— Адвокат. Я адвокат. Потому что никто не посмел снять с меня статус даже после получения множества других и нарушения формального запрета на госслужбу. Правда, на госслужбе платят жалование, а у меня наоборот, я вбухиваю кучу денег.

— Скажите, вот Вы, как адвокат, Вы пришли к определённой точке, уровню, месту. Не знаю, откуда Вы стартовали в своём пути, но Ваша нынешняя точка Вас устраивает, в том числе, по сравнению со стартом?

— Ну да, безусловно. Было время, причём не так давно, я в подсобке спал, а теперь у меня два особняка в Кустовом, один из которых пустует, второй я задействовал под посольство, особняк в землях, квартирка.

— В которой, насколько известно нашему сообществу, Вы преимущественно ночуете. Но так Вы довольны?

— Да, пожалуй, что да, хотя есть и некие ногайские шероховатости.

— Ну шероховатости всегда будут в нашей жизни. Но я не об этом, — терпеливо продолжил Иванов.

В кабинет плавной походкой вошёл Танлу-Же. Он помахал мне рукой и, хотя не выглядел уставшим, подъём на седьмой этаж без лифта дался ему с трудом.

— Выходит, Ваша методология, Ваш стиль действий, который Вы применили как адвокат, привели Вас к текущему результату и этот результат Вас устраивает, — подвёл итог Иванов.

Танлу-Же дошёл до меня и уселся на ящик. Он был облачён в строгую, вероятно, парадную форму подполковника китайской армии, сочетавшую в себе и европейский стиль, и некую национальную особенность.

Надо же, он старший офицер?

— А то, что Вы вознамерились делать, оно укладывается в Вашу методологию? — спросил, наконец, Иванов.

И это был чертовски умный вопрос.

— Нет! — почти без раздумий ответил я. — Однако ситуация складывается…

— Это лишнее, лишние слова, — мягко перебил меня Иванов. — Вопрос не в том, что Вы собираетесь делать, он заключается в том, куда Вас приведёт резкая смена жизненного курса. Кем Вы станете после этого, будете ли Вы довольны? Видите ли, как я и сказал в начале, это приведёт Вас к краху. Это может странно прозвучать, но наше сообщество и я за Вас переживаем.

— Может. Всякое может быть.

— Это Ваша жизнь, Аркадий Ефимович, Ваша судьба. Я не вправе Вам указывать. Я могу только задать несколько вопросов.

— Чертовски хороших вопросов. Ладно. Я Вас услышал и даже больше. Я к Вам прислушаюсь.

Я повесил трубку и посмотрел на китайца.

— Нужен совет, господин посол. Или будет правильнее сказать, господин подполковник?

— Ну, в подполковники это я сам себя произвёл. У Вас же тут есть генерал, а я видел, что эполеты ему купили Вы сами, так что, подозреваю, рост званий в каганате происходит стремительно. Вот я и решил соответствовать моде. Тем более, что на войне надо быть военным.

— Об этом и совет. Надо ли мне быть военным?

— А что не так?

— Я тут кое-что задумал… То есть, в целом, если говорить о том результате, который я хочу достичь, то есть мир с ногайцами, при этом мой ход, он укладывается в общую логику. И силу ногайцы ценят, даже если не всё переживут её применение.

— И многие не переживут?

— Все, кто в окрестностях города. И всё же, так я сам себя назначил судьёй и палачом, а я всё больше адвокат.

— Судя по тому, что Вы меня спрашиваете, Вам самому это не по нутру. Тогда Вам нужен иной ход.

Я с Кабыром сидел на стене. Был день, но темно как ночью, потому что тучи во много слоёв накрыли небо.

Французы, семья Иванычей и вообще все сейчас укрылись в зданиях. Такую же команду я дал Игорю, Олегу (ему я привёз телефон), Николаю и вообще всем.

После некоторых колебаний и десяти минут локального климатического ада, атаман Чуй согласился снять со стены казачьи посты.

По сути, на открытом воздухе, на стене, укрывшись плащ-палатками, которые были мокрыми насквозь, был только я и Кабыр. Мы оба смотрели в оптику, я в бинокль, он в оптику СВД. И оба ни хрена не видели.

— Это самый сильный дождь, что я видел в жизни. Это «потоптаньар», большая беда из-за большой-большой воды.

— Ага. Утро будет весёлым.

На город действительно падала незначительная часть осадков. То, что падала с небес, способно заполнить самую большую емкость, предоставленную природой.

Через сорок минут дождь прекратился так же внезапно, как и начался, потому что воздушный элементаль, которого я задействовал как разведку, доложил о «заполнении» до нужного уровня.

Такова сила стихии.

— Теперь можно и отдохнуть. Будешь горячего чая, Кабыр-джан?

Воздух стоял.

Ещё минуту назад ветер неистово шумел, жалобно скрипели деревья, всё вокруг скрипело и завывало. А потом ветер взял и стих.

Если знать, что процессом управляет элементаль, то ничего удивительного. А так со стороны, лютая мистика.

Часть леса превратилась в громадную «миску», заполненную водой на глубину три метра. Когда я решил, что концепцию надо менять, попросил об этом элементаля земли и он поднял земляной вал, который отделил громадный круг более трёх километров в диаметре, от остального леса. В середине был лагерь степняков и его он тоже неохотно приподнял, сделав так, что сам уровень земли повысился. Таким образом, в середине круга был здоровенный пятак, где располагался вымокший до последней нитки отряд ногайцев.

Теперь, когда воздух остановил течение воды в искусственном озере, оно стало ровным, как стекло и лишь урчание мотора нарушало эту природную идиллию.

Это по озеру плыл я.

Лодку купил у алчных торговцев, которые содрали с меня три шкуры, потому что внезапно оказалось, что никакой лодки у города Николай (пока что за всеми событиями я смирился с таким названием) нет. Пришлось спешно купить моторку на одноцилиндровом двигателе, про которую торговцы рассказали мне сказку о том, что двигатель сильный, как мул и абсолютно молодой, дескать, только вышел из сборочного цеха в Баварии.

На деле двигатель работал достаточно напряжно и неравномерно, чихая и проскакивая каждый пятый-шестой такт, что в наступившей тишине раздражало, и это только на мой неприхотливый слух!

Единственный, кто составлял мне компанию, был Танлу-Же в военной форме китайского подполковника. Он вызвался сам.

— А если меня застрелят? Я же правильно понимаю, что борта лодки пули не удержат? — спросил я его до заплыва, во время приготовлений, где мне пришлось напрячь всю свою власть, чтобы Дмитрий согласился на мою авантюру.

— Ну, в такой компании не страшно и умереть. Зато я приму участие в историческом событии.

Мы сидели в плащ-палатках в лодке, старый китаец управлял двигателем на оси, лавируя между стволами крупных и торжественных среди водной глади крон сосен.

Над лодкой развевался белый флаг, международный символ дипломатии и французских роялистов.

В таком неторопливом темпе мы подошли на дистанцию в сто метров до острова-лагеря. Было что-то около десяти часов утра и посмотреть на меня высыпала целая толпа степняков.

Танлу-Жу провернул ручку подачи топлива, заглушив двигатель лодки.

— Мне нужен хан Каратай! — прокричал я в сторону островка.

Пленник, добытый накануне, в руках казаков рассказал не так уж много сведений, но кто ведёт войско, не пытался скрывать. Пытать его не стали, но кое-какие представления появились

— А кто спрашивает? — на краю острова, верхом на коне, что смотрелось в условиях затопления несколько странно, сидел крепкий и весь в доспехе старик, который недовольно поблёскивал глазками.

— Граф-найом Бугуйхан, министр иностранных дел каганата.

Старик, который и был без сомнения ханом Каратаем, сделал пару покачивающихся движений из стороны в сторону. Его взгляд блуждал между мной и китайцем. И форму, и знаки различия он видел и сделал из этого свои выводы.

И хотя во время переговоров китаец ничего не сказал ни слова, его молчание было красноречивым и давящим на сознание, явным намёком на поддержку моих действий со стороны Китая.