Его товарищ оказался удачливее. Ударом молота, он едва не поразил чудя в голову, желая покончить с противником одним ударом. Белоглазый увернулся, но не успел ответить, поскольку в его грудь летело копье. Кувыркнувшись назад, он едва не лишился головы снова. Черноволосый Рагнар атаковал со спины, круговым взмахом секиры едва не перерубив шею Гату. Он потерпел неудачу лишь потому, что враги столкнулись. Кувырок чудя пришелся как раз ему под ноги и удар ушел в сторону.

Мгновенно вскочив на ноги, Гату схватил упавшего викинга за ногу, раскручивая вокруг себя и швырнул в бегущих навстречу Берси и Гутфлита. Оба рухнули как подкошенные, не ожидая ничего подобного. В этот момент перед Гату снова оказалась Ингунн. Она двигалась пригнувшись, ощерившись словно рысь. Копье в замахе за спиной, ноги переступают уверенно и методично, словно она танцевала.

Выпад! Гату снова отскочил, не успевая перехватить оружие.

Выпад! Копье чиркнуло по бедру, оставляя кровавую дорожку.

Ингунн победоносно ухмыльнулась, как вдруг замерла. Ее тело изогнулось, и она упала, заливаясь кашлем. Гату взирал на происходящее также изумленно, как и все окружающие. Меж тем, кашель воительницы перерос в стон. Она вдруг вскочила, дико крича, и принялась царапать свое горло. Безумно визжа, женщина рвала свою же кожу, совершенно не заботясь о том, что это ее убьет. Ото всюду послышались крики, но в голосах этих не было ярости, а только… страх и боль.

На глазах Гату один за другим нурманы падали наземь, заливаясь кровавой рвотой и ревя, словно бешеные волки. Понимая, что не время разбираться в происходящем, белоглазый опрометью бросился к Грулу. Мужик был на гране умственного помешательства. Даже видавший виды волколак взирал на происходящее с ужасом.

— Какого лешего тут творится? — прохрипел он, облокачиваясь на Гату, когда чудь снял его с жертвенного алтаря.

— Кажется, наша жрица перестаралась, — бросил белоглазый, сам трясясь от страха. — Ходу! Ходу! Скорее!

Его крики уже можно было не скрывать. Нурманы изрыгали кровавые фонтаны из глоток. Те, что впали в это состояние первыми уже начали превращаться. Их глаза, заливали белесые бельма. Кожа в мгновение ока чернела, будто выгорая. Еще недавно могучее воинство гнило заживо, надрывно визжа. Отупевшие и обезумившие от боли живые мертвецы, хватались за оружие, убивая друг друга. Они улюлюкали, словно видели перед собой сокровенную Вальхаллу и дрались. Дрались с остервенением и безумием нечисти.

Гату взвалил Грула на себя и побежал, что было мочи прочь от этого жуткого светопреставления. Со стороны Смоленска протрубил сигнальный рог, следом за которым, перекрикивая гвалт, стоящий над лагерем викингов, послышался клич, выходящих под стены ратников:

— Ру-у-у-усь! Бе-е-е-е-й!

Пожалуй, более смурного дня для Люты не было с той поры, когда Изу-бей увез ее из отчего дома, надругался, а после отрубил голову жениху, чей образ она с детства в сердце лелеяла. Гату не стал отводить ее в сторону, он не стал выговаривать ей как обычно, воспитывая и поучая, словно дитя неразумное. Белоглазый кричал, распугивая птиц и зверей, заставляя съеживаться даже Светозара. Латута и та зад свой трясущийся спрятала за деревом, впрочем, безуспешно.

— Дрянь черная! Ведьма сумасшедшая! Ты что творишь, ты кем себя возомнила, смертью самой?! Так косу чего не возьмешь, да в открытую махать давай, чтоб не обманывался люд, глядя в глаза твои бесчестные! Я, о чем просил тебя, о чем, спрашиваю?!

— Сонное зелье ты просил, — промолвила Люта, помертвевшими губами. Ее будто все силы разом покинули. Стояла, что на площади перед казнью, камней не хватало в руках разгневанного люда и по лбу, по лбу мерзавку. А чего мерзавку-то? Чего на этот раз сдюжила не так? К груди будто кто головешку прямиком из огня приложил, ужо так ужалило. Злые слезы в глазах закипели, да не пролились, не увидит чудь слез ее. Только и может, что грязью поливать, винить во всех грехаха да бедах. Ведьма черная, ведьма гадкая, ведьма, ведьма… Ведьма!

— Не травила я никого! Слышишь, не убивица я! Ведьма — да, душ собирательница — да, но не убивица! Не душегубка! Не в этот раз уж точно. Не знаю отчего нурманы те померли.

— Замолчи, умолкни, ведьма, — прорычал Гату. — Зелье ты дала, от него нурманы и загнулись. Твои руки прикоснулись к смертям и отправили их в чертоги Мораны. Знаю, — покуда Грула вытаскивал — ты молилась, приносила жертву своей богине, да смеялась над доверчивостью моей, так? Не видать доброты тебе от меня, и доверия не видать. Кому хочешь молись, кому хочешь верь, а на меня даже смотреть не смей.

Люта обвела взглядом поляну. Грул лежал рядом с костром и угрюмо разглядывал проплывающие облака. Ему все еще было не хорошо, пусть и волчье нутро быстрей восстанавливалось нежели человеческое. На Люту он не смотрел с момента появления в лагере, натерпелся. Светозар хмуро рассматривал стрелы, ковыряясь в оперении, ему все не нравилось с самого начала. Не только Люта, но и вся компания, что подобралась, будто в наказание ему за смерти товарищей охотников. Латута так и стояла за деревом, оттуда доносились всхлипы и утробное сморкание.

Взгляд ведьмы остановился на брате с сестрой. Братислав что-то тихо шептал Беляне, стоя рядом с лошадьми и поглаживая их по гривам. Можно было бы отвести взор и возразить Гату, вступить с ним в жаркий спор, кричать еще громче, но счастливый блеск в глазах Беляны заткнул рот Люты и потушил головешку в груди, оставляя легкое тление.

Ей нужен совет.

Девушка отвернулась от белоглазого и сделала шаг в чащу. На руке сомкнулась огромная ладонь и сжала до хруста костей.

— Куда собралась? Мы не закончили разговор. Покуда не объяснишься, никуда не денешься.

— Отпусти, — Люта посмотрела Гату в глаза и дернула запястье из железной хватки. Острые когти черканули по белоснежной коже, оставляя красные линии с маленькими каплями крови.

Он не стал делать еще одну попытку остановить ведьму, а просто махнул рукой, мол, да иди ты, пропащая, отвернулся и побрел в другую сторону. Люта, перед тем как нырнуть в густые и такие гостеприимные объятия леса, последний раз обернулась и бросила взгляд туда, куда устремился Гату. За ним след в след, чуть ли не вприпрыжку побежала, подобрав юбку, Беляна. Люта тяжело сглотнула, и отведя тяжелые ветви куста в сторону, исчезла в лесной темноте.

Ей нужна была Ягиня. Она хотела услышать насмешливый тон, что лучше всего приводил ее в чувство и помогал думать. Она отошла как можно дальше от стоянки и упала на колени прямиком в листву. Руки очистили небольшую полянку, кинжал расчертил руны на стылой земле. Люта сделала глубокий вдох, успокаивая рваный стук сердца, и шумно выдохнула, делая надрез на ладони и окропляя рисунок кровью. Лезвие сделало круг и воткнулось в точку замыкающую линию. Покуда она не прервется, связь будет держаться. Рука с раной зависла над рунами, черный камень на кольце полыхнул тьмой, проявился серп Мораной дарованный, шепот пронесся меж деревьев, посылая отчаянный зов помощи:

— Ягиня, услышь меня! Приди на зов, не откажи в помощи. Не сдюжу я…

Несколько соленых капель сорвалось в круг и впиталось в благодарную почву. Порез на руке забился, будто кто пальцем надавил и поковырялся, отчего девушка зашипела, борясь с желанием сжать ладонь в кулак и отпрянуть, баюкая и лелея рану.

— Чего ты там не сдюжишь, — раздалось ворчание прямиком из камня на кольце.

После гибели Хатум кольцо никак не проявляло себя и Люта думала, что стало оно бесполезной побрякушкой, да только Ягиня поколдовала над ним, расщедрилась для ученицы, каплю своей крови пожертвовала да подсказала, как связаться с ней в случае чего. Надолго сил кольца не хватит, но перекинуться парой слов и того не мало.

— Все не так идет, — выпалила в отчаянии Люта. — Только и вышло, что жен чудских пленить, а дальше, хоть топись!

— Дура, — рявкнула Ягиня. Голос звучал глухо и хрипло, но злость слышалась, да и камень полыхнул чернотой так, что девушка вскрикнула от пронзившей ладонь боли. — Не важен путь, каким ты идешь, важна цель. Если ты приближаешься к ней, значит все идет как надо.