Девушка прикрыла веки, наслаждаясь теплом и коротко рвано выдохнула. Не получалось дышать глубоко и ровно, боль в боку не давала сосредоточиться. Хоть сколько Ягиня говорила ей, мол, научишься дышать, боль и перестанешь чувствовать, да только как тут дышать научиться, когда, что ни движение, так будто режет кто на живую. Люта слегка пошевелилась и тут же поморщилась. Ну вот что ты будешь делать с этой напастью! И надо же было так неудачно упасть с Тодорки.

Девушка, кряхтя и держась за отбитый бок, поднялась с травы и медленно побрела в дом.

— Что, сильно жизнь побила? — насмешливо отозвалась Яга от печи. Она подхватила чугунок с отваром и поставила его на подоконник остывать.

— Не жизнь, а Тодорка, — проворчала в ответ Люта, глубже вдыхая аромат трав.

— Ой ли! Тодорка ее тут катает, а она еще и жалуется, — Яга замахнулась полотенцем на ученицу, глядя как та, охая и подвывая, пытается отскочить.

— Говорила же, нечего мне на лошадей влезать, вот не умела и не надобно!

— Откуда ж знать тебе, что надобно, а что нет? Сказано будешь учиться, значит будешь.

Люта на это только фыркнула, опасливо косясь на полотенце в руках наставницы. А ну как превратит это полотенце в змеюку и кинет в ученицу, она и не такое может. Девушка опустилась на скамейку, облокотилась на бревенчатую стенку и вытянула ноги.

— Скажи, Ягиня, а могло быть так, чтобы не стала я такой?

— Эт какой?

— Убийцей.

Яга грохнула глиняной кружкой по столу и раздраженно обернулась к ученице. В глазах женщины сверкнули молнии.

— Эк как ты заговорила, убийцей! Не стала бы убийцей, стала бы мертвой! Уж выбирай, чего тебе больше надобно.

— Но Морана отметила меня, значит зло во мне, так? — Люта говорила тихо, глядя себе под ноги, не поднимая глаза на рассерженную наставницу. Стыдно было и за то, что делала и за то, что должна будет сделать, но должна ли?

— Отметила она тебя уже давно, — истерзанное полотенце шлепнулось на стол, а удивленный взгляд Люты наконец-то был направлен на Ягиню.

— Не правда, сама я ее впустила и силы эти от нее получила, иначе давно б уже колдовала направо и налево. Я ж помню, помню, как Броня сказала мне помолиться Моране и сила ко мне придет. Я ж с дуру так и сделала!

Вскрик Люты оборвался звонкой пощечиной. Девушка схватилась за ужаленную щеку и поджала губы, со злостью глядя на Ягиню.

— Придти-то пришла сила, да не Мораны, глупая ты девица в голове водица! Сила рода пришла к тебе, твоего рода. Все женщины в роду были с силами, у кого меньше у кого больше, все они Моране молились с детства, да на тебе прервалось все.

— Как так прервалось?

— Так сама же знаешь, как. Что тебе тетка сказала перед смертью, ну-ка вспомни.

«И мать твоя померла не сама. Ужо я подсобила…».

Вновь Люту злость взяла жгучая. Быстро боль да обида забывается, когда живешь в покое да сытости, вот только нельзя забывать, не ей уж точно.

— Ежели не померла бы мамка твоя, так и молилась бы с ней вместе Моране Черной Матери. И сила бы проявилась раньше, и знала бы науку колдовскую, а не сейчас заглатывала бы все скопом, до каши склизкой в голове. Пойми, Люта, все, что происходит с тобой — твоя судьба. Не быть тебе женой, не быть матерью, не быть простодушной селянкой, не про тебя все это. Вот только не потому что Морана тебя отметила, а потому что ты свой выбор сделала, и не спорь!

Ягиня прикрикнула, видя, что Люта уже готова возмутиться, мол, да как же так, сама говоришь — судьба такая, а тут же противоречишь.

— Тебя кто заставлял кости окроплять да в верности клясться? Верно, никто. Ты выбрала путь мести, а не смерти, так будь добра идти по выбранному пути с достоинством, а не сомнениями.

— Ведьма, просыпайся, ведьма я тута поесть поляночку наметала, а ты все бормочешь тут чегось, да мечешься аки в бреду каком. Ведьма!

Громкий бас раздражал слух, а крепкие руки трясли что есть мочи Люту, которая изо всех сил цеплялась за сон и аромат душицы и мяты, пропитавший все избушку Ягини. Но неугомонная Латута трясла так, что и душа могла ненароком вылететь из тела.

— Да отстань ты! — ругнулась на попутчицу Люта, отмахиваясь от назойливой девки. — Встаю уже.

— Ну ты и спать, — протянула Латута, плюхаясь обратно на бревно перед небольшим костром. — Я уже и умылася, и кушать приготовила, и девок энтих обсмотрела в который раз, а все одно не пойму, на кой они тебе. Да ты кушай, давай, чего моргаешь?

Люта на очередную бессвязную тираду только вздохнула тяжко, в очередной раз представив, как отрезает девке говорливой язык, и не спеша отправилась к речке. Хотелось не просто умыться, того лучше поплавать, да только вряд ли время у нее есть на то, кто знает, когда гость дорогой пожалует.

Обратно вернулась быстро, оглядела поляну, гость не прибыл еще, зато девка толстая опять скачет вокруг застывших жен. И неймется же.

— Отойди от них, Латута, — спокойно попросила Люта, беря в руки лепешку и надкусывая.

— Дык думаю, можа покормить бедолаг, а? Расколдуешь их на пяток минуточек, а я быстренько им скормлю чегось. Помрут же еще.

— Не помрут. Они под заклятием этим могут годами лежать и ничего им не станется.

— Ох ты ж батюшки, — запричитала девка и опустилась осторожненько рядом с Лютой. — Я вот чо думаю, ну пошто они тебе, болезные? Они ж зла никакого не сделали, ну отпусти бедненьких. Можа муж энтот и за так тебе поможет. Не все ж злыдни какие.

Люта проглотила кусок лепешки, отхлебнула водицы и медленно подняла взор на Латуту, пристально глянув той в глаза. Простодушная девица поежилась, уж вроде и не боялась ведьму, а в такие вот мгновения хотелось убежать с криками прочь.

— Тебя то волновать не должно. Ты пошла за мной, не спрашивая ни кто я, ни куда иду, а значит молчи и выполняй то, что прошу, а ежели не можешь, так уходи, я не держу. Не было еще человека, который за так бы мне помог, всем надо было чего.

— А я? — Латута так проникновенно сказала это, что Люте на мгновение стыдно стало, но только на мгновение.

— Так ты ж сама сказала, что с ведьмой путешествовать мечтала. Значит и со мной пошла не за просто так.

Латута примолкла и сникла. В сторону жен она больше не смотрела, разве что бросала на Люту взгляды беспокойные и виноватые, отчего девушке хотелось весело фыркнуть и засмеяться. Надо ж быть такой дурой бесхитростной.

Внезапно лес встрепенулся, весь зашевелился, прокатился ветер, приподнял подол платья, взлетел повыше, взъерошил волосы черные и шепнул на ухо Люте, отчего улыбнулась она и встала, расправляя юбку смятую. Пожаловал гость дорогой.

Сдержанный рык и испуганный возглас Латуты, а после и ее обморок, подсказал, что гость явился пред очи ясные. Когда из-за деревьев на поляну выступил чудь про которого так много Люте рассказывала Ягиня, девушка на миг даже дыхание задержала, так любопытно ей было. Поначалу подумалось, что и не человек он вовсе: ручища могучие ниже колен, патлы седые спутанные на плечи спадают, а глазища-то как сверкают со зрачком вертикальным, будто змеюка какая. Чудь белоглазая. В миг в памяти слова Ягини пролетели птицей испуганной:

— Попадется синеглазый, говори с ним быстро да движений резких не делай, а не то догонит в миг и разорвет, что и не было. Ежели все равно ринется на тебя, порошок держи в кулачке дурманный, подберется, а ты ему в морду дуй. Понятно?

— Понятно. А ежели не синеглазый попадется?

— А ежели не синеглазый, то обратно я тебя не жду.

«Не синеглазый, — как-то обреченно подумала Люта. Не стоило сомневаться, что с ее-то удачей непременно белоглазый прискачет. — Вот же волчище…».

Сам волколак нигде не виднелся, даже хвост не промелькнул, вестимо надеялся, что чудь под шумок освободит серого от повинности служения. Ну да не на ту напали.