Тем же временем оно не переставало продвигаться и внутрь её влагалища. И при следующем толчке Шаос опять вздрогнула и, с занятым ртом, замычала. И снова! Тело мухи хоть и было мягко и податливо, но всё же обладало сильно упругостью, из-за чего занимало в ней объём крайне плотно, а из-за гладкой слизистой поверхности ещё и хорошо прилегало, почему особенно громко выдавливало из неё смазку, до пузырей вспенивая её в месте стыка с собой и этой скулящей девкой.

И ещё толчок! Ещё, ещё! И докуда Шаос могла это терпеть — она терпела, обхватывая губами торчащую изо рта трубку, тихо сопя и кряхтя, пока сосредоточенный взгляд впустую пялился перед собой. Но когда уродливый сфинктер припал к её ровному бублику кервикса — она всё же "поплыла" на сторону, дёрнулся обхваченной мушиными лапками спиной и уже готова была вот-вот кончить — как наружу из той трубки были выпущены короткие, жёсткие шипики и впились в её маточное кольцо, раздвигая его и одновременно фиксируя в это открытом положении…

Этого ехидна выдержать уже точно не могла, и её тело окатила неудержимая волна горячего удовольствия и всё той же, так нелюбимой ею — и в то же время обожаемой боли. Дышать было невозможно. Сознание меркло… А сердце словно бы сжалось — и уже не разжималось… Она заваливалась…

Что… что оно там с ней сейчас делало? Чем оно её царапало? Кусало?.. Или что-то к ней прилипало?..

Но кашлем, с мешающей во рту трубкой, она нашла в себе силы перегруппироваться и, всё ещё с трудом, но удержать равновесие даже на трёх точках.

— У-ууф… Уааф!.. — Замычала перемазанная слезами, слюнями и слизью милашка, лапкой своей извлекая… давясь от этого и покашливая, извлекая добрых несколько десятков сантиметров мушиного хоботка — сокращающегося, открывающийся и закрывающийся, как присоска. Всё же добравшегося прямо до конца её пищевода…

Девушка "сплюнула" горечь своего же желудочного сока — а точнее, дала ей вытечь из своего рта под своим весом. И несколько раз дёрнулась в новых муках от того, что мух ещё сильнее раздвинул своими "когтями" её маточное кольцо и выпустил вовнутрь неё ещё какие-то лепестки, в этот раз гибкие, но занявшие собой добрую половину внутренней поверхности её матки, чем ещё надёжнее сцепился с ней изнутри.

— Мы с-соединены… Вместе… Сильно, плотно сое… динены!.. Хехе… Хе…

Наверное, скоро он должен будет "выстрелить" в неё тем семенным мешочком… И она какое-то время будет вынуждена носить в себе его потомство. И ей… ей всё ещё не хотелось, из-за чего при этой мысли глаза снова стали мокрыми от слёз. Честно не хотелось!

Но что она могла сейчас сделать? Ничего. Она просто переступила коленями на влажной земле, раздвинув свои ножки ещё чуть пошире — и стиснула веки…

Наполовину ввёрнутый внутренними лепестками "член" внутри её матки сократился — и "выстрелил" в неё семенным мешочком, в одно мгновение вспучивая тем самым её животик как минимум объёмом в два литра… И под испытываемую в этот момент бурю эмоций — начиная с боли от слишком резкого растяжения, пробегая через удовольствие и под ощущение тяжести, мух втащил в себя распиравшие её матку крючки и резким движением, заодно и отрывая тот пузырь от себя и оставляя внутри матки этой внутри девушки — вышел наружу, отскакивая и начиная биться в какой-то агонии, извиваться и корёжиться, идти петлями…

Шаос же уронила вниз голову и видела сейчас свой округлый живот, торчащий из-под задравшейся майки. При этом взгляд её был бессмысленен, а слюна просто капала с высунутого языка… Она была вымотана, но как-то держалась в — и потому даже мысль проскочила в её голове о том, что пузырь-то этот был, кажется… Нетронутым? Целый?.. Не… прорвавшимся… То есть она, возможно?… Если будет очень осторожна — сможет вытащить его… наружу?..

С влажным шлепком, он прорвался — и вся эта масса с копошащимися внутри червячками расплылась внутри её матки — доходя до самых потаённых её уголках, до самых яичников, и выливаясь через слишком широко раздвинутый кервикс, из-за чего скатывалась вниз по прозрачной плёнке ещё торчащего из неё разорванного пузыря.

И Шаос, с пузырящимися на губах слюнями, пала на землю… Глаза её закатились, а ноги продолжили мелко подёргиваться.

Она — всё. Капут. Извините, но больше не может… Эта ехидна сломалась — была сломана. Ей нужен был отдых… Хотя бы полчасика… Хотя бы… И даже когда на спине своей она снова почувствовала прикосновение цепких лапок — то только отвела одну ногу в сторону, позволяя беспрепятственно всунуть в себя мясистое брюшко, распереть свою матку цепкими крючками — и ввести в неё пузырь с семенем, ещё сильнее округляя ей и без того вздутый, полурасплющенный о землю животик.

***

— Слушай, милый. А как мы его назовём, если у нас родится мальчик?

Презентабельного вида мужчина засмеялся. И было в его смехе что-то такое неловкое, неуклюжее. Будто он даже никогда не задавался этим вопросом на самом деле и сейчас судорожно, пока жена держала его за локоть, пытался придумать хоть какое-то имя, которое бы не звучало слишком глупо.

— Д-дааа как-нибудь… Забавно… В смысле, Клаус! Клаус, да! Чем не прекрасное имя?

— Дурак ты! — Улыбнулась она, приподнимая руку, чтобы легонько шлёпнуть его по плечу — но застыла с открытым ртом, когда из-за угла дома вышла совсем миниатюрная дамианка.

Вся грязная, дрожащая и икающая, в одном только тапочке и перекошенной, всей изгавняканной какой-то слизью футболочке. Сильно задранной футболочке, потому что та не налезала на её большой, литров в пять округлый живот с вывернутым наружу пупком, из которого, через её маленькую, пухленькую киску до сих пор сочилось что-то гадкое и противное, перемешанное с торчащими оттуда полупрозрачными плёнками, в виде разорванных лент опадающими на её грязное, полуспущенное до середины бёдер бельё.

Им она тоже показала знак "V", попыталась как-то там улыбнуться — и ё*зднулась лицом на дорогу, разбрызгивая выдавившуюся из себя жижу.

Она выбралась.

Синие глаза бессмысленно таращились перед собой в одну точку. Горячее тело — покачивалось в такт движению, а с нежных, поблёскивающих губ срывалось лёгкое, едва различимое кряхтение каждый раз, когда ей приходилось цепляться руками за изношенное тряпьё Никифия.

— Госпожа Лиза, зачем вы это делаете? — Ныл под ней уставший, взмыленный орк. — Я же не конь. Зачем вы ездиете на мне?

Её лапки снова сжались на его воротнике, а пухленькие ляжки обхватили за бока, когда мужчина стал заходить на поворот. Но она молчала, сидя на его спине с каким-то нелепо-задумчивым видом, пока её слуга продолжал навёрстывать петли по травянистой лужайке.

Шёл третий день с момента…. хм, зачатия. И что-то в этот раз всё шло как-то нехорошо. Начиная с того, что она уже набрала два килограмма на одних только червяках, но из-за отсутствия околоплодных вод они комком валялись внутри её растянутой матки, делая животик мягким и слегка обвисшим. И при этом они, несмотря на то, что было им всего три дня отроду (вроде как?) — внутри там уже активно вошкались, извивались и сильно "чесали". А иногда — ОЧЕНЬ сильно "чесали", до боли и вплоть до того, что она и ночью спать не могла, просыпалась в поту, под колотящий и крутящий всё её тело жар. И почесать себя в том самом месте, уж по крайней-то мере без посторонней помощи, было очень сложно…

Но сейчас она чувствовала некоторое упокоение, что даже осторожно подалась телом назад и задрала вверх не особо нарядную, но очень удобную белую маечку, выполнявшую для неё роль платья. И, закусив её край зубками, коснулась рукой этого припухлого комка в животике — поверх резинки её мешковатого бельишка. И запуская пальчики под неё…

— Сэвелятся…

Никифий пошёл на следующий поворот — и задумчивая девушка склонилась на сторону, сиииильно наклоняясь над землёй. Так, что вынуждена была спохватиться и плотно прижаться к его спине пахом, полноценно ложась на него округлившимся животиком. Ей сейчас падать было нежелательно…