С плотно стиснутыми веками, крутя головой — она приподняла таз над землёй и чередой рваных движений стянула с себя бельё, заставив его болтаться на левой щиколотке, и подалась вперёд, этим же самым задирая платье вверх, чтобы предстать перед слизнем пухленьким копытцем и мягким животиком, украшенным сердцевидным символом-меткой.

— Л-лиз, ты такая глупая! Такая!…

Холодная нога моллюска коснулась её промежности, снова заставив поморщиться — это было мерзко и грязно, но она всё равно хотела этого! Хотела слиться с гигантским слизнем, во что бы то ни стало совокупиться с ним!

— Д-давай… Давай, только… только не е-ешь меня!.. — Тихо проскулила ехидна, поглаживая существо по липкой голове. И оно её даже почти не боялось — чуть втянуло в себя свои рожки, но продолжало ползти вверх по её телу, прижимая к её не менее влажной промежности свою присоску. Главное, чтобы оно поняло, что от него хотели!

И он… он, блин… не, не он. Они, кажется, поняли, что сейчас намечалось, ибо, когда она бросила короткий взгляд вокруг — все эти твари обступили её плотным кольцом, что даже ей, с её-то ножками, и то стать бы было негде. Большие, метровые или около того, и поменьше — от пары десятков сантиметров и менее, они окружили её, но не двигались. Смотрели. Издавали какие-то влажные, шаркающие звуки — но лишь смотрели. И ждали.

И Шаос, прищуривая глаза на красном от стыда лице, плавно свела ноги вместе, осторожно обхватывая желееобразное тело и прижимая его к себе…

Полностью накрывший собой дамианку слизень приподнял вверх свою попку — и плавно выпустил наружу прозрачно-жёлтую трубку, мягкую и всю в слизи, прямо сочащуюся ею, чтобы таким же плавным движением начать опускаться, проникая этим отростком меж двух плотно сжатых валиков её безволосой киски. И Шаос, от этого холодного омерзения, по мере того, как эта трубка, пусть и без боли, но начала погружаться в её короткое полуросличье лоно, опять заскулила.

— Да… Даа!.. П-плавильно, а тепей… а тепей двигайся и… о-отлозы в-в меня своё… своё потомство…

Достигнув входа в её матку, но не проникнув в неё, слизень начал совершать волнообразно плавные движения, потирая особенно чувствительные части девушки, из-за чего она начала сперва тихо пыхтеть, а скоро — едва слышно поскуливать. И с каждым разом надавливая чуть сильнее, чтобы натянуть её маточное кольцо побольнее, а проникнуть — чуть глубже. Слизень трахал её. Определённо трахал, понимая, что он делает, и в любой момент, хоть сейчас, хоть спустя… к примеру, полчаса — он должен был кончить. И Шаос, густо краснея лицом, но всё равно бросая взгляды меж прижатых к лицу пальцев, была готова считать секунды до точки невозврата. Ведь если все дамиане — бесплодны и дети от их союза со своей и иной расой всегда и без исключений рождаются мёртвыми, а именно бездушными, то Шаос в этом несколько отличалась. Ведь она была ехидной. Матерью монстров, если говорить проще. И хотя они выделялись и просто повышенной фертильностью, а также способностью гораааааздо быстрее вынашивать потомство, не менее интересной особенностью была их половая совместимость практически со всеми видами даже неразумных тварей… и суть была в том, что от такого "союза" потомство уже рождалось вполне себе жизнеспособным… И потому, если этот слизень… когда этот слизень вольётся в неё — она практически гарантированно забеременеет. И спустя всего лишь какую-то неделю породит на свет ещё больше таких же тварей.

— Я… я понесу о-от слизня… мелзкого… л-липкого слиз!..

Желатиновая трубка сжалась — и упруго проскочила через её кервикс, хлестко выпрямляясь внутри её матки, и Шаос, коротко пискнув — сильнее сжала тело моллюска ногами, прижимая его к себе, заставляя войти на полную, скрутиться внутри неё, смяться и!..

Шаос выдохнула, расслабляясь и тяжело дыша. Она кончила. Сердце её, бешено колотившееся, стало успокаиваться, выравнивая ритм, углубляя его, и она протяжённо застонала, погружаясь в сладкую негу, пока тело её сотрясала мелкая дрожь… Слизень же продолжал липко тереться о её тело, влажно чавкая и заполняя её матку выделяющейся на поверхности трубки слизью. Медленно, но ритмично и настойчиво, будто бы откладывая неизбежное и заставляя Шаос вдоволь наволноваться о том, что её ждёт.

— О… осемени… меня!.. — Сказала голубоволосая девка, находя уже наконец силы, чтобы снова сжать ноги на спине этого гада, и… и это у неё не получилось, потому что…. что-то стало не так, ноги уже не сводились…

Второй слизень, лишь чуть меньшего размера, полз в направлении её торса, уже касаясь своей присоской её животика, мягкого и покрытого, а также вдоволь забитого изнутри слизью, скользя по нему и занимая… занимая, на пару с тем, что уже трахал эту ехидну, место меж её ног. И хотя первому пришлось чуть подвинуться, выпустив трубку побольше, чтобы продолжать двигаться внутри её матки, не покидая её — он сам уже плотно и полностью занимал собой всю ширину её лона, и второму… второму пришлось напрячься посильнее, проникая в узкую, но готовую и способную расширяться дырку Шаос.

Однако это было уже больно, и девушка, подёргивая бёдрами, попыталась чуть отползти, но… Но, стиснув губы и издавая горлом длинный стон — она раздвинула ноги как можно шире, в то же время задирая их вверх и плавно подёргиваясь в такт уже двух не слаженно трахающих её слизней. То проникающих в неё по-очереди, то — вторгающихся одновременно под аккомпанимент влажного потирания друг о друга, а также мокрых, чавкающих звуков, издаваемых её терзаемой в два конца киской.

Она стонала. Кряхтела и скулила, дёргалась — то стискивая зубы, то безвольно распластываясь на земле. И кажется, она кончила под ними уже три или четыре раза, а они, уже с ног до головы покрыв её тело своими скользкими выделениями, продолжали вторгаться в её матку, уже настолько плотно набитую всё той же слизью, не способной при этом куда-то деться, ибо кервикс её плотно сжимал погружённые в него трубки, что животик лишился мягкости и стал плотненьким. И они ёрзали внутри неё. Пусть и гладкие, пусть и скользкие — но она чувствовала каждую их шероховатость, каждую зернистость этого аморфного тела, и это сводило с ума. Она одновременно хотела, чтобы они кончили — и одновременно желала, чтобы это длилось подольше. Чтобы они вы*бли её на неделю, на две вперёд, и думать о сексе ей было просто противно. И они, эти неуёмные, тупые животные, казалось, именно так и собирались поступить.

— Позалста… — Пищала она, откидываясь назад и ударяясь о землю затылком, крутя головой, по волосам которой уже ползали более мелкие гадёныши. Те же, что ползали по её рукам, по одежде. И под одеждой… — К-контите… узэ!

Когда она приподнимала голову — то видела, между двух этих тел, как эти две желейные, плотно прижатые друг к другу трубки, такие чуждые и противно чужеродные, погружались в неё, оставляя на её коже ещё больше своей слизи, стекающей и жирными каплями падающей на землю, заставляя чувствовать под собой сырость… А потом…

А потом случилось сразу два "потом" — тела этих слизней, под напором чего-то ещё, начали расходиться в стороны, уступая дорогу…

— Т-тли?! Я не могу слазу с тлемя!..

Только этот был какой-то… не такой. В окраске ли было дело, в форме тела или как, но трубка его тоже была другой — если у тех она была толстой, но пустотелой, то у этого — гораздо более узкая, но с виду более твёрдая и плотная, и… Шаос заскулила, когда третий орган стал погружаться в её уже растянутое лоно, н-но блин! Она… была способна принять в себя и его, только… только это было весьма больно!

И она уже покусывала край своего ошейника, когда под одеждой, на её левой груди, сошлись два жирных холмика… и что-то болезненно кольнуло. Два слизнюшка поменьше, сантиметров по десять каждый, сошлись у её маленького розового сосочка на мягонькой, едва осязаемой груди — и, также выпустив из своих попок жёлтенькие трубочки — погрузили их в узкую, плотно сжатую дырочку. В каналец, что вёл в её ехидновские молочные железы.