— Откуда ты… — начала Люта, но Гату отвернулся, проходя мимо.

Застыв подле своих жен, он коснулся чела каждой, прижимаясь лбом ко лбу. Задержавшись напротив Шерры, чудь что-то шепнул ей. Люте удалось расслышать только обрывок фразы:

«… береги их…».

Люта хотела было возмутиться, что белоглазый не посвящает ее в свои планы, да скоро так и застыла, зачарованно наблюдая за диковинной ворожбой чуди. Гату сорвал охапку зеленого мха. Осторожно отщипывая растение, он положил его в рот каждой деве. Надорвав сосновую кору, Гату выскоблил смолу и принялся мазать женам веки, предварительно закрывая им глаза. Уложив чудских дев рядом друг с дружкой, Гату сел у изголовий. Нежно потрепав их поочередно по волосам, белоглазый замер. Он дышал все медленнее и медленнее. В какой-то миг Люта поняла, что не слышит ничего в мире кроме его дыхания и стука чудского сердца. Гату закрыл глаза и затянул странную не то песню, не то заговор.

В старой штольне ветер свищет.

Нету больше никого.

Спят кроты, уходят мыши,

Тьма клубится глубоко.

В потолке зияет пропасть,

Очи темные крадя.

Воет в стенах старой штольни

Тень, на цыпочках бродя.

Нету ей пути на волю,

Для судьбы одна лишь пыль.

Видит вместо солнца пропасть,

Вместо сердца стонет гниль.

Люту аж передернуло от слов Гату. Он шептал их так нежно, словно убаюкивал ребенка, но по спине девушки побежали мурашки. В стороне кто-то ойкнул и зашуршал. Латута, придя в сознание, уж не была рада тому. Безвольно перебирая руками, она пятилась, силясь отползти как можно дальше, что-то бормоча. Ее мелко трясло, а взгляд был прикован к фигуре Гату. Чудь простер руки над женами. Их тела медленно уходили под землю.

Закончив обряд, Гату поднялся и обернулся, проведя взглядом по лицам девушек так, словно бы не узнавал их.

— Пора идти, — наконец выговорил он, и развернувшись пошел прочь, не оглядываясь.

Как ни странно, именно Латута освоилась в обществе чуди быстрее других. Простодушная селянка, едва смекнув, что от громадного чудовища не исходит опасности, начала донимать того расспросами. Люта вполголоса посмеивалась, довольная тем, что внимание сельской дурынды переключилось на новое диво дивное, однако чутко внимала всему сказанному белоглазым.

— А хде вы енто, ну, живете-то, а?

— В землянках, — флегматично отвечал чудь, не отрываясь от высматривания потенциальной опасности.

Гату всегда был осторожен. Оказавшись же в обществе ведьмы и волколака, который вернулся едва они тронулись в путь, чудь стал мнительным. Он не разрешал разводить огонь, ругался, если кто-то ломал веточку на дереве или неаккуратно наступал на траву. Не прошло и часа пути, как Люте прилетело за то, что она в задумчивости пожевав травинку, сплюнула ее наземь.

— Ты чего добиваешься? — зашипел чудь, подскакивая к девушке, глядя с прищуром и подозрительно. — По следу нашему кого пустить хочешь? Нет? Тогда это что?

Он указал на пожеванную травинку.

— Травинка, — ответила Люта, уже жалея о своем поступке.

— Тогда, чтобы всем нам не тратить время, давай ты сразу до ветра сходишь, да потом по деревьям подарков для белок развесишь?

Латута весело загоготала, но увидев, что чудь и не собирался смеяться, проглотила вырвавшуюся смешинку. Люта же проигнорировала замечания, продолжая закипать.

«Кто тут кого пленил я его или он меня? — гневные мысли метались в голове девушки, подобно молниям. — Строит из себя лешего! Тоже мне, следопыт выискался!».

— От тебя смердит темной силой, — проговорил чудь, не собираясь отступать. — Если ты будешь неосторожна, за тобой увяжется такая хмарь, какую Ягиня тебе и в кошмарах не показывала. Мы не на прогулке и чем дальше, тем будет хуже и опаснее.

— Хо-ро-шо, — сквозь зубы процедила Люта, поднимая травинку и убирая ее за пояс. — Теперь ты доволен?

— Нет, — абсолютно серьезно ответил Гату. — Ты ее выкинешь, стоит мне только отвернуться. Ешь.

— Еще чего! — заносчиво выпалила Люта, окончательно выходя из себя. — Не дождешься!

— Ешь, — холодно прорычал Гату, надвигаясь на девушку.

— Тебе надо ты и ешь!

— Да ладно вам! — вмешалась Латута, вставая между чудью и Лютой. — Эка невидаль, травинка это ж что? Это пустяк.

С этими словами Латута выхватила травинку из-за пояса Люты и одним махом скомкав, проглотила.

— Опрометчиво, — покачал головой Гату, но не став вдаваться в подробности, двинулся в путь.

Волколак, все время наблюдавший за происходящим, подошел к Люте, осторожно шепнув:

— Вообще-то он прав, так-то… Я бы взял след, если бы наткнулся на такую оплошность посреди леса.

— Сговорились что ли? — выпалила Люта, презрительно сощурившись.

— Дело в твоей крови, — ответил волколак, пожав плечами. — Такие как я ее чуют за версту.

— А другие? — заинтересованно осведомилась ведьма.

— Не знаю, но, наверное, тоже. Это особый запах.

— Как это? — не поняла Люта.

— Ну, — протянул волколак подбирая слова. — Понимаешь, я перевертыш, теперь моя жизнь принадлежит ночи. Люди — это создания дня. А ведьмы, жрицы, вы аккурат посередке, значится. Вхожи и к тем, и к другим, со всеми своими знаетесь.

— Но ты тоже можешь войти в людское селение, как человек, — возразила Люта.

— Так-то оно так, — кивнул волколак, почесав за ухом. — Да только то, все одно обманом будет. Не может волк среди стада овец жить, да своего знаться. Не протянет долго.

Он кровожадно ухмыльнулся, сверкнув желтыми глазами. Люту слегка передернуло, но девушка постаралась не подать вида, что впечатлена его гримасой. Коротко кивнув, она показала, что разговор окончен, чуть ускоряя шаг, чтобы остаться наедине с мыслями.

«Жрица неумеха! — кляла она себя. — Даже пес шелудивый тебя поучает».

Тем временем Гату постепенно взвинчивал темп. Ему явно не нравилось, что спутники много болтают. То и дело он опускался наземь, принюхиваясь и прислушиваясь. Иногда белоглазый пробовал землю на вкус, пережевывая так задумчиво и медлительно, словно пробовал заморское яство. Латута смотрела на него во все глаза, каждый раз спрашивая:

— Ну, чегось? Порядком все?

Гату чаще всего не отвечал, лишь иногда кивая. Задержавшись у одного мощного и древнего дуба, он простоял рядом так долго, что Люта уж собиралась окликнуть.

— До деревни недалече, — сообщил чудь.

— Верно, — кивнул волколак.

— Мне надобно переодеться, — продолжил Гату, обращаясь к Люте. — Если кто спросит, я твой дед, слепец.

— Как угодно, — ответила жрица, едва сдержавшись, чтобы не ответить колкостью.

Чудь развернул до этого сложенный за спиной плащ, накинув его на голову, так, чтобы капюшон скрывал лицо. Ступни с острыми и толстыми когтями, Гату обмотал материей. Сразу сгорбившись, словно его и правда перегнуло под тяжестью лет, он пристроился позади Люты.

— К чему это все? — поинтересовалась жрица, украдкой поглядывая на белоглазого.

— До деревни недалече, — повторил чудь, добавив. — В лесу охотники. Чую. Нашего брата вы люди по-разному встречаете. Кто хлебом, солью, а кто стрелой, да арканом.

— Может обойдем стороной это селение?

— Нельзя, — прохрипел Гату понизив голос. — Это радимичи. Они известные труженики, еду продадут без вопросов. У них же ты наймешь соколиного охотника.

— Это еще зачем? — вопросила Люта, мысленно желая выдрать себе волосы от стыда.

— Сокол видит далеко, никто и ничто от него не укроется.

— Дык, как он будет нам о том, чаво увидал сказывать? — влезла в разговор Латута.

— Он своему охотнику будет сказывать, — Гату лишь пожал плечами, словно такое было в порядке вещей. — У сокола и охотника, его приручившего, особая связь.

— Вообще-то я про такое слышал, — задумчиво пробормотал Грул.

— Звериное начало не только в тебе сильнее человеческого, — пояснил Гату. — Вы даже не знаете насколько близки к земле, а все бежите от нее. Избы свои поднимаете, словно сторонитесь, позабыв, кем были раньше.