— Бьерк, раздери меня стервятник! Что это было? — взревел рыжий, выпучив глаза.

— Это Хельхейм, а не река, — отвечал ему воин, с прищуром следя за волнами. — Там живет какое-то чудище! Олаф, что это был за удар? Я видел щупальце в проломе! Там какая-то жуткая тварь! Она утащила наших братьев!

Олаф промолчал, как и спутники, вглядываясь в успокаивающиеся воды реки. Рыжий было собрался снова разразиться проклятиями, как вдруг его голос оборвался. Он замер, разинув рот, глядя перед собой. Чудь стоял вплотную, нависая над ним, как скала. Белоглазый придвинулся к лицу викинга, едва не касаясь его кожи и заговорил:

— Ты красиво себя украсил, воитель. Я знаю, что ты меня плохо понимаешь, не знаешь толком языка такой животной и древней твари как я. Это ничего, нурманский воитель. Зато я знаю, у кого ты взял эти косички. Твой меч висит на поясе слева. Это значит ты правша!

Рыжий не успел понять, что произошло потом. Мир взорвался болю, а он только кричал. Кричал, что было мочи. Чудь опрокинул рыжего на землю, придавив ногой и ухватившись за правую руку, что есть мочи рванул на себя. Раздался чавкающий хруст, перерастающий в истошный рев, умирающего от боли и страха человека. Оторванная рука отлетела в сторону, но это было только началом. Не успели спутники рыжего опомниться, как чудь опустился к поверженному врагу, перехватывая за ноги. Все заняло считанные секунды.

— Ты слышишь меня, викинг? — прорычал белоглазый, глядя в глаза захлебывающемуся от боли рыжему. — Мое имя Гату. Передай от меня привет своему Одину. Скажи, что я разорву каждого его сына, что явится сюда!

Резким движением, чудь сломал викингу обе ноги в области коленей. Ошеломленные происходящим спутники рыжего наконец пришли в себя. Олаф возопив, как горный аспид ринулся на белоглазого, нанося удар с разворота. Он почти попал. Должен был попасть, будь его противник человеком. Секира свистнула прямо у лица Гату, но тот проворно уклонился, откатываясь назад, и атаковал сам.

Его прыжок был столь стремителен, что вожак нурманов лишь с запозданием успел опустить оружие туда, где еще мгновение назад был чудь. Белоглазый схватил викинга под ноги, дергая в сторону. Тот повалился, но тотчас взлетел опять, правда уже не сам. Чудь, ухватившись обеими руками, раскручивал тело вокруг себя, нанося им удары по Бьерку, который попытался ударом меча поразить спину белоглазого. Берсерк отпрянул, боясь задеть своего товарища, что было ошибкой.

Взревев пуще прежнего, чудь взмахнул беспомощным супротив его древней мощи телом викинга, и трижды ударил им о земь.

«Будь! Ты! Проклят!».

Олаф охнул, и застыл без движения. Его члены замерли, жалко подрагивая. У него был переломлен хребет. Голова неестественно вывернулась, сломанное бедро повисло, закручивая ногу за спину.

Бьерк побелел от увиденного, пятясь. Его руки дрожали, на лбу выступил пот, а уверенные и полные решимости до этого глаза бегали, грозя покинуть глазницы. Он то и дело оступался и пятился. Рядом рыдал от боли изувеченный рыжий. Парень не мог пошевелиться, и даже снять с пояса ставший бесполезным меч. Слезы лились из глаз могучего когда-то охотника за трофеями.

— Один! — рыдал он, стараясь достать оставшейся в наличии рукой меч из ножен. — Один, я иду к тебе! Я сражался!

Чудь не глядя топнул по кисти рыжего, ломая пальцы. Более не обращая внимания на заливающегося воем нурмана, он шагнул навстречу Бьерку, медленно говоря:

— Я дам тебе всего один удар, викинг. Прицелься хорошо. Только один удар. Давай!

Взвизгнув, как полоумный, тот прыгнул навстречу белоглазому, замахиваясь. Меч сверкнул стремительно, как молния, но нашел лишь пустоту. В грудь нурмана ударила нога, выбивая воздух из легких и ломая ребра.

Меч выпал на землю, тело легло рядом, заходясь мучительным кашлем. От каждого сотрясения плоть ранила саму себя осколками костей. Бьерк перевернулся на бок, бессильно шаря пальцами по траве в надежде нащупать оружие. Он так и не успел подобрать меч. Чудь взвился в воздух, напрыгивая на свою жертву и сминая. Ударом обеих ног белоглазый размозжил врагу грудную клетку.

Олаф и рыжий все еще дышали. Гату хладнокровно ухватил обоих за ноги, подтаскивая к воде. Зайдя по пояс в теплые волны реки, чудь отпустил тела, которые тотчас пошли ко дну. Он видел полные страха глаза викингов. Они были живы и захлебывались, не в силах и сопротивляться от полученных травм. Белоглазый отвернулся, уходя прочь от поверженных. Подобрав тело Бьерка, Гату с размаху запустил его в реку и сел на берег.

Он закрыл глаза, опуская ладони к земле.

«Прости меня, земля-родненькая, за эту порченную кровь, что пролилась на тебя».

«Прости меня, сестра-река, за эту мерзкую плоть, что ты приняла».

Чудь замер и просидел так добрых три часа. Не мигнет глазом, не шелохнется, словно бы и не дышал. Убийством себя запятнал. Уже не первый то раз. Да токмо как жить иначе, покуда вокруг век лютого зверья. Ведь лезут они все сюда, лезут не разбирая дороги. Будто намазано им на этой земле, будто зовут их сюда. Вздохнул белоглазый и глаза закрыл.

Тяжело. Ох и тяжело, когда один ты средь мира, а и не мир то, а сплошная кровавая баня. И нет надежды в мире том на пробуждение и рассвет. А коли чуди уготована такая судьба, то и пусть не видать ему багрового рассвета. Белоглазый не просто так родился подземным жителем. Закат ему за брата и отца.

Вздохнув глубоко и головою тряхнув, чуть поцеловал землю, поднял растратившие ярость и ненависть глаза и побежал.

Ночной лес полнился шорохами, треском и голосами. Легкий ненавязчивый шепоток стелился по земле, взбирался по стволам деревьев и переплетался с листвой, устремляясь вверх, в небо, туда, где полная луна стыдливо пряталась за облаками. Люта шла по узкой тропинке, никуда не сворачивая и стараясь не смотреть по сторонам.

«Не оборачивайся»

«Не оглядывайся»

«Иди к нам»

Голоса, голоса, голоса. Писклявые, нежные, резкие. Люте казалось, что они, то мягко поглаживают ее по щеке, то впиваются в кожу, как колючки, но все, совершенно точно, подталкивают вперед, дальше по тропинке. Она не знала сколько еще предстоит прошагать, хоть и усталости не чувствовала. Шла босая простоволосая, ночная прохлада совсем не беспокоила обнаженное тело. Нагота Люту тоже не смущала, ей казалось совершенно нормальным, что она голая одна в лесу, и голоса это подтверждали.

«Не тревожься.

«Не плачь»

«Мы согреем тебя»

Впереди, среди деревьев, показался темный проем, не сомневаясь и секунды, Люта сделала шаг сквозь темноту и оказалась на поляне. Мертвая тишина повисла в воздухе, голоса смолкли, а лунный свет упал на землю, очертив ровный круг посередине. Люта опустилась на колени перед кругом, голова гудела, тело будто не принадлежало девушке. Ладони загребли первые комки земли и откинули в сторону, еще и еще раз, пока пальцы, зачерпнув в очередной раз комья, не наткнулись на что-то. В разрытой яме лежали кости какой-то птицы, тонкие, воздушные, несмотря на то, что лежали в земле, совсем белоснежные. Люта аккуратно провела указательным пальцем линию по одной из косточек. Лебединые.

«Возьми кинжал».

Прошептал голос, пощекотав краешек уха. Девушка поежилась от прохладного ветерка и недоуменно заозиралась. «Но у меня нет кинжала, где ж я возьму его!», — подумала она про себя, почувствовав, как лес вокруг недовольно зашумел.

«Он у тебя в руках, глупая».

Люта была уверена, что с ней говорит женщина, уж очень ехидно она ответила, еще и волосы взъерошила, так нежно, по-матерински ласково. Девушка почувствовала, как руки сжимают рукоятку, взгляд опустился вниз и действительно, она держала кинжал, да такой красивый, что дыхание сперло, когда аккуратно повернула его так и эдак, смотря на блеск лезвия в лунном свете.