— Это о вечных проблемах, — вздохнул Дима, который в вопросе отношения к Оригену позволял себе в глубине души не соглашаться с решениями Вселенского собора.

— Интересно? — допытывался Леонтий.

— Тебе об этом еще рано, — сказал Дима. — К тому же, если отец Флавиан прознает, то у него прибавится повода обличать нас в ереси.

— Это еретик? — испуганно спросил Леонтий, отстраняясь от книги.

— Как тебе сказать, — вздохнул Дима. — Двести лет его считали святым, потом по тактическим соображениям решили отлучить и осудить. А как оно окончательно решится, известно станет только на Страшном Суде.

Леонтий пожал плечами и вздохнул.

— А для меня что есть?

— Есть брошюра про летающие тарелки, — сказал Дима. — Тебя эта проблема кажется интересовала, да?

Леонтий шмыгнул носом и усмехнулся.

— А я тебе визитную карточку принес, — сообщил он.

— Чью? — насторожился Дима.

— Зосимы, — уточнил Леонтий. — Вона…

Он протянул Диме визитку, и тот, едва глянул на нее, почувствовал легкую дрожь. Внизу визитки заместителя благочинного стоял тот же вензель, что и у его непосредственного начальника. Он неспешно сел к столу, достал добытый им клочок, и его догадка превратилась в уверенность. Из рук Валерии Метлицкой вырвали карточку отца Зосимы. Теперь все становилось на свои места, даже сходство карточек объяснить было нетрудно. Заместитель заказал себе такую же форму, как и у начальника, только его должность в написании оказалась чуть длиннее, от того и размер написания у отца Луки вышел другой.

— Спасибо, — поблагодарил Дима.

— Пригодилась? — поинтересовался Леонтий.

— Да, — сказал Дима. — Где сейчас отец Зосима?

— Уехал в епархию, — сказал Леонтий. — Его отец Фотий срочно вызвал, чего-то по поводу Рождества… Галактион вместо него паломниками занимается, да отец Лука, если что.

— Понятно, — кивнул головой Дима. — Вечером вернется, или как?

— Должен, — сказал Леонтий усмехнувшись. — Отец Флавиан давеча сказал, что монаху ночевать следует исключительно в стенах монастыря, а он, как известно, отца Флавиана чтит.

— Правильно сказал отец Флавиан, — отметил Дима. — Так ты нынче свободный, так, что ли? Будешь мне помогать?

— Так за тем и пришел, — улыбнулся Леонтий. — А ты мне про новые книги расскажешь, ага?

Дима рассмеялся.

— Все выгоду высматриваешь, да? А ведь добрые поступки лишь в той мере спасительны, в какой бескорыстны.

— Тогда ты мне все бескорыстно и расскажешь, — обрадовался Леонтий.

Они занялись обработкой новых книг, составлением карточек для каталога, размещением новой литературы на полках. Дима поставил библиотечное дело в монастыре на солидную основу, и, хотя фонды были еще не слишком значительные, за счет извлеченных из областного архива старинных книг библиотека достойно вошла в число известных церковных книгохранилищ. Так получилось, что перед самым разгоном монастыря здесь собрались сразу несколько церковных библиотек, и в архиве все книги были записаны на Ксенофонтову обитель. Поэтому, воспользовавшись перестроечной сумятицей, Диме с отцом Дионисием удалось извлечь все эти книги из закрытых фондов, где они пролежали нетронутые все годы советской власти, и забрать себе. Теперь у них были издания, каких не было даже в Троице-Сергиевой Лавре.

В дверь постучали, но привычного молитвенного возгласа не последовало. Дима с Леонтием переглянулись, и молодой монашек поднялся.

— Кто это балует? — проговорил он, отворяя дверь.

— Можно к вам? — послышался женский голос.

Леонтий ошарашенно отшатнулся, повернувшись к Диме с выражением немого ужаса на лице.

— Отец, тут женщина!..

— Ты что, женщин не видел никогда? — с досадой спросил Дима. — Кто там, впусти же!..

Леонтий открыл пошире дверь и что-то невнятно буркнул, глядя в сторону. В открытую дверь вошла смущенно улыбающаяся Натали Мишене, и Дима понял, отчего шарахнулся Леонтий. Теперь на ней был длинный плащ, и даже платок на голове, но при этом столько в ней было женственности, притягательности, известной доли кокетства, что монаху она действительно могла показаться наваждением.

— Я не помешала? — спросила она.

— Вы же должны были отдыхать, — напомнил Дима. — Сергей Захарович, насколько мне известно, занят именно этим.

Она рассмеялась.

— Вы ошибаетесь, — сказала она. — Сергей Захарович помчался на почту, чтобы заказать разговор с Москвой по какой-то срочной надобности. А я не чувствую себя усталой. Я помешала вам?

Леонтий сдавленно кашлянул.

— Тогда я пойду, отец, — попросил он разрешения. — Потом зайду еще…

— Спаси Господи, отец, — сказал ему Дима. — Я тебе потом обо всем подробно расскажу.

Леонтий вышел, и Натали вопросительно посмотрела на Диму.

— Он меня испугался, да?

— Конечно, — сказал Дима. — Вы чудовищно обаятельны для монастыря, Наташа. Можно мне вас так называть?

— Я сама хотела попросить об этом, — ответила она с улыбкой. — Я сяду?

— Да, разумеется, — спохватился Дима. — Вы хотели со мной о чем-то поговорить, не так ли?

— Хотела поближе с вами познакомиться, — призналась она. — Вы родом из Москвы?

Дима пожал плечами.

— Даже не могу сказать, — задумался он. — Последние лет пятнадцать я веду бродяжью жизнь, и сам уже не знаю, откуда я родом. Но в Москве я жил лет восемь, так что если у вас есть вопросы, то по мере сил смогу ответить.

— А почему вы так и не стали монахом? — спросила Натали.

— Ну, видите ли, — сказал Дима уклончиво. — Монашество, как таковое, это не обязательно постриг, строгий устав, монастырь. Первые монахи прекрасно себя чувствовали в пустыне, хотя никто из них не был специально для этого пострижен. Суть монашеской жизни в смирении.

— Значит, вы принципиальный противник пострига? — спросила с интересом Натали.

Дима покачал головой.

— Тут очень много личного, знаете ли. В общем, я должен сказать, что при нынешнем обилии монастырей у нас не так уж много настоящих монахов.

— И вы непременно хотите стать настоящим? — улыбнулась Натали.

— Иначе в этом нет смысла, — сказал Дима.

— А жизнь в миру спасти не может? — поинтересовалась Натали чуть кокетливо.

— Я скажу более, — сказал со вздохом Дима. — Самые подлинные монахи нынче живут в миру, но их никто не знает.

— Никто, никто? — спросила Натали.

Дима покачал головой.

— Один Господь, — сказал он доверительно.

— Как интересно, — задумалась Натали, качнув головой. — У вас в России все же совсем другая жизнь, вы знаете?

— У нас в России столько других жизней, — возразил Дима, — что голова кружится. Только не ошибитесь, надеясь найти здесь ответы на все вопросы.

Натали пожала плечами.

— Я не ищу ответов на вопросы, — сказала она. — Я гораздо проще, чем вы можете подумать. И устремления мои самые земные.

Дима кивнул головой.

— А как же вы оказались в нашей обители? — спросил он. — Здесь все же не так много земных интересов.

— Вы тоже не все знаете, — вздохнула Натали. — Но до тех пор, пока вы не примете постриг, я не буду вам исповедоваться, ладно?

— Как угодно, — пожал плечами Дима. — Но вы так хорошо говорите по-русски… Я думал, ваше поколение отдалилось от национальной культуры.

— Как бы не так, — усмехнулась Натали. — Мне повезло родиться в семье чрезвычайно патриотичной. Мое детство прошло в православных лагерях, где мы молились за порабощенную родину и досконально изучали ее исторические достижения. Когда я вышла замуж за араба, папа едва меня не проклял.

— Вы замужем за арабом? — чуть удивился Дима.

— Уже нет, — усмехнулась она. — Но я оставила фамилию мужа, может, даже из соображений принципиальных. Знаете, мы все так много ждали от возрождения России…

— И вы тоже ждали? — спросил Дима.

— Да, и я тоже, — кивнула Натали с печальной улыбкой. — А чем все закончилось?..

— Разве все уже закончилось? — спросил Дима.

— Вы понимаете, о чем я, — со вздохом сказала Натали. — Мы все эти годы придумывали себе Россию, страну сказки и мечты! Теперь наступило разочарование.