Спала Люта беспокойно. Ей снилась боль, а еще туман, в котором она брела на ощупь, боясь сделать шаг и сорваться в пропасть. Она не могла понять куда ей идти и кого искать. Внезапно поверхность под ногами содрогнулась, туман рассеялся, а перед девушкой взметнулось черное пламя. Оно шипело и жалило, и как бы не пыталась отойти от него Люта, а все одно доставал и больно хлестал по рукам, ногам, платью, оставляя порезы и ожоги.

Она точно знала, что ей нужно туда, за этот огонь, но ее не пустят, а потушить черное пламя не сможет. Божественный то огонь, не по зубам он ей, никаких знаний не хватит.

— Уходи, жрица, не место тебе на моих землях!

Голос, что, казалось, звучит отовсюду придавил к земле и заставил уткнуться носом в поклоне. Хлестнула плеть из черного огня, совсем рядышком с щекой Люты, заставляя дрожать и желать смерти.

— Я должна, — просипела она, поражаясь собственной наглости. Уж лучше б молчала.

— Ежели ты жрица жены моей, не значит то, что можешь слово молвить, — продолжал греметь голос, щека Люты расплющилась по полу, из носа потекла кровь, она почувствовала, что еще чуть и кости затрещат от давления, а после рассыпятся в труху. — Знай свое место!

Вопреки страху и незавидному положению, в душе Люты загорелся костер злости. Тетка указывала, хазары указывали, Радислава язык ядовитый точила об нее, Изу-бей как хотел пользовал, белоглазый вечно недовольство выказывал. Всем-то она поперек горла, всем неудобна, а ей-то они все по нраву должны быть, всем-то угождать она должна!

— Я-то свое знаю, — Люта насилу щеку оторвала от земли, встав на руки и пошатываясь под давлением, чувствуя, как рот и подбородок заливает кровь, хлынувшая из носа, — и камень заберу!

— Ведьма, очнись, слышишь меня, очнись!

Люту трясло так, словно она на телеге по кочкам скачет. На силу глаза разлепила, а над ней Гату навис и мотыляет, что куклу тряпичную, только и дело, что голова качается туда-сюда. Все столпились, как у смертного одра, смотрят на нее, будто ожидая, что сейчас-то и отбросит копыта, с надеждой так.

— Не помру, не дождетесь, — хрипло рассмеялась ведьма, отталкивая руки белоглазого от себя и кое-как приподнимаясь на локтях. — Чего надо?

— Дык кровь-то кровь у тебя пошла, ведьмочка, — опасливо проговорила Латута, протягивая тряпицу мокрую. — От криков твоих проснулись все, а ты мечешься, землицу ногтями шкрябаешь, а потом кровища как хлынет, тут-то и давай будить тебя, а ты никак не просыпаешься…

— Поговорить надо, белоглазый, да только отойти я сейчас не смогу, ноги не держат, ты уж попроси этих, — Люта мотнула в сторону честной компании головой, — чтоб делом занялись, а мы потолкуем.

— Нет уж, — пробасил Светозар. — Ты при всех давай говори. Мы вместе идем, значит и толковать вместе будем. Доболтались уже в тихую, чуть вусмерть не разругались.

Люта обожгла лучника жгучим взглядом, отчего он только хмыкнул, мол, не боимся мы, пуганные. Покряхтев и усевшись удобней, Люта окинула всех мрачным взглядом и наткнулась на Братислава с Беляной. Беляна вызывающе вздернула подбородок и сложила руки на груди, всем видом показывая, что и не подумает уходить, и вину не чувствует, а кому надо тот пусть, что хочет, то и делает.

— Ваше дело. Впереди земли Чернобога, — скупо буркнула Люта, глядя только на Гату. — Для нас это означает проблемы, потому как я, — она ткнула себя пальцем в грудь, — Мораны жрица, а ты, белоглазый, со мной идешь, как и они все.

— Так Чернобог же муж ейный, — брякнул волколак. — Ну, Мораны же. Чего это он недоволен будет?

— Муж с женой не всегда в мире живут, — Гату тяжко вздохнул, устало проводя ладонью по лицу, как бы пытаясь смахнуть с себя все, что накопилось за не такой уж и долгий поход. — И тут не в том дело, куда мы идем, а зачем.

— Зачем? — встряла Беляна, ожидая, что вот-вот, да и выдадут тайну мрачные путники.

— За надом, — рявкнула на нее Люта, но осеклась под суровым взглядом Гату.

— Выбора все одно у нас нет, но хоть настороже будем. Дорога легче не станет, это точно. Встать сможешь? — обратился он к Люте, которая улеглась обратно и прикрыла глаза. Ее рука пошарила по земле и нащупала рядом сумку, она покопалась там и вытащила мешочек, принюхалась, призадумалась, чего-то вспоминая, и кинула в руки Латуте.

— Завари, выпью и встану, может, даже сил хватит Беляну удушить, — черные глаза сверкнули из-под приоткрытых ресниц и нашли смешливую девку, что за плечом брата схоронилась. — В следующий раз не пожалею, Беляна, слышишь? Можешь не верить, можешь молиться своим богам, да только не пожалею.

— Прекрати, — одернул ее Гату и отошел в сторону, подавая пример остальным. Пора было собираться в путь. Предстоял дневной переход подальше от разворошенного муравейника под Смоленском, а после их ждали земли, что не сулили никому добра.

Беляна болтала пуще прежнего. Её рот не затыкался ни на миг, словно девушка боялась любой передышки. Присмиревшая по первой, она старалась вернуть расположение спутников, все время заполняя разговорами. Дюже милостивая да сердечная Латута с радостью ей поддакивала. Толстуха вообще не любила скандалов и свар, а потому с готовностью помогала замять произошедшее.

Светозар, хмуро наблюдавший за всем этим представлением, как-то окликнул Гату и вполголоса сказал:

— Надо гнать брата с сестрой. Девки друг другу не спустят.

— Знаю, что не спустят, — ответил чудь, немного погодя. — А варяги не простят смолянам столько убитых.

— Нурманы сами за смертью пришли. Убивать, грабить, уводить в рабство, — парировал Светозар.

— Так-то оно так, да и не так вовсе, вроде бы, — обронил Гату, оглядываясь на Беляну.

— Объясни, — охотник выглядел изумленным.

— Это не мелюзга какая-то была, варяги при конунге пришли. Резня резне рознь, — ответил Гату, встретившись глазами с Светозаром. — Пободались бы да разошлись, друг другом довольные. И руки размяли и на откуп сторговались.

— А ежели нет?

— То мы не узнаем больше. Смоляне сами не дураки подраться, то все знают. Да токмо слыхивал я и другое о них. Нет согласия там и уже давно его нет. Всего восемь драккаров супротив Смоленска. Не мало ли, как по-твоему?

Светозар задумался. Восемь кораблей, немногим меньше сотни воинов. Выглядело действительно не шибко внушающе.

— Не понимаю, — признался он. — Ежели ты говоришь там конунг был, то почему так мало? Из малокровных что ль?

— Я думаю, они заранее обо всем сговорились — конунг и смолянский староста, али воевода, али из немирных купцов кто, поди ж знай. Нурманы нападают, берут город в кольцо, жгут, да не особо усердствуя. А когда до драки бы открытой дошло, неугодных свои и выдали. Викингам богатство, да потеха ратная, а заговорщикам воинское подспорье для делишек своих.

— Круто ты завернул, чудь, — хмыкнул охотник, но все же задумался. — Не шибко-то ты в людей веруешь?

— Слепо верят лишь те, кто от правды бежит, — было ответом.

Поняв, что продолжения не будет Светозар снова нахмурился. Он никак не мог привыкнуть к обыкновению белоглазого говорить так, словно лишь его слова истина, и иного сказу быть не может.

— А брата с сестрой все же гнать надо, — напомнил охотник.

— Пусть идут с нами, ежели им то угодно, — пожал плечами Гату. — Сами путь выбрали.

— Не понимаю я тебя, — посетовал Светозар. — То никому не доверяешь, то абы кого, да еще после такого за собой тащишь.

Чудь немного помолчал, снова обернувшись к Беляне. От охотника не укрылось, что белоглазый изменился в лице. Его словно что-то угнетало, ни то печаль или быть может… сложное решение? Беляна весело щебетала, то и дело бросая колкие взгляды на Люту. Та же шагала, вздернув подбородок, едва ль не спотыкаясь.

Меж тем началось редколесье. Укромные чащи, скрывавшие путников все это время, оставались позади. Ястреб парил в небесах и вроде бы ничего не сулило бед, однако ж все подобрались, словно эту самую беду учуяв. Внезапно погода испортилась. Поднявшийся ветер стал лишь первым предвестником этих перемен. Вскоре небо стянули тяжелые грозовые тучи, то и дело искрящиеся сполохами молний.