Кристиан решил, что я пошутила, когда сказала:

— У нас с тобой, кажется, традиция — детишек из поездок привозить.

Да нет, я не шутила, вот она, наше младшее солнышко, черноволосое и зеленоглазое. Я назвала ее Кристианой — да, я знаю, как даются имена детишкам на Венге и, особенно, имена девочкам, и что такое имя — это великая честь для отца. Но почему-то мне кажется, что он это заслужил. К тому же мне просто очень понравилось это имя.

Но солнышко с характером — а кто бы сомневался, при таких-то родителях! К тому же балуют их обоих, ох, балуют! Старший из любого может веревки вить, хорошо, что он нечасто этим пользуется. Не из любого, конечно, но Тая точно перед ним устоять не может, не говоря уж о моих обоих мужчинах. Девочка — ну, это вообще отдельный разговор. Хотя бы мне надо быть строгой, что ли…

А наша «неведомая зверушка», Тайри, освоился в доме, но освоился очень избирательно: он до сих побаивается женщин, меня, правда, меньше остальных, но очень любит играть с детьми, а те его просто обожают. Его отношения с моими мужчинами до сих пор мне до конца не понятны, но выглядит он явно счастливее, чем когда только попал к нам, значит, все в порядке. Он сейчас напоминает мне кота, который потерялся, скитался по улицам, исхудавший и ободранный, а потом нашел новый дом и теперь платит хозяевам лаской, хотя иногда пугается по привычке.

Я смотрю на Эмиля, который играет в лошадку и катает на себе двухлетнюю Кристи, а Эрик периодически подбегает к ним и показывает то альбом, по какую-то игрушку, требуя уделить внимание и ему тоже, и понимаю, что, возможно… когда-нибудь… я хочу третьего малыша, и я хочу, чтобы он был светловолосым, в папу…

Я, действительно, могу об этом задуматься, потому здесь мама выполняет свое главное предназначение, а папа, а, точнее, папы не дадут ей устать от хлопот. Я даже успеваю соскучиться, дожидаясь, пока мне «выдадут» детей. Эту особенность воспитания венговских мужчин, когда они занимаются детьми и домом, я с удовольствием оценила. Кстати, про пап. А где второй, точнее, первый? Тут, словно услышав вопрос, материализуется Крис и осторожно меня обнимает:

— Наблюдаешь?

— Угу. Любуюсь, честно говоря. Сколько же у него любви неистраченной за всю жизнь накопилось, что теперь на всех хватает. И как страшно, что всего этого могло бы не быть, — и, пока я не передумала, задаю вопрос, — если я захочу от Эмиля ребенка, что это будет значить для тебя?

Крис прижимает меня к себе чуть крепче, молчит, уткнувшись мне в волосы. Хочется отыграть все назад и не задавать этого вопроса, но, наверное, я все-таки рада, что спросила. От собственных мыслей все равно никуда не деться…

Наконец Крис отвечает:

— Я не знаю… я ведь когда-то сам думал о том, что Эмиль будет прекрасным отцом. Но ни ты, ни я ведь никому его не отдадим, никакой другой женщине? Это будет твое решение, и если ты захочешь… я детей по крови делить не буду. Любое твое решение я приму. Я его давно не воспринимаю как соперника, а только как мужчину, который любит и заботится о той же женщине, которую люблю и я.

— И ты не передумаешь? Впрочем, я ведь и сама могу передумать, да и природа не всегда все делает по нашим планам…

Год спустя

Эймийлио

Когда госпожа позвала меня и положила мои руки на свой живот, чтобы я почувствовал своего сына… нашего сына… я подумал, что израсходовал свое счастье на много жизней вперед.

Когда я держал на руках этот маленький комочек, причмокивающий и жмурящийся на свет, когда уже знал, что моя госпожа не отдаст его воспитываться в гарем, не будет любить меньше, чем свою дочь — наследницу и их с Кристианом первенца… а меня не упрекнет и не назовет никчемным, потому что от меня родился мальчик… И она сказала, что рада мальчишке, потому что, мало ли, девочки будут ссориться, а сына, похожего на меня, она очень хотела… Я, наконец, полностью поверил в то, что она такая, как кажется, совсем непохожая на остальных, и почему-то именно мне так повезло в этой жизни попасть к ней.

Илья

Прошло два года, а он все еще иногда просыпался ночами, задыхаясь от ужаса. Рядом с ним никто не спал, чтобы пугаться этих внезапных пробуждений и криков. Впрочем, и не хотелось. Он и раньше не считал себя особо темпераментным, а после Венги — просто как отрезало. Покорителем женских сердец никогда не был, правда, играть за другую лигу никогда не тянуло. Родители бы тогда точно перевернулись в гробу. Он ухитрялся быть правильным, не будучи при этом «домашним ребенком» и «маменьки-папенькиным» сынком. Впрочем, он выступал с детства, участвуя в самодеятельности, школьных постановках, учась всему — актерскому мастерству, музыке, вокалу. Непонятно, как, но, будучи рафинированным интеллигентом, он не казался снобом и, несмотря на увлеченность учебой, никогда не был среди сверстников изгоем. Слава и признание пришли внезапно. Впрочем, сама по себе известность бы не пришла, он же не был победителем популярного интерактивного шоу или известным блогером. Просто однажды совпало все: участие в конкурсе, увлеченные своим делом и готовые делиться опытом партнеры, педагог, который помог ему наконец найти свой стиль. Естественно, теперь он чаще попадал под прицел корреспондентов, но на новостях о его личной жизни карьеру построить было невозможно — скука, никакой сенсации, долго встречался с одной девушкой, потом они вроде бы расстались, но никаких скандалов, никаких интервью на личные темы.

Впрочем, Илья-то как раз прекрасно знал, что в семейной жизни он не подарок: вроде бы известность есть, но не настолько раскручен, чтобы его по силуэту узнавали, популярен, но среди своей, неформатной средневозрастной аудитории, предпочитающей классику и не любящей скандалы; и все это оплачивается тяжелой работой, ненормированным рабочим днем — где вы найдете такую святую, которая примет эту игру в одни ворота?

Но он влюбился-таки в яркую, экспрессивную коллегу — это обычное явление ведь? Женщины влюбляются в видных брутальных мужчин, а мужчины не могут пройти мимо энергичной красавицы. Кто виноват, что отношения распались, и красивая сказка рассыпалась прахом?

Илья винил себя, потому что действительно не ценил заботу, он ее не замечал порой, уходя в свой мир, сочиняя музыку или просто продумывая выступления. Он-то себя одиноким не чувствовал, торопясь жить и успеть все, что задумывал, а вот Лера… Не заметил, значит, как своим поведением обидел ее, торопился объять необъятное, мог вернуться под утро, на эмоциональном подъеме после выступления, но вымотанным физически, нуждающимся в эмоциональной подзарядке. Вот только ему для этого нужно было закрыться ото всех и, как это ни банально, прийти в себя, а девушка хотела внимания, благодарности за то, что ждала его с ужином, ей хотелось поделиться своими планами.

Он ведь тоже терпел ее график, ждал с выступлений, и ему казалось, что у них все хорошо. Оказалось, что не хорошо. Наверное, все-таки не было такой большой любви, чтобы кто-то уступил, кто-то попытался склеить отношения. Усилием воли он закрыл тему расставания для всех публичных выступлений, оставив их только для их личных разговоров. Уподобляться тем, кто собственные личные неурядицы использовал как способ пиара, он не собирался, пусть даже именно так поступала его бывшая половинка. Он мужчина, и он не позволит себе опускаться до подобных дрязг.

Наверное, все было не так и плохо, не первая и не последняя неудача в его личной жизни, но потом ушла мама. И именно она, как оказалось, не давала ему опускать руки, поддерживала хотя бы тем, что всегда была рядом, хотя бы и находилась за несколько тысяч километров. Он всегда мог увидеть ее и услышать что-то ободряющее.

А вот сейчас стало по-настоящему плохо. Напиваться и пускаться во все тяжкие он не собирался — слишком много он видел вокруг таких людей, кому-то из них старался помочь и поддержать, мимо кого-то брезгливо проходил, понимая, что здесь уже ничем не поможешь, да человек этой помощи и не хочет.