточную Русь — однажды выстоял 8 дней под Москвою, но испугался, когда узнал, что Димитриево войско собралось, и запросил мира; Димитрий охотно дал его ему: мы уже имели случай упоминать о характере войны в Северной Руси: тот же самый характер носит борьба между князьями московскими и литовскими, потому что оба князя суть собственники, собиратели земли Русской, и потому оба боятся вступить в решительный бой, от которого может зависеть судьба их, на котором могут потерять все собранное с таким трудом.
В другой раз, узнав, что Михаил Тверской с литовскою помощию удачно воюет московские владения, Ольгерд двинулся было также на Москву, но Димитрий изготовился встретить его с многочисленным войском и разбил уже сторожевой полк литовский: и тут два в. князя всея Руси стояли несколько дней друг против друга, не осмелились вступить в битву и разошлись, помирившись{653}. Этот мир заключен был на короткое время, от 31 июля до 26 октября, грамота дошла до нас{654}. Из нее любопытно видеть, как Русь делилась тогда на 2 половины — Московскую и Литовскую: Ольгерд включает в договор всех князей, которые в имени его; здесь князь смоленский называется великим и на стороне Литвы, князья тверской и брянский также на стороне Ольгерда; на стороне Димитрия 3 князя рязанские, которые все называются великими; в этом договоре Ольгерд отказывается помогать Михаилу Тверскому, если тот «иметь что пакостити или грабити» в московских владениях.
Михаилу не осталось надежды на Литву, и потому он обратился к Орде; еще прежде 2 раза выхлопатывал он себе ярлыку хана на в. княжение Владимирское, но Димитрий не обращал на это внимание; теперь Михаил в третий раз выхлопотал ярлык посредством московских отъезжиков. Тогда Димитрий в 1375 году решился покончить с ним: собрав всех князей, которые были в его имени, он двинулся на Тверь и осадил ее, страшно опустошая окрестности; литовская помощь не смела вступить в дело с московскими полками, и Михаил принужден был согласиться на все условия, которые были довольно тягостны{655}: Михаил признал себя младшим братом Димитрия, т. е. стал к нему в такую же зависимость, в какой находился Владимир Андреевич, к которому Михаил и приравнен в договоре: таким образом, в. князь тверской делается равным удельному князю московскому! Ставши младшим братом Димитрию, Михаил должен был обязаться, что как скоро в. князь московский или брат его Владимир Андреевич выступит в поход, то и Михаил немедленно должен садиться на коня, если же Димитрий посылал своих воевод, то и тверской князь обязан был высылать своих воевод. Михаил отказался навсегда от притязаний на в. княжение Владимирское, и, что всего замечательнее, княжество Кашинское объявлено было независимым от Тверского! Так Москва старалась раздроблением соперничествующих княжеств обессиливать их! Важно также следующее выражение в договоре: «будем ли мы в мире с татарами — это зависит от нас; дадим ли выход — это зависит от нас; не захотим дать — зависит также от нас. Если же татары пойдут на нас или на тебя, то нам биться вместе, если же мы пойдем на них, то и тебе идти с нами вместе». Так уже московский князь, привыкший с малолетства не уважать ханских ярлыков, не только считал возможною войну оборонительную, но и наступательную! Против Литвы также оборонительный союз; любопытно, что и в. к. смоленский включен в этот союз: Москва никак не хотела видеть Смоленск на стороне Литовской Руси.
