— Это было только начало, — сказал Дима, надевая пальто. — Высший взлет у вас еще впереди. Пойдемте.

Во дворе, по дороге в храм, они догнали отца Феодосия, спешащего на службу неуклюжей походкой, кряхтя, переваливаясь с боку на бок.

— Отче, — позвал его Дима. — Благословите рабу Божию.

— Бог тя благословит, миленькая, — молвил отец Феодосий, осеняя Натали крестом. — Кто такая?

Та смиренно приложилась к его руке.

— Это Наталья, — сказал Дима. — Приехала из Парижа к нашим святыням.

— Из Парижа? — одобрительно удивился отец Феодосий. — Что ж, может, и не зря приехала. Родители твои живы, Наталья?

— Да, живы, — чуть смущенно отвечала та.

— Помолись о них, — посоветовал отец Феодосий с неожиданной настойчивостью. — Они-то уж о тебе молятся, наверное.

Он поспешил себе дальше, а Натали приостановилась.

— Я не понимаю, — сказала она. — Почему он заговорил о моих родителях?

— Подумай, — усмехнулся Дима. — Наш старец зря не говорит. У тебя проблемы с родителями, да?

Она пожала плечами.

— У нас разная жизнь. Я не виделась с ними уже лет пять.

— Вот видишь, — хмыкнул Дима. — Это к вопросу о твоем одиночестве.

— Все равно, я не понимаю… — пробормотала она.

Чувствовалось, что случайная встреча в монастырском дворе с отцом Феодосием неожиданно потрясла ее. Дима, к таким потрясениям давно привыкший, только пожал плечами.

— Могу устроить тебе беседу со старцем, — пообещал он.

— Исповедь? — спросила она испуганно.

— Беседу, — поправил ее Дима. — На общие темы. Возможно, это поможет тебе.

— Я не думаю, что мне это необходимо, — пробормотала Натали.

— Как знаешь, — буркнул Дима. — Пошли.

На службе, стоя с прочими монахами на клиросе, он вдруг почувствовал тяжкую сонливость и только теперь вспомнил, что в последнее время у него не было случая выспаться. Была пятница, народу в храме было немного, и Натали в своем голубом плаще и в ярком цветном платке на голове явно выделялась среди обычных прихожанок, как правило, одетых в темные цвета. Время от времени поглядывая на нее, он думал о том, как причудливая прихоть обстоятельств привела эту француженку помимо ее воли в далекий русский монастырь и как теперь это может изменить ее судьбу. Об этом изменении судьбы он рассуждал в предположительном плане, как о событии вероятном, но вовсе не обязательном. Натали стояла среди прихожан существом чужим и далеким, но из своей бездны она тянула руки к ним, ожидая понимания, сочувствия, помощи, и не отозваться на это ожидание было невозможно.

После службы он проводил ее до гостиницы, благо та стояла буквально за монастырскими воротами, и француженка притихла и задумалась.

— Знаете, — сказала она перед прощанием. — Пожалуй, мне бы пригодилась беседа с вашим старцем.

— Прекрасно, — сказал Дима. — Сделаем.

Он вернулся в монастырь, отправился в трапезную на ужин, и там его на пороге поймал Киприан, водитель монастырской «Волги».

— Отец Димитрий! Наместник кличет, срочно.

— Что, и поесть нельзя? — спросил Дима.

— Я скажу, чтоб тебе в келью занесли чего-нибудь, — пообещал Киприан.

— То есть, к тайноядению меня подталкиваешь? — усмехнулся Дима.

— Очень он тебя ищет, — пояснил Киприан.

Дима, который предполагал ненадолго соснуть перед тем, как в полночь отправляться на чтение псалтыри, пошел к наместнику неохотно. Он уже был перенасыщен проблемами и страстно желал лишь расслабления и отдыха. Войдя в палаты наместника, он немедленно уселся в мягкое кресло для посетителей и вытянул ноги.

— Ну что, Шерлок Холмс, — спросил Дионисий, сидевший за своим рабочим столом. — Поймал убийцу?

— Ищем, — сказал Дима, подавив зевок. — Чего звал? Киприан говорит, срочно нужен, даже поесть не дал.

— Да, — вздохнул тяжко Дионисий. — Пренеприятное известие, брат. Решено уже. Снимают меня отсюда.

— Да ты что? — ахнул Дима. — За что?

— Сие есть тайна великая, — грустно усмехнувшись, отвечал Дионисий. — Мордой не вышел, чего тут гадать. Отец Фотий на свой лад всю епархию перекраивает, ему такие, как мы с тобой, не нужны.

Дима сокрушенно покачал головой.

— А какие предложения? — спросил он.

Дионисий хмыкнул.

— Приход предлагает, сельский. При этом подчеркнул, что село богатое и приход будет процветающим. Подразумевается, что мне нужен солидный доход.

— Это похоже на издевательство, — заметил Дима.

— Очень похоже, — подтвердил Дионисий. — Так похоже, что не отличишь. Отмечено, что, если у меня возникнет желание вернуться в Московскую епархию, возражений не будет.

— Так прекрасно! — воскликнул Дима. — Пойдешь к Корнилию, ему люди нужны. Рядом знакомые, родные, чем плохо?

Дионисий поднял на него угрюмый взгляд и спросил:

— Значит, ты тоже считаешь, что я ищу, где получше будет, да?

Дима осекся.

— Прости, я просто подумал, что… Ты уже что-то решил?

Дионисий кивнул.

— Что?

— Прошу оставить при монастыре штатным иеромонахом, — сказал он.

Дима помолчал, переваривая сказанное.

— Молодец, — сказал он. — Наверное, так и надо, отец. Прости, я наверное о себе больше думал, а не о тебе. Меня-то тут ни под каким соусом не оставят.

— Это верно, — усмехнулся Дионисий. — Чем-то ты Фотию на мозоль наступаешь, настаивал, чтоб тебя еще до приезда владыки из обители выслали.

— А ты что?

— А я сказал, что, покуда решение не подписано, игуменом монастыря являюсь я и сам буду принимать решения.

Дима даже головой покачал.

— Интересный у вас разговор состоялся, — отметил он.

— Уж такой интересный, что некуда, — сказал Дионисий с усмешкой.

— А владыка что? — спросил Дима с интересом. — Как всегда, промолчал, да?

— Владыка даже не появлялся, — сказал Дионисий. — Болен, как всегда. Еще бы, ему же мне в глаза смотреть стыдно. Помнишь, чего он мне наобещал когда-то?

— Откуда он мог знать, что у него такой секретарь появится, — заметил Дима рассудительно. — А главное-то, главное… Кто будет наместником?

— Я тоже об этом спросил, — сказал Дионисий. — Вопрос решается. Похоже, еще не решен.

— Никон, что ли?

— Не думаю, — покачал головой Дионисий. — Разговоры там ходят самые нелепые. Можно предположить, что появится новая фигура, какой-нибудь новый клеврет Фотия из ближнего круга. Он там настриг себе целую лавру, есть из кого выбрать.

Дима вздохнул.

— Что еще старцы скажут, — проговорил он.

— Да, — кивнул Дионисий. — Они не зря Елеазара в отпуск отправили. Того ведь не уговоришь — скала!

— А Феодосия, по-твоему, уговорят? — обиделся за старца Дима. — Он скала еще покруче, только это никому не видно.

Дионисий рассмеялся.

— Да я не спорю, — сказал он. — Только батюшка велие миролюбив и смиренен, он на конфликт не пойдет.

— Может, он и прав, а? — буркнул Дима.

— Может, и прав, — согласился Дионисий. — Только все равно, обидно. Столько всего задумано…

— Давай будем уповать на Бога, — сказал Дима решительно. — Так нам, грешникам, и надо, верно? В конце концов, ежели я столько времени не могу решиться на постриг, так какой тогда из меня монах получится? Нечего, значит, мне в монастыре делать, вот что.

— Верно, — вздохнул Дионисий. — И планам нашим, значит, время еще не пришло. Да и в планах ли этих спасение, а?

Дима рассмеялся.

— Конечно, нет, — воскликнул он. — Правильно все, отец. Зазнались мы с тобой в текущем благополучии. Господь нас смиряет, а нам все это претерпеть надо. Причем тебе более, чем мне. Станешь рядовым монахом, отыграются на тебе братия возлюбленные.

— Потерпим, — сказал Дионисий. — Видишь, как получается, пришел ты и развеял уныние мое. Что ни говори, а есть в тебе благодатные способности. Напрасно ты от пострига бегаешь.

— Ладно, — Дима поднялся. — Благослови, пока ты у нас игумен, да пойду я псалтырь неусыпающую читать.

— Ступай, — сказал Дионисий, осеняя его крестом. Дима шагнул к двери, и отец-наместник окликнул его: — Димитрий!