— Неее-не, не надо туда!..

В живот что-то ударило, повышая давление в матке… до болезненного — и она, чувствуя, как что-то… мягкое, пружинистое проходит сквозь её маточное кольцо, словно бы целыми гроздями, заставляя живот на глазах округляться и…

Первый слизень-самка начал откладывать в её матку свои яйца, заставив Шаос позабыть обо всём — и, с долгим скуляжём кончить, чтобы потом, с высунутым от похоти языком и прижатыми к мокрому от слюны и слёз лицу руками, она почувствовала, как и вторая слизнючиха ввела в неё свои яйца, раздувая её живот и заставляя снова содрогаться от вожделения, биться в истерике и…

Третий слизень оказался самцом. И в качестве закрепления успеха — он взбрызнул отложенные в девушку яйца, оплодотворяя их… их — и её. Агрессивное семя набрасывалось на всё, что могло — и личные яйцеклетки ехидны, готовые принять в себя любые сперматозоиды, не стали исключением. И её собственные яйца, так же оплодотворённые незнамо кем, выбросились из яичников, прилипая к стенкам матки, чтобы начать развиваться в новую жизнь…

Девушка, с измученным стоном, растянулась на земле и заплакала, пока слизни, удовлетворившие свой инстинкт, начали расползаться. Почему… она не могла как-то ещё? Зачем она сама раздвинула перед ними ноги? Ведь сейчас, внутри неё…

Но когда одни начали расползаться — то другие наоборот, ещё не закончили. А им ведь тоже хотелось оставить потомство? Да, хотелось. И ещё один слизень-самец начал лезть на испуганную ехидну, не верящую своим глазам и лишь покачивающую головой…

И!.. И-и всё же — он вошёл в неё, заставив полуполурослицу дёрнуться, когда белковая трубка ткнула её в растянутую матку, минуя порядком уставший кервикс… и снова — всё по-новой… И снова слёзы потекли по её лицу, снова — жалкие стоны и писки, попытки сжать мясистое тело ногами — и снова ей не дал это сделать второй гнездящийся у её промежности слизень. А потом и яйца, уже отложенные внутрь её тела — часть из них, кажется, лопалась, пока её имела следующая пара моллюсков…

Впрочем, скоро она и стонать больше не могла, а только беззвучно глотала ртом воздух…

А спустя ещё какое-то время — одно из существ наползло на её лицо, вводя свою трубку в её пищевод… и с противным ощущением откладывая в него свои яйца, падающие прямо в желудок.

Определённо, это был слабейший из монстров. Если дамиан можно назвать монстрами.

***

Азаэль отработал свою полную смену — все девять часов, и ещё три в навесок, минуту в минуту. Больше было уже не по правилам, а правила он уважал. Затем он неторопливо убрал в стол бумаги, задёрнул на окнах занавески, поднял с пола всех мух, которые тут сдохли от воспроизводимой им в моменты размеренной работы тоски — и сгрузил в спичечный коробочек, чтобы потом выкинуть в мусорку. А коробочек — оставить, до следующего раза.

И всё, кажется, было замечательно. Разложенное и на своих местах… Теперь же — пора было идти домой. Приготовить себе скромный ужин, поесть — и лечь спать. Чтобы завтра явиться на свою любимую работу бодрым и выспавшимся…

Дверь за спиной хлопнула — и в комнату, вместе запахом солоноватой сырости, влажно шлёпая подошвами, "вползло" что-то…

— Стой! Стой, Шаос! Стой, н-ни шагу! — Дамианец поднял руки, сдерживая этим покрытое не сохнущей слизью существо с опухшим от отложенных в него яиц животом. Смотрела она на него сейчас всего одним глазом, потому что второй снова заплыл стекающей со лба слизью, а волосы и одежда плотно облепляли всё тело, словно бы она только что вылезла из воды. И всё это — стекало, длинными каплями падая на его пол, в миг оставляя под девушкой мерзкую лужу. Икринки же более мелких слизней, которые не смогли достать до её матки и потому забили ей её короткую трубку влагалища, держались во многом лишь насквозь промокшим бельём… Да и как держались? Плохо держались, из-за чего икринка-другая но вытекала из девушки вместе со слизью. — Стой там, я…

Не часто можно увидеть почтенного асмодея бегающим — но он пробежался по своему кабинету, до стола и обратно, чтобы вернуться и протянуть Шаос одну жалкую салфетку…

Шаос исподлобья уставилась на этот клочок бумаги… но взяла его — и вытерла им один палец. Которым как раз сняла с шеи компас, за шнурок протягивая его Азаэлю.

— Спасибо. Он больсэ не нузэн. — Сказала она и, поскальзываясь, из-за чего её тяжёлые, покрытые слизью волосы мазнули по дверному косяку и оставили на нём белёсую мазню, направилась в коридор маленькими шажочками. Дрожа и тихо икая.

Внутри же компаса, вместо стрелочки, на самом кончике шпильки сидел маленький слизнючок, топорща в разные стороны свои глазки-усики.

Она проснулась ожидаемо поздно. Когда за окном уже… А, ну да, ну да — старая привычка так и жила в ней, спустя все эти годы. По пробуждению — глянуть в окно. И увидеть там всё тот же нескончаемый вечер. Зато солнце не светило в глаза и не будило, позволяя полежать подольше… А вылезать из кровати ей сейчас очень не хотелось. И она, чувствуя эту знакомую тяжесть и неповоротливость в теле, отвернулась к окну, кладя руку на округлый животик сверху — и поджимая его коленями снизу. С тех пор он даже немного уменьшился, ибо часть яиц из неё… вышли сами, а те, что остались — стали уплотняться, незначительно теряя при этом в объёме, но всё же он был заметно округлым, что не заметить этого даже под очень свободной одеждой было бы невозможно.

Наверное, на условный "девятый" месяц сейчас и не тянул, но… на четвёртый-пятый — вполне. При учёте, что если бы она была беременна человеческим ребёнком, сама будучи метровой хоббитшей. Поэтому да — её один фиг раздуло не слабо, и она была без каких-либо вопросов ни для неё, ни для окружающих людей беременной, что не надо было даже пытаться разглядывать свою метку на животе — она там гарантированно светилась, чем символизировала этот процесс.

А всё же… она с удовольствием зажмурилась, едва слышно помурлыкивая под нос — потому что она, ехидна, легло это переносила: её не мутило, не штормило, а возможные изменения в её демонических гармонах, если таковые присутствовали, действовали сугубо положительным образом, из-за чего ей даже нравились эти ощущения! И она, закапываясь поглубже под одеяло, чтобы подольше насладиться "утренним" умиротворением, не глядя протянула руку к тумбочке, где её должна была дожидаться вазочка с россыпью леденцов на палочках… непременно на палочках, так как они были не только вкусны, но и придавали её виду "несносное высокомерие" (кто-то мог бы поспорить с этим, но какую-то изюминку точно давало)… Но под рукой не оказалось ничего. И тут же вспомнила о том, что лежала в гостевой комнате. Потому что свою кровать… она испачкала. А что ей было делать? Она сильно устала, голова — работала особенно туго, вот она и легла спать, решив помыться "попозже". И всё равно же потом заставили встать и привести себя в порядок, потому что отец буквально приказал слугам оттащить её в ванную вместе с простынёй, если она откажется идти туда сама.

Дааааа… И вот именно поэтому ей как можно сильнее хотелось растянуть своё "утро" на подольше. И нет, он не станет на неё ругаться, когда увидит её с этим пузом, которое она нагуляла от… кхем, слизняка… и не одного… потому что он любит её — и боится, что она вновь уйдёт из дома, оставив его прозябать одного. Но злиться всё равно будет. Впустую и не на кого. Да пусть бы, в общем-то, Шаос ведь — уже далеко не ребёнок, чтобы всегда и во всём искать одобрение отца, ведь ей самой уже давно было за полтинник, но ему будет от этого больно. А она хоть и закоренелый хаотик — человек по своей натуре всё же мягкий. И ей очень, оочень не хотелось этого разговора…

Но тут же щёлкнула дверная ручка — и в комнату заглянула служанка, рассматривая лежащую в кровати девушку. Она была послана сюда именно за тем, чтобы узнать — проснулась ли "молодая госпожа"… бывшая старше этой тридцатилетней женщины почти в два раза, или ещё спала… и с неохотой, но голубоволосая девушка подняла руку, помахав ей в ответ.