Может, именно потому я клюнул на предложение Глушко, что мечты о расширении жилплощади нередко тешили меня, когда в угаре творческого вдохновения я ходил по своей комнате из угла в угол, наталкиваясь то на кровать, то на диван, то на письменный стол. Я был уверен, что заслужил для себя некоторые жилищные блага, хотя убедительному развитию этой уверенности серьезно мешала совесть. В окружающем мире, и в частности, в нашем родном городе, наверняка были семьи, чьи жилищные условия были много хуже моих, но человек, уже много лет проживающий в одиночестве, имеет некоторое оправдание для того, чтобы немножко заклиниться на собственных проблемах. Так я оправдывал сам себя, обдумывая предложение генерального директора в столовой во время обеда.

Лера Веневитина, все еще работавшая у меня редактором, села за мой столик, приведя с собой тощего и высокого юношу с копной нечесаных волос на голове.

— Можно, Павел Николаевич? — спросила она.

— Можно, Валерия Игнатьевна, — отвечал я столь же официально.

Они сели ко мне за столик, и Лера представила своего спутника:

— Вот, Павел Николаевич, познакомьтесь. Мой тезка, можно сказать, Валера Хабаров.

Я, занятый пережевыванием котлеты, кивнул тезке.

— К нам его прислали помрежем, — сообщила Лера.

Я прожевал котлету и спросил:

— Кто прислал?

— Абдуллин, — сказала Лера. — Вы же сами искали человека на «Детектив».

Я попытался вернуться к делам и вспомнил, что, действительно, озабоченный плачевным состоянием нашей старейшей программы, я подыскивал кого-нибудь в помощь моим зашивающимся режиссерам. Но я предполагал фигуру посолиднее, с творческими идеями и весом в общественном мнении. Мне был нужен как минимум новый автор, а не помреж.

— Вы кем работали доселе? — спросил я, посмотрев на юношу волком.

— Студентом я работал, — буркнул тот.

— Пед, или мед? — уточнил я.

— ВГИК, — отвечал он угрюмо.

— О! — сказал я, — да мы с вами однокашники, юноша! Что кончали?

— Я не кончал, — отвечал Валера со вздохом. — Ушел с третьего курса сценарного факультета.

— Да? — удивился я. — А у кого вы учились?

— У Арабова, — сказал он не слишком охотно.

— У Юры? — удивился я. — Он уже мастерскую ведет? Приятно слышать.

— Вы его знаете? — без радости спросил Валера.

— Не слишком близко, — сказал я. — Но ведь варились в одной каше… По какой причине вы бросили учебу?

— По принципиальной, — ответил Валера.

Я пожал плечами и вернулся к котлете. На некоторое время мы сосредоточились на еде.

— У Валеры есть свежие идеи, — сообщила Лера.

Я кивнул.

— Он даже сценарий принес, — добавила Лера.

— Это очень интересно, — проговорил я с набитым ртом.

— Может, мы подключим его к Люсе? — предложила Лера. — В качестве испытательного срока?

Я смотрел на нее и жевал. Это означало, что Лера вторгается за пределы своей компетенции, и она это сразу поняла.

— Как решите сами, — сказала она. — Просто у Люси сроки горят, и я подумала…

Валера уже понял, что он неосторожным замечанием порвал нить моего слабого интереса к его персоне, но не спешил исправить свою ошибку, и этим показался мне достойным внимания. Мы покончили с обедом, поднялись, и я был приятно удивлен, когда он, перед тем как отнести посуду в мойку, украдкой осенил себя крестным знамением.

— Он что, — спросил я Леру пока он относил посуду, — сильно верующий?

— Понятия не имею, — ответила та, пожав плечами. — У нас этот вопрос не поднимался.

— Ладно, — сказдл я. — У меня есть полчаса, я с ним потолкую.

Мы поднялись в мой кабинет, и Женя Наволоцкая сообщила, что мне следует совершить ряд дел, которые записаны в блокноте на моем столе. В кабинете я предложил Валере сесть, просмотрел записи и, не найдя в них ничего срочного, откинулся на спинку кресла.

— Курите? — спросил я.

Он покачал головой.

— Прекрасно, — сказал я. — Тогда расскажите мне, что за принципы развели вас с Юрой Арабовым.

— Дело не в Арабове, — вздохнул Валера. — Я Юрия Михайловича очень даже уважаю и ничего против него не имею. Меня не устраивает само направление творчества…

— Но вы пришли на телевидение, — заметил я. — В редакцию, где направление достаточно далеко от глобальных творческих проблем.

— Да, — сказал он. — Я смиряюсь.

— Чего? — удивленно переспросил я.

— Смиряюсь, — пояснил он терпеливо. — Борюсь с собственными помыслами. Мне говорили, что вы человек церковный, значит, вы должны знать, что это такое.

Я покачал головой.

— А почему вы не захотели смиряться в Москве, в стенах ВГИКа? Там для этого больше возможностей.

— Духовник не благословил, — сказал он.

— А к нам, сюда, благословил? — подивился я.

Валера пожал плечами.

— А почему нет?

— Чем же у нас лучше? — спросил я с нарастающим интересом.

Валера неуверенно улыбнулся.

— У вас славы меньше.

Я буквально осел. Этот молодой наглец выбрал мою компанию, чтобы ненароком не прославиться во ВГИКе! Право же, ему долго придется смиряться, подумал я.

— Ладно, — сказал я. — Я вас беру с испытательным сроком. Вы имеете понятие о детективах?

— Не очень, — признался он. — Но я уже прочитал две ваши книги, так что приблизительное представление у меня есть.

— Прекрасно, — сказал я. — А о чем у вас есть понятие?

— Я универсал, — сообщил он скромно. — Мне все интересно. Кроме, конечно, порнографии и разврата.

Я понимающе улыбнулся.

— Ну почему же, — сказал я. — В порнографии и разврате тоже можно найти много поучительного.

Он очень серьезно покачал головой.

— Я еще слишком молод для этого, — сообщил он доверительно. — У меня в связи с этим во ВГИКе были страшные искушения. Потому я и ушел.

— Ага, — сказал я. — Так вот ваш принципиальный вопрос, да?

Он промолчал, угрюмо засопев.

— Нет, нет, — сказал я. — Исповедоваться мне не надо… Но у меня есть для вас одно дело. Очень полезное для смирения.

Он поднял голову.

— Да?

— Да, — сказал я. — Надо организовать юбилейное шоу.

— Шоу? — переспросил он.

— Да, — кивнул я. — Мне исполняется сорок лет, и руководство решило отметить это событие роскошной передачей.

Он кивнул.

— Предполагается собрать лучшие творческие силы города и области, — продолжал я развивать свою мысль. — Веселое представление с танцами, музыкальными номерами и юмором. Минимум порнографии и разврата.

— Но ведь это, — он осекся и смущенно кашлянул. — Это же…

— Что? — переспросил я. — Вас смущают танцы или песни?

— Меня смущает общее настроение, — сказал он. — С чего веселиться-то?

Я вздохнул.

— Дорогой мой, тут речь идет о карнавальном эффекте, — заговорил я глубокомысленно. — Как бы тяжко ни было людям, они нуждаются в разрядке. Мы должны нашим смехом породить чувство надежды, понимаете? Смех над собой рождает мудрость, а в мудрости проявляется чувство собственного достоинства.

— Вы так полагаете? — он смотрел на меня с уважением.

— Я в этом уверен, — заявил я решительно. — Именно в этом я нахожу оправдание для своей работы. И надеюсь, что и вы в этом поучаствуете.

Валера смущенно хмыкнул, сомнения не оставляли его, но я смотрел на него и ждал ответа. Он вздохнул и решился.

— Я попытаюсь, — сказал он. — А в качестве кого вы предполагаете меня использовать?

— В качестве помощника режиссера, — сказал я, — как и предполагалось. Но это будет не просто работа помрежа, это будет творчество в полном объеме. Общее руководство будет, разумеется, на мне, но я не из тех, кто подрезает крылья молодым талантам. Я предоставляю вам карт-бланш и жду от вас онтологической емкости.

Он неуверенно хмыкнул.

— Онтологической емкости в развлекательном шоу?

— Да! — воскликнул я. — Пусть это будет для вас семь дней творения! Разверните перед зрителями модель Творения, и пусть это будет иметь видимость легкомысленного шоу.