С громким храпом, конь вздыбился на задние ноги, подскочил в такой позе поближе к изрядно перепугавшейся, но всё равно верящей в свою безнаказанность Шаос — и с грохотом упёрся передними копытами в балку у самого потолка.

И огромный, почти метровый член, оканчивающийся плоской и слегка пупырчатой по краям короны головкой, вторгся в её тело. Что девушка, с широкими от замешательства, но ещё не от боли глазами в очередной раз поняла то, насколько же она глупая. И неудачливая… Он всё-таки смог!..

А потом накатила и боль. Снова внутри неё что-то хрустнуло, суставы её напряглись, ноги — разъехались, и она, до слёз на щеках зажмурившись, прочувствовала, как вздыбилась плоть на её груди, прямо меж сосков, по форме этой странной головки, и… и её начало перекидывать через ограду, чтобы она в неведомо какой позе свалилась на другую сторону… И пусть она упадёт, пусть рискует даже что-нибудь сломать или вывихнуть, но там он хотя бы не сможет её поиметь!..

Однако же в последний момент её плечей что-то коснулось — и с ужасом она увидела Никифия, который удержал её своими жилистыми руками, не дав свалиться!

— Н… Н-нет!.. — Скрипя зубками, сказала Шаос, и уже не просто до слёз, а до боли стиснула веки.

С хрустом разных там хрящей и связок, конь двинулся, вонзаясь в её тело ещё глубже — так, что холм на её груди превратился в наглядно выпирающую шишку, и… И ещё глубже! Дальше, чтобы она выперла ещё на десяток сантиметров! Что девушка, пялясь перед собой сузившимися до двух точек подёргивающимися зрачками, выгнулась дугою, высоко задрав свою влажную от слёз и искажённую болью мордашку. Это было невозможно терпеть! Это было… через чур!.. Она не могла!.. Не!..

И будто бы поняв её мысли, конь вошёл ещё глубже — зачем же кого-то обманывать, если всё она на самом деле могла? И с мокрым чавканьем, под аккомпанемент из хрустящих связок и хрящиков, начал совершать полноценные фрикции, что Шаос от избытка чувств скрючило уже в другую сторону. Конь долбил её короткое полуросличье тело, до самого корня вгоняя в него свой толстенный метровый член. Длинным бугром проходил от натянутой промежности и вдоль всего её торса, давил на её рёбра и выходил за его пределы, раз за разом, с каждым новым, последующим толчком выпячивая плоть на её груди на добрых пару десятков сантиметров, прямо в направлении её лица. Что она… что она могла, потянись чуть-чуть язычком в сторону этой шишки, просто взять и лизнуть её!.. Коснуться им своей мягкой, бархатистой кожи. Слегка солоноватой и туго натянутой, под которой туда и сюда сновало что-то твёрдое и инородное.

Мысли её плавились и вместе со слюной текли на свободу. Но при этом одна мысль в её голове стояла-таки ясно и чётко: она склонна к двойням и тройням. Большее от одного партнёра — уже редкость. Но если этих партнёров несколько за раз, то… то каждый из них имеет свой независимый шанс прорастить в ней своё семя.

А значит, если он в неё кончит — то ей сильно повезёт, если их будет всего двое.

— Х… Хотес, стобы С-сао… п-понесла… и от… — Дёргаясь в каждый такт с выпирающим на её груди бугром, то скуля, то кряхтя, а то стискивая от боли зубы и шипя, в каком-то полубреду забубнила полукровка. — …от тебя?.. Х… хотес… тозэ стать папой?.. С-стобы Саос лодила двух!.. Или тъёх!.. С-слазу!..

С губ Шаос сорвался милый и слишком нежный для той, чьё тело уничтожало конское бревно, стон. На фоне глубоких фрикций, тело её в очередной раз подёрнулось мелкой, приятной дрожью — и она снова замерла на какое-то время с безвольно качающейся головой, лишь роняя изо рта, с розового её висящего язычка, обильную и слегка пузырящуюся слюну. Пока конь продолжал… Делая амплитуду шире, а движения — медленнее и отрывистее.

— Ка… какой ты эго… э-эголи… э-го… — Животное приближалось к этой точке — дамианка это понимала. И сейчас должно было произойти самое страшное… Поэтому она, стиснув зубы и нахмурив милый носик, кое-как успела пискнуть: — Л-ладно! Саос согла!.. Согласна стать мамой твоих!.. Твоих де!..

И он надул её. Сделал её большой и круглой — такой, как будто бы она уже несла в себе дитя. Сперва образовал пузырь на самом конце своей до упора всунутой головки — а потом растёкся им вниз, шире, округляя её животик от самой груди так, что пузико её, с вывернутым наружу пупком тяжело провисло под несколькими литрами горячего, липкого конского семени, и продолжил долбить до тех пор, пока конец у него не стал мягким и податливым… И при очередном тычке он просто не смог преодолеть сопротивление её кервикса, изогнулся у основания — и, утягивая за собой матку ехидны, вышел из неё с тягучей соплёй, открыв тем самым проход для целого водопада, вырвавшегося из бедняжки-Шаос. Хорошей, но довольно невезучей ехидны.

Сама же она, лишившись упора сзади, сперва повисла на жердях — а потом и безвольно сползла вниз, ложась на землю тёплым и мягким мешком…

Каждый из трёх партнёров имел шанс оплодотворить хотя бы одну из её яйцеклеток…

Что она наделала?..

Всё тем вечером кончилось как-то… ну, х*ровенько. И стоило ей после этого как следует отлежаться — прямо там, в конюшне. Хоть как-то залечить свои разболтанные лапки, чтобы растянутая на груди и животике кожа выглядела не так страшно, а вывернутая наружу матка вернулась на место — ведь один х*р, даже отец не сильно переживал от того, что она могла пропасть куда-то на пару дней. Тем более, что в этот раз даже с уважительной причиной! Но в том состоянии ей было слишком сложно соображать — как умирающему животному, ей хотелось как можно скорее оказаться в том месте, где ему когда-то было комфортно и безопасно, поэтому она всеми силами стремилась поскорее оказаться у себя в комнате, в своей кровати. Несмотря на то, что ноги её бесконечно разъезжались в стороны (даже если она не пыталась встать, а ползла на четвереньках), а мешковидный, растянутый животик хоть и лишился большей части своего содержимого — всё равно висел, плескаясь изнутри почти половиной литра семени.

Короче, проползти она смогла только половину пути — а дальше её, валяющуюся на каменной дорожке, в этом всём неприглядном состоянии, нашла жена садовника… А там уже — крики, визги, всякая суета и беготня… Так что вышел, так сказать, лёгкий конфуз, вспоминать о котором совсем не хотелось… И хотя Шаос, пока Бофла под личным руководством Алисандера тащила её за ошейник в ванную, клялась о том, что она не хотела, что оно само так вышло, и чтобы они хотя бы ничего не рассказывали её отцу — слухи об этом уже разлетелись по всему особняку, что естественно не прибавило дамианке ни грамма репутации — ни среди слуг, ни в глазах отца. Поэтому весь следующий день она провела в постели, боясь даже лишнего куска хлеба попросить — а ведь есть ей хотелось и очень сильно! И одного лишь обеда, когда одна из служанок со звоном посуды уронила поднос ей на тумбочку, ей было мало. Ну, и вечером ей в комнату закинули пакет какого-то печенья… Прям так, чрез приоткрытую дверь… Но возмущаться ей было стыдно. И на дрожащих ногах она полезла под кровать, чтобы достать его оттуда и съесть, запивая тёплой водой из графина.

Вернулась же "к жизни" она лишь на третий день после зачатия. И во имя искупления своей вины, она сразу же пошла трудиться — честным и старательным образом начала прибираться по дому. Даже завтрак пропустила, ибо проснулась невесть когда, а в отсутствии отца кормили её не очень-то охотно. Упрашивать же… Ну, всё ещё было стыдно.

Честно стыдно!.. И за то, в каком её виде нашли, и за то, что она не сдержала данное обещание. И что забеременела от коня… Или от коней, блин. И, возможно, что и от Никифия, не совсем его спросив о согласии. Но свершённого же уже нельзя было воротить?.. Нельзя… Не прерывать же её каким-либо образом? Она хоть и та ещё мамашка, но — нет. Кого бы она там ни носила — она постарается выносить. А ещё и здоровье шло на поправку — уже и связки восстановились, из-за чего она снова могла нормально ходить, а от округляющегося… несколько слишком быстро округляющегося для такого раннего срока животика шло приятное, умиротворяющее тепло. До тихого, довольного мурлыканья — у неё под сердцем росла новая жизнь, делая саму её неповоротливой и уязвимой. Н-нья…