И, невзирая на свои принципы, однажды он оказался в баре. Искренне надеялся, что ни бармен, ни посетители его не узнают, все-таки не настолько он известен и популярен, чтобы его со спины или по профилю узнавали. В этот раз хотелось именно побыть в толпе, но неузнанным, просто чтобы не быть одному. Все шло нормально, он пробыл здесь уже достаточно долго, но шепота: «Смотри, смотри!» или вспышек камер не видел и, наверное, пора было собираться домой.

Компания веселых девушек за дальним столиком в очередной раз взорвалась смехом, весело диктуя что-то подошедшему официанту. Они выглядели какими-то неуловимо нездешними, и Илья против воли прислушался, пытаясь определить акцент.

— Молодой человек! А идите к нам! Вы скучаете, я же вижу, а нам мужской компании не хватает!

Ожидай его жена или любимая девушка дома, Илья ни за что не повелся бы на это приглашение. Впрочем, тогда он ни за что бы и не оказался в подобном месте.

— Девушки, вы скучаете? Непорядок, куда же смотрят ваши молодые люди? — выпито было уже достаточно для человека, в принципе не увлекающимся подобным делом. Новые знакомые Ильи вначале не верили, что он не отмечал какие-то события фонтанами шампанского или литрами водки, старые знакомые уже привыкли.

— Что будете пить? Я угощаю, — уж если гулять, то по-гусарски!

— А у нас уже заказано, выпейте с нами за встречу! А следующую выпивку уже вы закажете, — почему-то все время говорила только одна из девушек, эффектная худенькая шатенка с короткой стрижкой. Сидевшие рядом с ней три светловолосые девушки переглянулись и вежливо рассмеялись, берясь за свои бокалы; одна из них жестом указала пробегавшей официантке на нового гостя за их столиком.

«Надо же, натуральные блондинки, какая редкость, и похожи немного — может, сестры?» — Наверное, это было уже профессиональной деформацией, но после бесчисленного количества гримерок Илья почти со стопроцентной точностью мог определить, натуральный у человека цвет волос или нет, сколько косметики на женщине или, бывало, и на мужчине.

Потом именно этот момент и вспоминался ему чаще всего — три сестры-блондинки, потому что дальше он ничего уже не запомнил. Смутно вспоминалось, как брюнетка весело воскликнула: «Возьмите мой бокал, выпейте уже, наконец! Пока эта официантка идет, нам придется в туфельку наливать, ведь был же когда-то такой обычай, да?»

Я приходил в себя долго, понимая, что совершенно правильно никогда не пил, потому что отвратительно себя чувствовал. Голова болела жутко, до тошноты, на глаза как будто давили… Как можно было так напиться? Я помню бар, помню компанию, с которой я сидел… а где я сейчас нахожусь? Это точно не моя квартира. И рук я не чувствую почему-то.

— Ну, что, зверик? Пришел в себя? Развлечешь нас в полете, — первый раз вижу эту женщину, но как она разговаривает… Неужели я стал настолько популярен, что меня похитили? Я посмеялся сам над собой от подобного предположения, но, когда попытался пошевелить руками, понял, что они связаны. Мне расхотелось смеяться, к тому же это было больно.

— Воды принесите, пожалуйста… И — где я нахожусь?

— На корабле ты, зверик, и летишь на Венгу. Слышал о такой? Ты был очень непослушным мальчиком и тебя надо научить. Воды получишь, если попросишь как следует.

— Дайте воды, пожалуйста, и таблетку какую-нибудь, очень болит голова… И развяжите меня.

— Э, нет, просят совсем не так. Ты должен сказать: «Пожалуйста, госпожа, дайте мне воды.»

— Вы сумасшедшая, наверное? Какая госпожа, кто вы?

— Я — твоя хозяйка, невоспитанный зверек. И, похоже, тебя придется обучать хорошо себя вести.

Это обучение… Медицина у них на должном уровне, даже шрамов потом не осталось, хотя первое время я больше всего боялся за руки, мне казалось, что они отнялись навсегда, или веревки так изуродуют кисти, что я не смогу играть.

С этим обошлось. Но, когда мы прилетели на эту планету, причем, ни приземления, ни самого ухода с корабля я совершенно не запомнил, меня отвели к какой-то женщине. Из того, что она говорила, я запомнил только:

— Да ну, зверек же даже на инопланетника не похож, можно подумать, у нас здесь блондинов мало. Я брюнета заказывала.

— Да, но у этого характер такой, что он долго еще не сломается. Бери, я отдам дешевле, но, поверь, удовольствие того стоит!

Самым страшным на этой планете были их гаремы. Мне везло, потому что у меня в жизни не было «темных подворотен», невзирая на нашу кочевую жизнь, на то, что поздними вечерами я мотался на учебу, потом на выступления, съемки, и только не так давно смог себе позволить личного водителя, чтобы меня привозили-увозили… В общем, пока мне везло, и темные стороны жизни я не особо хорошо изучил. У нас в училище был мальчик из детдома, который очень странно реагировал на самые невинные шутки, все время был готов защищаться. Мы еще удивлялись, что нужно делать с человеком, чтобы довести до такого состояния? Теперь я это знаю, знаю, каково это — вздрагивать от шума, шороха, смотреть, кто направляется к тебе, быть постоянно готовым… Хотелось только закричать: «За что?» Я уже не в том возрасте, чтобы прогнуться под кого-то и выбрать себе Верхнего. В их терминологии я разобрался очень быстро, неудивительно, впрочем, ведь теория постоянно подкреплялась практикой.

А с женщинами я очень быстро разучился сопротивляться и задавать вопросы: «Кто вы, отпустите меня, скажите, сколько нужно денег, я все заплачу, я клянусь, что никому об этом не расскажу…»

Почему-то я ни разу никому не сказал, что я умею петь, я хорошо пою, людям нравилось, я умею играть на разных инструментах, я мог бы быть большим, чем кусок мяса для издевательств. Почему-то не сказал…

Постепенно я разговаривал все меньше, и начинал все хуже воспринимать реальность, это, наверное, и к лучшему. Раньше я считал, что самоубийство — трусость, но постепенно менял свое мнение. А в тот день, когда моя хозяйка (я очень быстро научился называть ее хозяйкой и госпожой) привела меня в зал, полный веселых возбужденных женщин, и я понял, что со мною там сделают, было уже понятно, что даже с этими мыслями я опоздал.

Илья, Кристиан и Эмиль

— Что я должен делать? Я уже в гаремах был, я знаю правила. Должен лечь под вас обоих, да? — Илья говорил вроде бы спокойным голосом.

— Я тебя когда-нибудь трогал? — Крис умеет говорить веско, когда хочет.

— Нет, — еще тише произносит Илья.

— Тогда я объясню один раз: да, Анита попросила помочь тебе, и я никогда не буду ее обманывать и за ее спиной унижать человека, который ей чем-то дорог. Я ведь правильно понимаю, ты никогда бы ей ни на что не пожаловался? К твоему сведению, я не трахаю все, что двигается, и не переношу бессмысленных издевательств. У тебя достаточно ума, чтобы признать себя подчиненным, мне большего не надо.

Эмиль не вмешивался в разговор, если вначале он готов был удержать Криса от опрометчивого шага, когда тот забудет, что этого инопланетника они недавно сами выхаживали, то сейчас успокоился. Госпожа выбрала этого парня за что-то, и не им судить ее выбор. Правда, ее выбор непонятен — инопланетник, но выглядит как житель Венги, ничуть не моложе ее нынешних мужей — но Эмиль и не женщина, чтобы все понимать. Впрочем, одно видно сразу — характер инопланетника, тот держал себя в руках, когда ему было очень плохо, и был готов поступиться своей гордостью, чтобы соблюдать праила и не расстраивать спасительницу. Впрочем, может, как раз гордость он и сохранил? После пережитого он мог держаться только на своей гордости и силе воли.

— Крис, пойдем. Ты уже все сказал, дай парню отдохнуть и все обдумать, — Эмиль немного опасался, что Кристиан сейчас взорвется и достанется именно ему, но не мог поступить иначе.

— Пойдем. Спасибо за поддержку, — последнюю фразу Крис сказал практически неслышно, только для Эмиля.

— Спасибо. Я не доставлю вам хлопот, — Илья наклонил голову.