Каждый раз, когда Беляна появлялась или исчезала Грул провожал её плотоядным воем. Несчастная бегала до тех пор, пока не упала. Ноги подкосились, руки перестали слушаться. Беляна застыла на траве, мелко подрагивая от слёз. Викинги подошли, спокойно поднимая беглянку. Та вскрикнула, пытаясь оттолкнуть сильные и грубые руки. Обернулась, ища глазами Гату.

— Умоляю, не надо! Гату! Не отдавай, родненький! Твоей буду! На веки! Все что пожелаешь делать стану! Умоляю, не отдавай!

Чудь медленно поднялся и подошел к ней. Подняв руку, он коснулся подбородка Беляны, заглядывая в глаза.

— Ничто и никогда не случается просто так. Значит не отплакала ты слез по Братиславу. Зовёт он тебя. — Гату мотнул головой. — Вон, этих прислал. Твоя судьба не в моей власти. А молить и не думай. Руки твои громче губ за себя сказывают.

Люта очнулась, когда первые лучи солнца бережно коснулись её щеки. Она заворочалась и поднялась на локтях, почувствовав, что ложе покачивается. Телега медленно тащилась по кочкам. Рядом лежали спящие Латута, Грул, да Святозар. Гату сидел на облучке, ласково почмокивая лошадкам. Вокруг был сосновый лес.

Люта и не заметила, как изменилась погода. Она вообще уже мало на что обращала внимание, всецело положившись на спутников. Необъяснимая усталость наваливалась едва она открывала глаза. Руки и ноги казались тяжелыми, будто не своими. Ставшие привычными дожди прекратились, но от этого не было легче. По утрам изо рта вырывались облачка пара, а на стеблях травы поблескивал серебристый иней. Самым милым сердцу занятием теперь было разжигание костра. Глядя, как пляшущий колосок пламени занимается, душа наполнялась надеждой. Авось и в тело так же вернется тепло да силы? Тщетно. Сил становилось все меньше. Ведьма с сожалением вынуждена была признать, земля отторгала её. Лесные духи все чаще не откликались, а когда приходили лишь смеялись в лицо.

Тропы, по которым Гату вел группу, давно перестали походить на приличные дороги. Они то поднимались, то спускались, затем продирались через бурелом, а порой шли по колено увязая в болотах. Однажды чудь объявил то, что все очень боялись услышать — дальше телега не пройдет, как и лошади. Люта испытала решительное несогласие, да куда там спорить. И так было ясно, Гату прав. Но как идти дальше? Если все, что они вынесли до этого, оказалось не самым трудным, то как не упасть замертво в пути?

— Лошадок бы зарезать, — как бы невзначай, заметил Грул. — Дичи как нет. Верно, говорю, Светозар?

— Сокол даже мышей не может поймать, — подтвердил тот. — На многие версты один сухостой. Ни зайца, ни песца. Даже птиц нет. Если бросать телегу, нужны припасы и желательно мясо.

— Мяса не будет, — отрезал Гату. — Здесь нельзя проливать кровь.

— Если не пролить крови, то мы протянем ноги, — покачал головой Светозар. — Кого именно ты опасаешься?

Гату помолчал некоторое время, хмурясь. Он взобрался на пригорок, вглядываясь куда-то в даль. Спустившись, чудь принялся молча распрягать лошадей.

— В молчанку играть будем? — Светозар начал несвойственно себе нервничать, но спускать чудю не собирался. — Кого ты опасаешься?

— Много кого, — ответил, наконец, Гату. — За ней… — он ткнул пальцем в сторону Люты, — по пятам идет какая-то тварь. Я наблюдаю это уже две ночи. То не упырь, но он двигается быстрее нас и хорошо прячется. Там, — чудь указал за спину, — как ты и сказал на много верст мертвая земля. Здесь не живут, кто питается корой и почками. Тут вообще не живут. Запах крови учуют в миг. В лучшем случае это будут дивьи. Разбудим один очаг — придется худо, два или три — нам конец.

— Эх, жалко все равно… — протянул раздосадованный Грул. — Столько мяса пропадёт.

— Не пропадёт, — покачал головой Гату. — Они будут пастись и топтаться, пока не накликают на себя беду. Когда за ними придут, мы уже будем далеко.

Понурое молчание встретило слова чудя. Безрадостная перспектива кормить невесть кого, да еще и преследование. Люта подошла к белоглазому, но тот словно и не собирался что-то прояснять.

— Довольно спать, жрица, — молвил он. — Ты сюда по делу, аль запамятовала? Скоро тебе понадобятся все силы и мужество.

Люта только губу закусила от обиды. Гату не переставая огорошивал и удивлял. И нет бы хоть раз чем-то хорошим! Латута же горестно прощалась с поклажей. Она уже успела напялить на себя оставшуюся одежду и теперь пыталась подъесть все, что собирались оставить. Её лицо осунулось за время путешествия. Полные щеки впали, исчез румянец, а на лбу пролегла первая морщинка. Латута бросила озадаченный взгляд на Люту, прикидывая сможет ли та тащить узелок с яблоками. На себя уже взвалила таких два.

— Брось, — сказала Люта, покачав головой. — Пустое. Скоро нам не понадобится много еды.

— Енто почаму эта? — осторожно осведомилась Латута, непрестанно жуя.

— Чувствую, — бросила Люта, отвернувшись.

Ведьму не отпускали мысли о преследователе. Кто-то идет по пятам. Кого еще боги прислали по её голову? Да и зачем? Не уж-то страшно так, ежели камень в руки Ягини попадет. Не понимала Люта чего боги так переполошились. Ну будет камешек не в тех руках, что с того, будто гибель всех богов на кону, а не спасение людей. Люта потерла пальцем камень на кольце и досадливо фыркнула: не гнушаются боги смертями и подлостями, когда им надобно, и ей не стоит. Когда скорбная процессия, расставшись с лошадьми, двинулась в путь, Люта пошла последней. Зябко подергивая плечами, она то и дело оглядывалась в надежде первой разглядеть подступающую опасность. Глаз быстро устал. Природа казалось унылой и однообразно серой. Чащобы становились все непрогляднее. Подлесок скрывал ноги до колен, а порой и по пояс. Пару раз Люте казалось, что нечто касается её кожи. Что-то мокрое и холодное. Она старалась думать, что это всего лишь влажные коренья или травы. Но страх уже крепко держал за глотку, заставляя думать лишь об одном, как бы подпрыгнуть да залезть на дерево.

Гату упрямо топал вперед, даже не глядя по сторонам. Время от времени он окликивал Светозара, спросить не видит ли сокол какой напасти, и получив отрицательный ответ, припускал еще быстрее. Чудь казался взвинченным до предела. То и дело белоглазый петлял, иногда принюхивался, касаясь древесной коры. Скоро сухостой сменился болотами. Великие силы, сколько же здесь было мха и клюквы! Все до единого принялись лопать налившиеся спелые ягоды, яростно пережевывая кислятину. Клюква была очень водянистая, но вкусная. Дабы никто не свалился в трясину было решено делать остановки, чтобы подъесть несколько кустов, не разбредаясь.

Уже вечерело, когда Гату вывел спутников в место, отдаленно напоминающее поселение. Здесь не было избушек или хотя бы шалашей, зато остались покосившиеся столбы с идолами, изъеденные плесенью и древесными жуками. Чудь прошелся взад-вперед, а затем объявил, что ночь они проведут тут.

— Кто здесь жил? — осведомился Грул, принюхиваясь.

— Я, — неожиданно ответил Гату. — Место старое, мой народ давно его покинул.

— Почему вы ушли? — тотчас накинулась с расспросами Люта. — Это здесь пробудился полоз?

— Не здесь, — нехотя ответил чудь, словно жалея, что начал этот разговор. — Тут нашли последний приют мои родичи.

Люта не решилась спрашивать дальше. Лицо Гату было и без того темнее ночи. Но все же помимо любопытства, чаяния ведьмы занимало дело.

— Ты же не хочешь тут быть. Выберем другое место для ночлега?

— Не хочу, но так будет безопаснее. Под твоими ногами десятки подземных ходов, которые укрепляло мое племя. Земля зачарована. Нечисть не сможет подкрасться незамеченной, хотя… — он помолчал, почесывая в затылке, а потом добавил. — Много прошло лет. Я уже не чую былого запаха и кровь спит, не откликается. Но это все лучше, чем посреди болота. Снизу крепкая порода, ежели дивьи нападут, будет попроще.

— Я думала чудские чары не рассыпаются и за век, — с интересом протянула Люта, все же поддаваясь наглой дотошности.