Отовсюду слышались крики и ругань. Кто-то истошно визжал и в крике этом слышалась боль истовая. Рвали воинов дивьи люди. Ох и рвали, метавшихся аки котята слепые, ратников Драгомировых. Верный путь избрал воевода, и правда каменья несметные лежали в этих землях. Да вот беда, нашелся у сокровища того уже хозяин. Дивьи люди очень редко встречались. Поговаривали, что они не способны сами по себе плодиться. Стало быть эти пропащие друг друга по ночам и ковали. В недрах земной тверди, оскорбляя землюшку-мать, строили дивьи свои печи и ковали. И уж такое эти заблудшие ковали, что порой и в страшном сне не каждому приснится. Почуял вкус их смрадного дыма, чудь белоглазый, но кто ж послушает пленника.

А меж тем, шел бой не на жизнь, а насмерть. Оправившись от первого внезапного удара, ратники образовали кольцо, стоящие внутри того кольца, спешно поджигали факелы. Оказавшись на свету дивьи тотчас отступали. В открытом бою мало у них было шансов супротив Драгомировой рати. Еще трижды за ночь приходили дивьи. Но лишь четверых недосчитался на утро воевода.

Когда первые лучи солнца проникли под пышные кроны леса, Драгомир подошел к белоглазому, странно посматривая. У ног чуди, да еще в сторонке рядом, валялись останки странного существа из тех, что ночью бушевали. Да только не разрублено оно было, уродище это, а разорвано аккурат напополам.

— Что же мне, поверить теперь, что за нас ты дрался, а не наслал этих тварей?

— Зачем тогда спрашиваешь? — ответил чудь, поднимая свои холодные проницательные глаза.

Воевода кивнул. Поморщился. Глянул в даль, потом на чудь. В затылке почесал.

— Ладно, — сказал он, словно соглашался с самим собой. — Ты и правда предупреждал. Коли найдешь для нас каменьев, да злата дюже богато, отпущу. Скажу старосте, так мол и так, зарылся в землю, там его и знали.

Чудь никак не отреагировал на снисходительность воеводы. Тот это заметил. Нахмурился.

— Не рад ты, я вижу? — раздраженно спросил Драгомир.

— А чему мне радоваться, воевода? Тому, что ты мою свободу отняв, ее мне же и продаешь за злато да камни?

— Не могу сказать, чтобы не ждал от тебя такой вот пакости, — буркнул воевода, но чудь в покое оставил.

Белоглазый сдержал слово свое, навел людей Драгомира на жилы со златом. Благо рядом они были. Не зря дивьи ночью огрызались. Прямо под ногами лежали каменья, да жилы с рудой порочного желтого металла. Едва рудокопы начали вгрызаться в камень, явились первые находки. Драгомир был очень доволен. Он суетился вокруг ям, едва сам не лез рыть прямо руками.

— А камения? Камения тута тоже имеются? — испрашивал он у чуди, едва не подпрыгивая.

— Есть, воевода, все есть.

— Ну, так показывай! Где копать? Какие камни?

Чудь поднял глаза на Драгомира, в который раз видя нового человека. Грудь воеводы вздымалась от тяжелого дыхания, то рука, то нога нервозно подрагивали. Очи его горели истеричным пламенем опьяненного одурманенного златом несчастного.

«Никогда он меня не отпустит, — заключил Чудь, глядя в те глаза. — И никогда ему не будет достаточно».

— Вы хотите камения? — спросил белоглазый, опускаясь на колени. — Извольте. Берите. Собирайте.

Чудь припал ладонями к земле, низко наклонился, коснулся губами. В тишине, опустившейся на головы ожидавших чуда ратников и рудокопов, скрипнули недра, затряслась под ногами каменная порода. Люди перепуганные, казалось, в миг забыли про камни. Да куда там? Никогда они о них не забудут. И тогда стали самоцветы появляться. То малахит из ниоткуда на траве покажется, то рубин, то топаз. То мелкий, то размером с земляничную ягоду! Ох и что тут началось!

Ратники ползали на брюхе, шаря перед собой руками, окончательно потеряв остатки разума. Воевода не лучше прочих, скакал аки козел, успевая покрикивать на обезумевших воинов. А камни все появлялись и появлялись. Не было числа сверкающим ослепляющим разум камням. И хоть хватило бы тех сокровищ на каждого, ратники начали меж собой драться. Чудь даже не успел понять, кто первым выхватил меч. Чарующую тишину лесной чащи наполнил лязг металла в руках чудовищ, убивавших друг друга за мертвый камень и металл. Он ничего более не сказал и не сделал, развернулся и ушел, даже не скрываясь. Потому как знал белоглазый, некому теперь его охранять, да стращать. Не до него им сейчас.

Когда к власти у хазар приходит новый каган, ему предстоит пройти непростое испытание. На шею предполагаемого правителя накидывают петлю и душат. Шелковую веревку, крепкую настолько, что, как не тяни не порвешь, затягивают, пока будущий каган не начинает задыхаться. Тогда у него спрашивают: «Сколько править будешь?». Он судорожно выплевывает число, которое и становится сроком его правления. Верили степные воины, в возможность предвидения судьбы в крепких объятиях смерти.

Люта чувствовала себя точно так же, будто бы на ее шее затянули шелковую верёвку и тянут покуда сил хватит. А она лихорадочно скребет по шее, оставляя длинные, алые царапины на белоснежной коже и скулит, скулит от боли в легких. Не вдохнуть не выдохнуть, не закричать, не воззвать к божьей милости. Отвернулся Ярило, уснул Велес, нет поблизости Сварога и Перун решил отвлечься от истины. Кого о помощи просить? Кому жаловаться на судьбу бестолковую?

Покрыли голову девицы платком шелковым, нарядили в платье новое, показали жестами, чтобы сидела да не дергалась, ждала суженного. Не Милослава… Станет отныне она женою Изу-бея, наместника хазарского. Да не первой, а второй. Главную жену она видела мельком, но и того хватило. Злые раскосые глаза прожигали в ней дыру. Еще бы мгновение и пальцы первой жены, которые нервно подрагивали при виде Люты, сомкнулись бы на хрупкой шее новой забавы наместника. А возразить она не могла, у хазар право было до десяти жен иметь, что тут скажешь, даже, когда хочешь быть единственной.

Первая слезинка скатилась по щеке и растворилась в ткани свадебного платья, для нее все одно что погребального. Маленькие кулачки скомкали платок, словно разорвать его в клочья хотят, а силенок маловато. Нет сил у нее ни как у парней дюжих, что по осени бревна рубят, что колдовских, как у нечисти лесной. Дал бы ей кто крупиночку, ужо она бы развернулась! Наместника этого так заколдовала бы, ухх!

Что именно ухх, Люта не знала, колдовство казалось ей чем-то страшным, не сбыточным и бесконечно далеким. Кормилица, когда девушка маленькая была, каждую ночь страшные сказки ей рассказывала. И про русалок — девиц с зубами острыми, да хвостами скользкими, а на руках не ногти, а когти, и про банников, что людей до смерти исхлестать могут чуть что не по ним. Сказок этих у бабки видимо не видимо было, одна страшнее другой. Да только ни русалок, ни леших, ни банников Люта так и не увидела, и в сказки верить перестала.

Тихая служанка проскользнула в шатер к невесте и шурша подолом подошла к девушке.

— Дар невесте от первой жены, луноликой Хатум.

Рядом с Лютой на ковер легло серебряное кольцо с черным камнем, таким красивым, что девушка, не удержавшись сразу же протянула к нему руку, но тут же одернула. Служанка подбодрила ее кивком и легкой улыбкой, мол, бери, подарок же, чего боишься. Люта несмело взяла в руки кольцо и завороженно стала разглядывать камень.

— Словно небо звездное, — прошептала она и примерила колечко на руку. На секунду ей показалось, что метал слегка сжался вокруг ее пальца и потеплел, но она тут же отбросила глупые мысли. И чего только от волнения не привидится.

— Спасибо ей скажи, очень красивое, — Люта с благодарностью взглянула на служанку. Та в ответ поклонилась и вышла из шатра.

«Надо же, а я думала, что первая жена злится, что Изу-бей еще одну женщину в дом привел, а она подарки шлет. Странные, хазары эти». — Девушка покачала головой. Вроде и приятно, а замуж все равно не хочется за наместника. Чего ей кольцо то, если с нелюбимым жить придется, еще и с женщиной другой делить.