— Конечно, можешь. Я отвечу честно, Паша, я сама не знаю, кто его отец. Это было время очень нерегулярных отношений, как ты понимаешь.

— Тогда почему ты исключаешь возможность, что это был действительно кто-то из тех, кто считает себя его отцом? — спросил я.

Вадим усмехнулся, глянув на нас в зеркальце, и сказал:

— Маша, тебе придется составить список подозреваемых.

— Нет, — сказала Марина жестко. — Никакого списка не будет. Я не хочу никаких расследований.

— Что? — удивился Вадим. — Ты хочешь оставить его безнаказанным? Пусть повторяет попытку?

— Я постараюсь поскорее оформить Мишу в пансионат, и это будет решением проблемы. А пока, я договорилась, его будут охранять по двойной ставке.

— Это не снимает проблемы, — сказал я. — Если мальчик теперь стал наследником порядочного состояния, то, наверное, многие захотят объявить себя его родственниками.

— Вот именно, — хмыкнул Вадим. — Маша, это чревато скандалом.

Она приоткрыла окно и выбросила недокуренную сигарету.

— Насколько опасен для меня такой скандал? — спросила она деловито.

Вадим даже обернулся назад от удивления, хотя мы ехали по мосту, и отвлекаться ему не следовало.

— Ты спрашиваешь, насколько опасен для нас скандал? — переспросил он озадаченно. — Хм, я даже не подумал об этом…

— Вот и подумай.

— А не позволишь мне все-таки поискать среди твоих прежних поклонников? — спросил я.

— Может получиться прекрасная передача, а? — сказал Вадим весело.

— Может, — согласился я.

— Кстати, о передаче, — вспомнил Вадим. — Павел Николаевич, нам с вами надо составить контракт по тому вопросу, что вы вчера обсуждали.

— Вы знакомы с Гуркиным? — спросил я.

— С Лазарем Александровичем? — переспросил Вадим. — Незнаком, но весьма наслышан. Он у вас работает?

— Он у нас теперь финансовый директор, — ответил я. — По вопросам контрактов можете связываться прямо с ним.

Вадим хмыкнул и покачал головой.

— Я знакома с Лазарем Гуркиным, — сказала Марина. — Он был в числе тех, кто… Впрочем, это неважно. Нет, Паша, не надо искать среди моих прежних поклонников. То, что прошло, то прошло.

Они высадили меня у телевидения, хотя рабочий день почти закончился, и у меня не было срочных дел. Я сам попросил об этом, потому что испытывал тягостное ощущение, которое спешил развеять. Вопреки ожиданию Женя Наволоцкая еще находилась на месте, и она больше удивилась моему появлению, чем я ее исполнительности.

— Паша, что случилось? — забеспокоилась она.

— Ничего, — сказал я. — Скажи, Лазарь Александрович не появлялся?

— Нет, — ответила она. — Звонил, чтобы ему прислали папку с контрактами по «Караван-сараю», и я отослала Витю.

— Я у себя, — сказал я и прошел в свой кабинет.

Ветеран областного телевидения Лазарь Александрович Гуркин работал у нас финансовым директором условно, потому что возраст и занятость не позволяли ему посвятить себя нашему делу целиком. Мы использовали его обширные связи и почитаемое имя лишь в самых неотложных случаях, а в остальном справлялись силами собственных молодых экономистов. Ему было лестно участвовать в шоу-бизнесе, да и нам его участие было весьма полезно.

Я позвонил к нему домой.

— Паша, милый, я сам хотел тебе звонить, — сообщил мне Гуркин. — Похоже, эти негодяи из «Фараона» тебя надули на пару-тройку лимонов…

Речь шла о съемках в новом ресторане «Фараон», и Гуркин проверял предъявленные к оплате счета. Я ему этого не поручал, но он охотно занимался подобными проверками, категорически осуждая нас за бездумные траты.

— У меня к вам другой вопрос, — сказал я. — Вам знакома наша эстрадная знаменитость Марина Рокша?

— Марина? — переспросил он. — А что ты хотел о ней знать?

Эта его еврейская манера отвечать вопросом на вопрос могла кого-нибудь и умилять, но меня порой уже начинала раздражать.

— У нее есть сын, — сказал я. — Ему двенадцать лет. Меня интересует, как он появился на свет.

Некоторое время он вспоминал, что-то бормотал в сторону или про себя.

— А что, собственно, тебя интересует? — спросил он. — Обычно дети появляются на свет известным способом…

— Кто его отец? — спросил я.

— Откуда я могу это знать? Или ты подозреваешь в этом меня? — он захихикал.

— Да, подозреваю, — сказал я. — Потому что вы ведете себя как-то подозрительно, Лазарь Александрович. Могли бы просто назвать имя человека, к кому мне следует обратиться, а не устраивать заседание Государственной Думы.

— Понял, — посерьезнел он. — Тебе нужен Алик Колобродов, это его открытие. Знаешь Алика Колобродова?

— А кто это? — спросил я, чувствуя, что фамилия эта мне уже попадалась.

— Забытый гений, — сказал Гуркин. — В семидесятые годы у него была своя группа, она называлась «Полосатые штаны». За эту группу он принял много страданий от прежних властей. Был скандальной фигурой, но с ним считались. Тогда он прозывался Алекс Колброд, на английский манер. Был завсегдатаем всех молодежных сборищ, и все такое. С началом перестройки он было воспрял духом, но потом быстро разочаровался и спился.

— Но с ним можно общаться? — спросил я.

— Не знаю, — покачал головой Гуркин. — Но можно попытаться. Во всяком случае, это он сделал Марину Рокшу и даже придумал ей имя.

— Где его можно найти?

— Ну, милый, я тоже не все знаю.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Можете выписать себе премию за квартал.

— Не шути с деньгами, Паша, — нравоучительно сказал он мне.

Конечно, я вспомнил Алекса Колброда, или точнее, как мы именовали его, Элекса Кэлброда. Он был кумиром моих школьных лет, и я сам ходил на его концерты, всегда яркие, праздничные и восхитительно скандальные. Когда его однажды забрали на пятнадцать суток за пьяный дебош в ресторане, я был в числе участников демонстрации протеста около отделения милиции. Нас разгоняли дубинками, и о нас сообщила радиостанция «Голос Америки». Мы были счастливы, хотя троих организаторов демонстрации поперли из комсомола, а двоих студентов выгнали из института. Я тогда работал на заводе и потому отделался выговором в личном деле.

Было уже около семи, и рабочий день на студии закончился, но я надеялся, что Юра Малыгин еще на месте, и не ошибся. Он был занят расшифровкой какой-то фонограммы с неизвестного концерта. Я отозвал его в сторонку и спросил прямо.

— Тебе знакомо имя Алекса Колобродова?

— Оф корс, — ответил он. — Кто же не знал Алекса?

— Где я могу его найти?

Он подумал.

— Знаешь забегаловку на улице Маяковского, она называется «Пингвин», но в обиходе ее именуют «Крыша». Там дают на разлив.

— Найду, — сказал я.

— Он толчется там время от времени. Старые поклонники, как мне известно, то и дело наливают ему.

Я распрощался с ним и отправился на троллейбусе на улицу Маяковского. Пепел детективного расследования стучал в моем сердце, и я торопил события.

Наступил зимний вечер, снег под ногами чавкал из-за накатившей оттепели, и я заранее был уверен в провале моего начинания. Но я оказался неправ, потому что и «Пингвин» я нашел быстро, и люди там были, а когда я спросил, не видели ли они здесь Алекса, они мне указали на заветный уголок, где за столиком в тени сидели двое мужчин. Они допивали водку из граненых стаканов, но были еще достаточно свежи. Света там было немного, и я бы ни за что не определил, кто из них Колобродов, если бы один из них не сказал другому:

— Глянь, Леха, третий катит. Эй, корефан, нальешь, что ли?

Степень опьянения у них была начальная, и потому разговор еще мог состояться. Я сунул «корефану» пятерку и отправил к стойке за водкой, а сам подхватил Колобродова и повел его оттуда.

— Погоди, погоди, — волновался он. — Фазан же за бухалом пошел, куда ты меня тащишь?

— Возьмем по дороге, — пообещал я.

Я вывел его на улицу, подвел к ярко освещенной витрине магазина и прежде всего внимательно осмотрел. Так и есть, это был несколько опустившийся Алекс Колобродов. Следовало заметить, что опустился он совсем не настолько, чтобы говорить о необратимости процесса, но контролировал себя уже слабо.