Идея оставленных в тексте «ключей» дополняет очевидную причину обращения Тынянова к аутентичному материалу – воссоздание атмосферы конца 1820-х годов при описании событий последнего года жизни Грибоедова. В романе действительно спрятано много различных ключей, которые побуждают читателя ознакомиться с письмами Грибоедова и воспоминаниями его современников. Поводом для этого служат не только цитаты из писем, но и обращающее на себя внимание отсутствие у Грибоедова близких друзей, преувеличение дружбы его с Булгариным (которая бросает тень на идеализированный образ Грибоедова как великого поэта и декабриста), отказ от изображения нескольких встреч с Пушкиным, в частности чтения Пушкиным трагедии «Борис Годунов», а также другие несоответствия, которые может обнаружить внимательный читатель.
М. Л. Гаспаров заметил, что «Тынянов садистически – трудно сказать иначе – переиначивал историю в “Смерти Вазир-Мухтара” <…> Беллетристика стала для Тынянова средством эксперимента над историей» [Гаспаров 1990: 17]. Однако автора не стоит осуждать. Разумеется, каждое из изменений и противоречий в изображении исторических фактов или документов делалось осознанно. «Переписывая историю», Тынянов сознательно включил в текст подсказки, своего рода сноски для любознательного читателя, желающего сравнить изложенную автором версию событий с источниками. Благодаря этому Тынянов стал историческим писателем, создавшим собственный вариант исторического прошлого, пригодного для использования в его время.
Именно оставленные Тыняновым подсказки делают «Смерть Вазир-Мухтара» «научным романом» и показывают, как автор решил эпистемологическую дилемму. Он создал собственную версию личности Грибоедова, но указывая дорогу «хлебными крошками», позволил читателю наметить свой собственный путь и к научным источникам, и к другим версиям описанных событий. Выстраивая свой «интимный образ» поэта-дипломата, Тынянов как бы приглашал читателей создавать и других Грибоедовых. Внимательное изучение нескольких примеров из романа помогает понять тыняновский метод обработки исторических источников: изменение фактов при одновременном упоминании первоисточника, который позволяет развить другую точку зрения.
Так, во время пребывания в Петербурге романный Грибоедов говорит Булгарину о том, что пишет трагедию «Грузинская ночь». Булгарин откликается:
– …Я устрою твое чтение. Где хочешь? Хочешь у меня?
– Нет, пожалуй, – сказал Грибоедов, и Фаддей обиделся.
– Как хочешь. Можно не у меня… Можно у Греча, у Свиньина, – сказал он хмуро.
– Так, пожалуй, у Греча, – сказал, как бы уступая, Грибоедов, – и только не чтение, а так, обед [Тынянов 1985: 125].
В конце концов они решают устроить обед у Булгарина и тот обещает пригласить Крылова и Пушкина. И действительно, как засвидетельствовал в своих мемуарах К. А. Полевой, это совмещенное с обедом чтение имело место в Петербурге в 1828 году; на нем присутствовали Крылов, Пушкин и Греч. Однако происходило оно не у Булгарина [Полевой 1980: 160–161]. Тынянов выполняет две задачи в одной сцене: он подчеркивает, как уже делал на протяжении всего романа, дружбу между Грибоедовым и Булгариным, и в результате читатель, увидев, что полицейский агент выступает в роли ближайшего союзника главного героя, осознает, насколько одинок Грибоедов. Одновременно автор указывает читателю на человека, в доме которого действительно происходило событие, – Свиньина, как бы говоря: «Я знаю, где на самом деле состоялся обед». Из трех обсуждаемых в романе мест проведения обеда отброшен только вариант у Свиньина. Зачем же тогда было его упоминать? По-видимому, Тынянов сознательно приоткрывает здесь свой источник. Он даже дает скрытую ссылку на Полевого, замечая: «Он был событием для позднейших мемуаристов, этот обед» [Тынянов 1985: 127].
Другой способ трансформации истории в тыняновском тексте – это пропуски некоторых фактов и событий. Хотя Тынянов и заставляет своего героя несколько раз встречаться с Пушкиным, он опускает авторское чтение «Бориса Годунова», которое состоялось 16 мая 1828 года в Москве и на котором присутствовал Грибоедов. При этом и чтение, и присутствие на нем Грибоедова упоминались в первом романе Тынянова «Кюхля», с которым, по всей вероятности, были знакомы его читатели. Поскольку указанная дата попадала в фабульные рамки действия романа «Смерть Вазир-Мухтара», то можно заключить, что пропуск сделан намеренно. Белинков считал, что большинство литературных текстов, включенных в роман, были просто неудачными[26] и поэтому для «Бориса Годунова» не нашлось места. Своей драмой Пушкин вторгался на территорию Грибоедова; возможно, Тынянов не хотел, чтобы поэты конкурировали в единственной успешной для Грибоедова области – драматургии [Белинков 1965: 228–230][27]. Однако отсутствие пушкинской пьесы особенно заметно: на протяжении всего романа Тынянов ссылался на другие произведения русской литературы, посвященные теме власти, порочности и предательства. Когда в романе Булгарин нагло заявляет: «Ни одной ведь трагедии сейчас нет» [Тынянов 1985:124], даже далекий от литературы человек должен задаться вопросом: «А о каком годе идет речь? И когда был написан “Борис Годунов”?» Разумеется, пушкинская трагедия уже была написана, и Грибоедов это прекрасно знал.
Еще одна авторская подсказка отсылает читателя к рассказу Пушкина о Грибоедове из «Путешествия в Арзрум». В «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов использовал сцену из «Путешествия…», когда Пушкин неожиданно встретил телегу, перевозившую тело Грибоедова из Тегерана. Пушкин писал:
Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия: «Горе от Ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни [Пушкин 1948: 461].
Однако читатель «Смерти Вазир-Мухтара» увидел последний год жизни Грибоедова глазами Тынянова, и, хотя этот год и можно назвать «бурным», вряд ли он был завидным. В ущемленной литературной амбиции Грибоедова сложно увидеть результат беспрерывных успехов. Роман Грибоедова с его шестнадцатилетней Н. А. Чавчавадзе вряд ли увлек бы читателя. Одним словом, рассказ Тынянова о последнем годе жизни Грибоедова во всем противоречил тому, что писал Пушкин.
Однако важно, что Тынянов, прямо цитируя такое известное произведение, как «Путешествие в Арзрум», указывал любому более или менее образованному читателю на пушкинскую интерпретацию жизни Грибоедова, которую никто, в том числе и сам Тынянов, не воспринял бы легкомысленно. Можно сказать, что автор как бы писал и вычеркивал собственный текст, и мысль Левинтона о том, что Тынянов уничтожил в романе образ Грибоедова, представляется по крайней мере отчасти верной. Однако, вопреки мнению Левинтона, незавершенность образа Грибоедова не была обязательным условием подобного уничтожения. В романе действительно присутствуют некоторые аспекты тыняновской теории характера (развитой на материале гоголевского «Носа»), в том числе в эпитетах, обозначающих персонажей. Однако образ Грибоедова четко очерчен и незабываем. Не помогает и сведение всего романа к политической аллюзии, как это делал Белинков. Как и в повестях «Подпоручик Киже» и «Малолетний Витушишников», в романе Тынянов вел поиск архетипов русской истории, национальных мифов, надеясь отыскать закономерности, о которых Бродский писал в стихотворении «Рождественский романс»: если жизнь качнулась вправо, то какой закон заставит ее качнуться влево? Изображая Грибоедова, Тынянов, по сути, создавал собственный миф. И, как утверждал Горький, убедительно нарисованный Тыняновым портрет заменил предыдущие изображения поэта-дипломата.
