Обращаясь к последнему роману с чисто формальной точки зрения, замечаешь, насколько важны были для автора новые архивные источники. Тынянов успел закончить три части своей книги. «Детство» напечатано в журнале в 1935 году; «Лицей» – в 1936–1937 годах; вместе они вышли отдельным изданием в 1936 году и перепечатывались в 1937 и 1938 годах. Финальная часть «Юность»[51], законченная автором незадолго до смерти, публиковалась в журнале «Знамя» в 1943 году. В полном издании романа количество страниц на каждую часть следующее: «Детство» – 174; «Лицей» – 263; «Юность» – ПО. Это показывает, насколько важен был для Тынянова именно лицейский период. Подобный «арифметический» подход к анализу романа свидетельствует также, что в процессе работы Тынянов не знал точно, насколько объемным окажется его текст. Вторая часть книги стала самой большой и самой детализированной, существенно превысив по объему другие части. Кроме того, временной период, который она охватывает (от 1811 года, когда был открыт Лицей, и до 1814 года, когда прошел первый публичный экзамен), составляет три года, то есть всего лишь половину времени, проведенного там Пушкиным, – а этому посвящена почти половина романа[52].
Один из исследователей указывал, что при работе над «Пушкиным» Тынянов использовал очень широкий круг источников: воспоминания и письма Пушкина, как опубликованные, так и неопубликованные; сохранившиеся записи лекций лицейских профессоров и их научные работы; документы из лицейского архива, а также из архивов Кюхельбекера и Горчакова. В дополнение к этому можно сказать, что важную роль сыграли произведения Пушкина, в том числе набросанный им в 1830 году план автобиографии – к этой теме мы еще вернемся[53]. Нельзя сказать, что Кюхельбекер стал самой важной фигурой в этой части романа; в ней получили детальную разработку образы многих учеников, а также профессоров и лицейских служителей, был описан учебный процесс и даже царскосельские парки, по соседству с которыми находился Лицей. Однако, сравнивая эту часть романа со статьей 1934 года «Пушкин и Кюхельбекер», прислушиваясь к диалогу этих двух тыняновских сочинений, начинаешь понимать, насколько важными при написании художественного произведения оказались бумаги Кюхельбекера. Создав роман о Кюхельбекере, Тынянов тем не менее решил вернуться в Царское Село, чтобы запечатлеть его великого соученика. В начале романа гораздо больше внимания уделяется атмосфере эпохи, семье и однокашникам Пушкина, чем самому поэту. Первые читатели даже сетовали на то, что Пушкин в двух начальных частях несколько отодвинут в сторону, однако Тынянов заверял их на встречах, что это сделано специально, согласно плану[54]. Образы родственников поэта: например, Сергея Львовича, Надежды Осиповны и Василия Львовича – были нарисованы в «Детстве» с гораздо меньшим осуждением, чем это обычно делали другие писатели. Тынянов позволил своему читателю взглянуть на родных поэту людей глазами всезнающего повествователя, далекого от точки зрения юного Пушкина. В «Лицее» Тынянов возвращался в ту атмосферу, которую он описал в «Кюхле», но на этот раз с новыми знаниями и другой целью[55]. В статье «Пушкин и Кюхельбекер» использована переписка Кюхельбекера с его матерью, сестрой и другими родственниками, а также его дневник и «словарь» – ни то, ни другое ранее не публиковалось, не было известно и не использовалось для воссоздания лицейской атмосферы. Тынянов был счастлив от того, что ему удалось восстановить историю Лицея, искаженную в воспоминаниях тех, кто учился позднее: эти мемуаристы считали, что поскольку Пушкин и его друзья-декабристы посещали ту же альма-матер, то их жизнь и учение проходили так же, как и в последующие времена. Согласно Тынянову, в первые годы Лицей представлял собой совершенно иное учреждение. Он выделяет три периода в истории пушкинского Лицея, каждый из которых имел свои особенности и был по-своему важен для Пушкина, Кюхельбекера и их товарищей [Тынянов 1969: 239–243][56]: Первый период длился от осени 1811 г. до марта 1814 г. – около двух с половиной лет; второй – «междуцарствия», или «безначалия», – от марта 1814 г. до февраля 1816 г. – два года и, наконец, самый короткий – «энгельгардтовский» – от февраля 1816 г. до июня 1817 г., т. е. менее полутора лет [Тынянов 1969: 240]. Существующие истории Лицея внушают читателю мысль, что последний («энгельгардтовский») период представляет эту школу в целом, однако Тынянов указывал, что Энгельгардт не оказал сильного влияния на Пушкина и Кюхельбекера[57]. Он подчеркивал роль Малиновского и Сперанского и полагал, что более свободным для пушкинского лицейского класса был средний период, когда отсутствовал официальный руководитель: Таким образом, единого лицея не было; ложное единство лицейской истории первого выпуска создано традицией. Период Малиновского больше всего повлиял на Вальховского и отчасти Кюхельбекера и Пушкина, период «междуцарствия», может быть, больше всего отразился на Пушкине, Пущине, Кюхельбекере – каждом по-своему, а период Энгельгардта образовал «cavaliers galants» и «chevaliers servants» – Горчакова и Корфа [Тынянов 1969: 243]. В своей статье Тынянов стремится исправить то впечатление, которое читатель мог вынести из «Кюхли». В этом романе 1925 года, хотя он и начинается с того, что на семейном совете решено отправить Вильгельма в новое учебное заведение, первое упоминание о новом директоре Энгельгардте не сопровождалось обсуждением смерти Малиновского и периода «междуцарствия» [Тынянов 1994а: 34][58]. В первом романе Тынянов представил все три периода лицейской жизни как один, строго следуя традиционному прочтению истории Лицея. По временам он даже выказывал небрежность, заявляя, например, что переводные экзамены, проходившие после первых трех лет, «в Лицее были всегда большим событием» [Тынянов 1994а: 36]. Поскольку экзамен 1814 года был первым в лицейской истории, тут нельзя употребить обобщающее слово «всегда»[59]. Заметно, что при написании лицейских глав «Кюхли» Тынянов опирался на те же истории Лицея, которые он впоследствии критиковал за нивелирование и унификацию прошлого этого учебного заведения[60]. В 1934 году в статье «Пушкин и Кюхельбекер» Тынянов воспользовался новыми материалами, к которым еще не имел доступа в середине 1920-х годов и которые пролили свет на ранее не известные факты юности двух поэтов. Впоследствии в романе «Пушкин» Тынянов смог воплотить эти события лицейской жизни. Одним из источников знаний о жизни и духе пушкинского Лицея обычно служили посвященные лицейским годовщинам стихи Пушкина. М. А. Цявловский указал Тынянову на вариант строфы из стихотворения «19 октября» (1825), который писатель использовал в лицейских главах: И черный стол, и бунты вечеров, И наш словарь, и плески мирной славы, И критики лицейских мудрецов [Тынянов 1969: 250].
Несколько деталей из пушкинского описания лицейской жизни были для Тынянова новы. Например, вплоть до публикации статьи 1934 года оставался загадкой упомянутый в отрывке словарь, он не появляется в написанном в 1925 году биографическом романе о Кюхельбекере [Тынянов 1969: 247–248][61]. Однако после обнаружения и прочтения этот словарь сыграл важную роль в характеристике и Кюхельбекера, и Пушкина в последнем романе Тынянова. вернутьсяПоскольку «юность» и «молодость» в русском языке близки семантически, можно сказать, что Тынянов и Ходасевич описывали один и тот же период жизни Пушкина под разными заглавиями. вернутьсяВозможно, Тынянов решил завершить лицейскую часть романа 1814 годом из-за того, что она уже стала поглощать весь роман. Другими причинами, из-за которых он перешел к «Юности», где Пушкин все еще находится в Лицее, возможно, было то, что первая публикация Пушкина – послание «К другу-стихотворцу» (1814), – как считал Тынянов, была посвящена Кюхельбекеру; кроме того, в этой части говорится о «первой настоящей любви», в которой автор видел Карамзину. Поэт, чьи стихи уже публикуются, ухаживает за женой придворного историографа, и его никак нельзя считать всего лишь лицеистом, хотя ему всего лишь 15 лет. Об адресате послания «К другу-стихотворцу» см. в примечаниях В. Э. Вацуро [Вацуро 1994: 50]. вернутьсяСм. об этом замечания Б. О. Костелянца [Костелянец 1959: 559]. вернутьсяВолович полагает, что в «Детстве» и «Лицее», «пока герой, только еще прислушиваясь к миру, активно в тексте не действует, Тынянов стремится погрузить его во все разрастающееся море больших и малых человеческих страстей и страстишек, житейской прозы, предметного быта, национально-исторических катастроф и явлений национальной и мировой культуры» [Волович 1989: 525]. Во время одной из встреч с читателями Тынянов объяснил разницу между «историческим рассказом» и «историческим романом». Первый, по его словам, может сосредоточиться на центральном герое, поскольку относительно короток, но в историческом романе, который будет развиваться медленно на протяжении многих частей, уместно оставить героя до поры до времени молчащим и не выдвигать его в центр действия в начале повествования. Это внимание Тынянова к различным жанровым правилам подтверждает мою мысль о том, что он помнил о подобных требованиях, когда работал одновременно над художественной прозой и научными трудами. вернутьсяО «Кюхле» см. [Эйхенбаум 1986: 201–205]. Эйхенбаум замечал также, что лицейские главы «Пушкина» весьма отличаются от описаний того же времени в «Кюхле»; он указывал, однако, что последний роман отличается от первого почти во всем. Единственное сходство, которое усматривал ученый, состояло в том, что Тынянов по-прежнему писал «научный роман»; соединение художественной и научной мысли оставалось важной частью его пушкинского проекта [Эйхенбаум 1986: 222]. вернутьсяТынянов опирается на мемуары И. И. Пущина о трех лицейских периодах: «Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собою отличающимися: директорством Малиновского, междуцарствием (то есть управление профессоров: их сменяли после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта» [Пущин 1907: 240]. вернутьсяСм. также статью «Личность Пушкина»: «Главная роль в лицее пушкинской поры была приписана директору Энгельгардту, ставленнику Аракчеева, человеку, с которым Пушкин враждовал…» [Тынянов 1937: 3]. вернутьсяВ романе «Пушкин» «междуцарствие» и «анархический период» описаны как некая республика: «Лицей был нынче республикой, и в республике этой царил беспорядок» [Тынянов 19946: 424]. вернутьсяЗаметим, что Тынянов за несколько страниц до этого представляет Энгельгардта как нового директора, то есть допускает хронологическую ошибку в более чем два года. Далее он заставляет Энгельгардта председательствовать на экзамене. См. в романе: «По лестнице уже звучали шаги – директор бежал встречать Державина» [Тынянов 1994а: 37]. В позднейшей трактовке, предложенной в романе «Пушкин», Тынянов будет различать отцовски покровительствующего, исполненного собственного достоинства Малиновского и льстивого Энгельгардта, который действительно мог помчаться бегом встречать почетного гостя. В сцене экзамена Тынянов дал Державину задачу – вспомнить директора Малиновского и затем, под влиянием старческой рассеянности, припомнить, что Малиновский не мог обидеть его своей неявкой на экзамен, поскольку Малиновский давно умер [Тынянов 19946:441–442]. вернутьсяСм. продолжение этой критики заблуждений, касающихся истории Лицея, в работе «Личность Пушкина». вернутьсяО словаре, который должен был находиться в его распоряжении, Тынянов писал, что он «является сводом философских, моральных, политических и литературных вопросов, интересовавших Кюхельбекера (и <…> его товарищей) в лицее» [Тынянов 1969: 248]. По мнению Тынянова, не удивительно, что у Кюхельбекера столь рано появились идеи такого рода; при этом он указывал на заметку Пушкина в составленном в 1830 году плане автобиографии: «Философические мысли – Мартинизм». |
