Еще в ранние годы Илья Самойлович очень полюбил творчество художников «Мира искусства», а отношение к этому объединению в то время было сугубо отрицательным, и о том, чтобы что-то опубликовать, поскольку большинство из этих художников находилось в эмиграции, нельзя было даже думать. Илья Самойлович все время выступал как защитник Александра Бенуа. Как только стало возможным хоть что-то напечатать, он выпустил ряд статей, в частности «Бенуа — лучший иллюстратор Пушкина», где он говорил об иллюстрациях к «Медному всаднику». Близкие Бенуа чрезвычайно высоко ценили усилия Зильберштейна восстановить имя Бенуа в русском искусстве. И не просто восстановить, но сделать широко известным. Дочь Бенуа — Анна Александровна Черкесова — писала Илье Самойловичу: «Верьте, я не знаю другого человека, который дал бы такую правильную оценку деятельности папы как вы, восстановил его истинный облик и значение с такой силой и так талантливо, как вы — истинный защитник имени и памяти папы». В 1965 году в Москву приезжал сын Бенуа Николай Александрович, который руководил постановочной частью в театре Ла Скала. Он привез Илье Самойловичу в подарок рисунок Бенуа с такой надписью: «Драгоценнейшему другу, Илье Самойловичу Зильберштейну, с глубокой любовью и чувством беспредельной признательности за милого незабвенного папу».
Зильберштейн собирал также и западное искусство. Около 150 картин и рисунков поступило в наше собрание, и среди них есть очень интересные экспонаты. Илья Самойлович очень гордился рисунком Рембрандта, который был им приобретен у художника и коллекционера Ильи Семёновича Остроухова. У него был ряд эскизов декораций, выполненных Пьетро ди Готтардо Гонзага, семь акварелей Джакомо Кваренги. Зарубежные рисунки тогда было даже легче приобрести, потому что, во-первых, многие из этих художников работали в России, во-вторых, на них был меньший спрос, и они чрезвычайно широко распродавались в годы разрухи после революции. Их можно было приобрести за совсем небольшую цену, а Илья Самойлович очень высоко ценил эти работы, и отсюда такое богатство произведений иностранных художников в его коллекции.
В течение многих лет Илью Самойловича не выпускали за рубеж. Не выпускали даже тогда, когда уже начали приезжать к нам из-за рубежа и наши ученые, исследователи, да и простые люди могли выезжать за границу. Первую попытку выехать Илья Самойлович сделал в 1934 году, когда готовил Гётевский том в «Литературном наследстве». Ему отказали, и он вынужден был прибегнуть к переписке, и долгие годы его поиски велись только так. В самые тяжелые годы войны переписка, конечно, прекратилась, и продолжилась уже в 50-е годы, после смерти Сталина. Трудно даже описать те страдания, которые испытывал Илья Самойлович, ведь люди ему писали, его ждали, и люди уходили из жизни. В 1960 году умер Александр Бенуа, с которым он много лет переписывался. В 1962 году Зильберштейн получил письмо от сына Льва Борисовича Бернштейна, а Лев Борисович многие годы в Париже возглавлял агентство авторских прав русских писателей и композиторов, у него была масса материалов, и их переписка длилась в течение нескольких лет: «Глубокоуважаемый и дорогой Илья Самойлович, Льва Борисовича больше нет. До самых последних дней он часто вспоминал вас, ставшего близким другом, которого он очень любил. Годами он надеялся на ваш приезд и на то, что познакомится с вами лично». В 1965 году умер Андре Мазон. То есть наиболее близких ему людей уже не стало. Конечно, изменился и сам Илья Самойлович. В 1934 году это был молодой, полный энергии человек, а в 1966-м — уже тяжело больной диабетом. Перед поездкой во Францию он перевел на французский язык маленькую картонку, которую всегда носил в своем боковом кармане: «Я — диабетик. Если я буду без сознания, заставьте меня выпить глюкозу или сделайте укол». Он боялся, что если он упадет, его примут за пьяного.
Первый раз поехать в Чехословакию он хотел в связи с тем, что там находилось много произведений Репина. За него ходатайствовали, давали рекомендательные письма, но он только получил справку Моссовета и НКВД, что ему отказано. В 1945 году он написал Сергею Ивановичу Вавилову, тогдашнему президенту Академии наук, письмо, в котором просил принять меры по охране в Праге русского заграничного архива. Письмо возымело действие, советское правительство вступило в переговоры с Правительством Чехословакии, в Чехословакию была направлена, как тогда называли, «Бригада» по изучению и приемке этого архива, но Илье Самойловичу отказали в поездке. В 1957 году во Франции должна была состояться конференция, посвященная Тургеневу. В Институт мировой литературы пришло приглашение для Зильберштейна, подписанное Андре Мазоном, Жульеном Кеном и Андре Моруа. Но, как пишет Илья Самойлович, приглашение от него скрыли, и он опять никуда не поехал. А через год разразился громкий скандал по поводу тома «Новое о Маяковском», где были опубликованы письма Маяковского к Лиле Брик. Вышло специальное Постановление ЦК, по которому выносилось всяческое осуждение руководству, которое дозволило этот том. Илью Самойловича с трудом отстояли, но ни о какой поездке при таких обстоятельствах нечего было даже думать. И только в 1965 году, когда приглашение привез сам Луи Арагон[27] и передал его непосредственно члену президиума ЦК КПСС Михаилу Суслову, Илье Самойловичу было разрешено выехать во Францию, причем не по командировке, а в частную поездку. Как писал сам Илья Самойлович: «Исполнилась мечта всей моей жизни».
В январе 1966 года он выехал в Париж. Он провел невероятное количество встреч. Самой поразительной кажется его встреча с последним из князей Юсуповых Феликсом Феликсовичем Юсуповым. Он согласился принять Илью Самойловича на 15 минут, а их беседа продолжалась в течение двух часов. По просьбе Ильи Самойловича он даже написал свои воспоминания о художнике Валентине Серове. Другая легендарная встреча была с Зиновием Пешковым, крестником и приемным сыном Горького, к которому попасть было еще труднее. Даже письмо внучки Горького, Марфы, оказалось безрезультатным. Помогла Дасия (Дарья) Федоровна Шаляпина, младшая дочь Шаляпина, которая была, как и Зиновий Пешков, крестницей Горького. В результате трех их встреч Зиновий Пешков в своем завещании распорядился передать Зильберштейну сорок писем Горького. Илья Самойлович встречался с Марком Шагалом, но об этом очень мало известно. Зато мы знаем, что Ида Марковна Шагал, дочь Шагала, принимала близкое участие в Илье Самойловиче, и он ей помогал получить вещи отца для выставки. Илье Самойловичу удалось также разыскать в Париже Дениса Дмитриевича Давыдова — потомка декабриста Давыдова — и получить от него кое-какие материалы, но важно другое — Давыдов познакомил его с Владимиром Николаевичем Звегинцевым[28], который передал портрет княгини Волконской с сыном, рукопись дневника Анны Олениной[29], а также ее альбом. Среди других встреч можно назвать еще одну, которая кажется просто анекдотической. Илья Самойлович взял такси и по дороге разговорился с таксистом, который оказался русским — таких таксистов тогда в Париже было очень много. В разговоре выяснилось, что у него находится большая часть рукописи Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева», и он согласен ее отдать Илье Самойловичу, если тот отвезет посылку его родным, живущим в Подмосковье. Илья Самойлович притащил огромную картонку с какими-то вещами для сестры этого таксиста.
Была еще встреча с художником Юрием Анненковым, писателем Борисом Зайцевым, племянником Верещагина. В результате трех поездок Ильёй Самойловичем было получено около двадцати тысяч рукописей, фотографий, художественных произведений, в том числе много картин, рисунков, которые по распоряжению Министерства культуры были направлены в 17 архивов и музеев.
Да, кое-какие вещи он, конечно, привез для своей коллекции, большей частью то, что ему дарилось — много было подарено членами семьи Бенуа. Берта Ефимовна Попова — вдова известного владельца антикварной лавки — подарила ему два рисунка Александра Шевченко. Что-то было ему подарено художниками Юрием Анненковым и Сергеем Эрнстом, которые знали его работы и охотно шли ему навстречу. Что-то он, конечно, приобрел.
