— Убьешь — с женами своими можешь попрощаться! — через чур громко прокричала Люта, выдав с головой свой страх. Она дернулась было в сторону окаменевших на земле женщин, но остановилась.

Чудь замер, глядя словно сквозь нее. Нельзя было во взгляде том разобрать эмоций и желаний. Он молчал, но молчание то было красноречивее любых ругательств. Люта почувствовала трепет перед древней, чуждой ей силой. Она словно смотрела в темный омут лесного пруда, ни дна не видать, ни того, что во мраке скрывается.

Люта сделала шаг назад и показала чуть подрагивающей рукой на статуи.

— Заклятие на них только я снять могу, так что говорить со мной тебе придется, а то и что скажу исполнять.

— А ты выросла, — наконец, проговорил чудь низким тягучим как сосновая смола голосом.

Видно было, он торопился и путь его сильно измучил. Под глазами пролегли тени, от тяжелого дыхания грудь медленно поднималась и опускалась, словно бы через силу выталкивая воздух из легких и вбирая его обратно. Он был не просто худой, а изможденный работой ли или едой скудной, кто поймет, да только все равно сила чувствовалась в нем не дюжая. Было в нем что-то такое… Будто на зверя дикого смотришь. Едва ль подбородком поведет, а такая животная грация. Сразу понятно, ежели прыгнет, за порошочком-то рука не успеет метнуться.

Люта прищурилась, недоумевая, откуда бы знать ему выросла она или нет, ежели видятся впервые. Сцепила руки на груди и строго посмотрела прямо в страшные глазищи чуди. Не время предаваться сомнениям или жалости, на поиск другого такого времени нет совсем, да и кто знает, найдется ли, Ягиня говорила кучка их осталась.

— Чего тебе надобно, жрица?

— Ангатир.

— Ангатир, — медленно повторил за ней белоглазый и почему-то хмыкнул.

Теперь он смотрел на нее иначе. От ярости и сосредоточенного вызова и следа не осталось. Но что же это? Жалость? Тоска?

— Дев чудских отпусти. Ни к чему тебе пленники.

— Приведешь к камню, отпущу, а пока что будут они для меня заверением, что выполнишь ты свою часть уговора.

Гату вздохнул и отвернулся, глядя на своих жен.

— Тебя когда-нибудь обманывал чудь?

Люта несколько смутилась. На все вопросы и требования белоглазый отвечал непроницаемым спокойствием. Он то ли жалел ее, решая, убить или нет, то ли собирался отговорить.

— Я не торговаться тебя позвала. Цена вот она, перед тобой, за услугу кою ты мне окажешь.

— Не могу я камень тебе отдать, как не понимаешь? Ты вообще представляешь, что просишь? Иная бы на твоем месте просила самоцветов, да речного золота, а ты что? В наместницы темных богов метишь? А не тонка ли шея лебединая для такого бремени? Ноженьки не подломятся?

Люта было собиралась что-то ответить, но чудь продолжил, медленно шагая к ней навстречу.

— Ты задумала выпустить в мир великое зло. Все мое племя полегло, чтобы эту гадь впотьмах штолен упрятать. Думаешь, одна сдюжишь с ним управляться? Девочка, иди к речке да погляди на себя! Куда ты лезешь?

Разозлилась Люта, выхватила кинжал из-за пояса и тут же подскочила к женам чудским. Склонилась над одной из девиц, занеся острие над самым глазом открытым и взглянула на чудь исподлобья.

— Значит умрут они, белоглазый. Наставлять да стращать меня не надобно! Зла и без камня в мире этом полно лукошко, уж мне можешь не рассказывать. Одну убить успею, а остальные так камнем навсегда и останутся, никто их не расколдует. Так что выбор твой не велик. Либо помогаешь, либо в одиночестве подыхаешь.

— Опусти кинжал, ведьма. Не понимаешь ты, чего просишь. Не даст тебе камень ни богатств, ни силы, одно горе принесет и еще большее горе тем, кто дорог тебе. Ежели не для себя камень тот ищешь, так тем более прекрати. Не может быть добра от той пакости, что ото всех спрятана.

Кинжал опустился чуть ниже, чуть ли не до яблока глазного. Кадык чуди дернулся, глаза немного расширились, а зрачки вертикальные, казалось бы, совсем в нитку сузились.

— Не твоего ума дела, зачем камень надобно достать мне, — процедила Люта. — Знаю, женами ты не пожертвуешь, а значит приведешь к камню. Когда в руках моих Ангатир окажется, тогда и жены твои обратно вернутся. Таково мое условие и другого не услышишь. Чтоб мне пусто было! Чтоб не сносить мне головы! Да закляни меня река, да услышьте горы, оттаять женам чудским только на мою просьбу твоим согласием. Решай, белоглазый!

Чудь замер, пристально разглядывая девушку, что так опрометчиво занесла кинжал над одной из жен. На лице его отразились все муки выбора и можно было бы упрямиться до последнего, да только и так от народа его крошки остались.

— Жалко тогда передумал, — угрюмо промолвил белоглазый, покачивая головой, — на полянке-то…

Люта не поняла, о чем толковал белоглазый. Только еще больше осерчала.

— Ну?

— Ладно, сходим за камнем. Будет тебе Ангатир, хоть и предупреждал я.

— Клятву дай.

Чудь возмущенно вскинулся, да только черные глаза смотрели неумолимо. Он кивнул на кинжал в руке девушка.

— Ты купец, тебе в грудь бить. Давай зарок.

— Я — Люта, дочь Любомира. Клянусь, как только получу камень, Ангатиром чудским племенем названный, так жен твоих расколдую, белоглазый.

Люта прочертила лезвием по ладони, оставляя узкую кровящую дорожку. Сжала кулак до боли, аж костяшки побелели. Из кулачка на траву несколько алых капель упали. Затем Люта убрала кинжал и медленно встала, отходя от окаменевших дев.

— Как звать тебя? — обронила она, ожидая от белоглазого ответной клятвы.

Какое-то время мужчина молчал, слышно было только тяжелое дыхание. Кажется, незнакомец словно сомневался, стоил ли говорить имя врагу своему.

— Чудь белоглазая, — мстительно буркнул он, с вызовом буравя жрицу взглядом.

— Мне нужно имя, чтобы принять клятву, — упрямо процедила сквозь зубы Люта.

— Я — Гату. А клятвы ты от меня все одно не получишь. К камню приведу, но отдать не обещаю. Не в моих это силах. Я — ходящий, а они, — он кивнул на дев, — зрящие, тобишь хранительницы. Ты пленила их, что теперь с камнем станется, даже мне не ведомо.

Люта кивнула, делая вид, что соглашается с его доводами. В глубине души она рычала от недовольства. Все с самого начала пошло наперекосяк. Сперва дева старшая, дикая, аки рысь, чуть ее не подрала. Теперь этот явился, муженек-пирожок, смотрит как на червя, разговаривает как с дурой. Ничего-то он не обещает, хоть ты режь его, упрямый как баран.

«Ладно, что вести согласился да зарок потребовал и то неплохо, — подумала Люта, стараясь гнать хмурые мысли. — Все одно на крючке он, хоть и морду воротит».

— Когда выступаем? — деловито осведомилась Люта, делая вид, что все идет по ее плану.

— Мне ждать нечего, — пожал плечами Гату. — Сейчас и пойдем. Да только так ты до камня не дойдешь.

Стараясь совладать с эмоциями, Люта глубоко вздохнула, а затем выдохнула. Чудь будто специально над ней издевался, бросаясь ничего не говорящими фразами, заставляя переспрашивать.

— Так это как? — только и смогла из себя выдавить Люта.

— Идти далече, на север. Много верст… Зиму там встретим. У тебя ни одежды, ни снаряжения, ни спутников толковых.

— Мне никто не нужен, — заносчиво ответила Люта, да только чудь и слушать не стал, головой качая.

— На севере нурманы хозяйничают, а при тебе волчок малахольный, да баба падучая, это раз. Идти по двадцать верст в день придется, ты то не сдюжишь, это два. В дороге дичь бить не всегда сподручно, то я привыкший впроголодь, коли нужда, а вы сразу костьми ляжете, это три.

— Ты что-то предлагаешь? — устало протянула Люта.

— Наемников возьми, пару телег при лошадках да снеди, чтоб не выть волком.

Люта замолчала. Ей стыдно было признаться, что обо всем этом она совершенно не думала. К тому же не было денег, чтобы расплатиться за охрану и провизию. Чудь мгновенно оценил ее замешательство.

— Понятно, — протянул Гату, вздыхая. — Чему-то кроме как убивать да языком молоть как помело, тебя Ягиня научала?