— Я просто хотела, чтобы ему было больно, — произношу вслух то, от чего бегала все это время. — Ждала возможность поквитаться. Воспользоваться им для своего удовольствия, а потом выбросить. Думала, мне станет легче.

Конечно, все эти странные процессы происходили в моей голове абсолютно неосознанно, но они точно торчали во мне и все это время вели активную подрывную деятельность. Мой «срыв в Призрака» случился бы так или иначе, это было лишь вопросом времени.

Он правда отравил меня своими словами о том, что будет ждать.

Он знал, что рано или поздно они меня отравят. Впрыснул их в мои вены как чертов тромб, и просто ждал, пока маленькая бомбочка замедленного действия курсировала по моему организму.

— И как, полегчало? — в голосе Грозной ни капли иронии.

Отрицательно качаю головой.

Стало только противно от того, что как бы я не убеждала себя в обратном, Призрак снова меня обыграл. Хоть вряд ли он рассчитывал, что результат будет таким коротким и резким.

— А что насчет развода? — Грозная поглядывает на часы, потом — на входную дверь.

Я тоже заметила, что Маруся опаздывает, а обычно она не позволяет себе прийти позже, чем на пятнадцать минут. Говорит, что седина в волосах и морщины на заднице — не повод заставлять других ждать.

— Как будто у меня есть выбор, — говорю я, и с молчаливого согласия Грозной, набираю Марусин номер.

Она не отвечает ни на первый, ни на второй звонок.

Это заставляет нервничать нас обеих, потому что, хоть у Маруси шило в известном месте, она все же пожилой человек, и у нее не так много дел из-за которых можно было бы игнорировать телефон.

— Позвони ему, — приказывает Грозная. — Позвони Гарику.

Мы знаем, почему нужно звонить именно моему мужу.

Как-то раз Маруся обмолвилась, что в ее списке экстренных контактов только один номер — номер Гарика. Я даже не удивилась, почему не сына — отца Гарика за эти два года я видела все-то пару раз (как и его мать), и он едва ли сказал мне пару слов. Общение с собственной матерью у отца Гарика находится на примерно таком же уровне.

Если с Марусей что-то случилось — Гарику уже сообщили.

Я чувствую себя жалкой, потому что хватаюсь за этот повод еще раз услышать его голос, а с другой стороны — мне очень страшно, что с моей бодрой Марусей могла случиться какая-то беда.

Но я все-таки набираю Гарика, и он отвечает слишком быстро.

Почти мгновенно.

— Маруся… — начинаю, но не заканчиваю я. — Мы должны были встретится в кафе, но…

— Маша, у нее инфаркт, — слышу сдавленный от горя голос мужа. — Я еду в больницу.

— Я приеду!

Он быстро диктует адрес, и я вылетаю так быстро, что едва ли слышу просьбу Грозной обязательно позвонить ей, как только что-то прояснится.

У Маруси обширный инфаркт.

В ее возрасте это очень опасно, и врачи не дают никакой гарантии, хотя она лежит в лучшем кардиоцентре, у нее лучшая команда специалистов и доступ ко всем возможным препаратам.

Все, что мы знаем через час после того, как ее перевели в реанимационное отделение — ее состояние стабильно тяжелое, и врачи пытаются немного улучшить его, потому что Марусе нужна операция на сердце, но в таком состоянии она вряд ли ее перенесет. Но если операцию не сделать — она все равно умрет.

Выбор без отсутствия выбора.

Я беру в кофейном автомате пару стаканчиков с чем-то, что даже кофе почти не пахнет, и иду к Гарику, который стоит у окна в пролетах между этажами.

Он молча берет стаканчик у меня из рук.

Несколько минут мы просто пьем эту бурду и делаем вид, что она нас бодрит.

— Ей стало плохо в магазине, — говорит Гарик, и звук его голоса немного разбавляет гнетущую тишину. — Заехала купить тебе конфеты. Моя бабушка в курсе, какие конфеты ты любишь?

Я нервно дергаю плечом.

Мы так мало общались всю нашу семейную жизнь, что мой муж не в курсе, насколько хорошо я успела сдружиться с его бабушкой. Которая, хоть и делала это редко, но плакалась мне, что они в последнее время почти не разговаривают.

Я не говорила, что со мной он разговаривает еще меньше.

— Она сильная, — говорю единственное, что кажется уместным в этой ситуации.

«Все будет хорошо» и «Надо верить в лучшее» лично я бы восприняла как издевательство.

Какое к черту хорошо, если в ее возрасте люди умирают даже от гриппа?

Гарик качает головой.

Смотрит на меня.

Потянуться к нему сейчас кажется таким естественным.

Обнять, чтобы он чувствовал мое тепло.

Вместо этого он сам обнимает меня — одной рукой притягивает к себе, толкает голову куда-то себе под подмышку, где он пахнет дымом и полынью.

Я тоже обнимаю его в ответ.

Мы как две маленьких сломанных одноруких сущности — притягиваем друг друга так, как можем, так, как умеем.

Сейчас не время об этом говорить, но я знаю, что потом, вне зависимости от состояния Маруси, я больше не смогу вернуться к этому разговору.

— Я не хочу развод, Гарик, — надломленным голосом ему в рубашку. Собственное горячее дыхание почему-то до сих пор пахнет сигаретами, хоть после того разговора с Великаном, я пообещала себе больше никогда не притрагиваться к этой дряни. — Ты… дорог мне, даже если это звучит глупо. Я помню, что у нас соглашение, и что мы договаривались, но ведь… до того, как я пришла к тебе с тем идиотским планом мести, ты хотел позвать меня на свидание просто так, потому что я тебе нравилась?

Гарик молча обхватывает мою голову второй рукой.

Зарывается носом в макушку.

— Маш, все очень сложно.

— Настолько, что ты даже не дашь нам шанс?

— Я должен дать ответ прямо сейчас? — Он еле слышно дует мне в волосы, и это напоминает его фирменную умиротворенную улыбку. — Ты научилась требовать свое любыми способами, в особенности, когда соперник выбит из колеи.

Я понимаю к чему он клонит.

— Мне очень стыдно, но я буду хвататься за любой шанс.

Почему-то кажется, что это — лучший способ сказать, как он мне важен.

— И, конечно, ты можешь дать ответ потом.

Гарик снова с благодарностью улыбается — я чувствую это легким дыханием мне в макушку.

— Бакаев отослал претензии, — говорит он чуть погодя.

— Почему я не удивлена, что ты узнал об этом раньше меня, — пытаюсь поддержать нейтральный тон нашего разговора.

— Он позвонил как раз перед тем, как Маруся… когда все это случилось. Я в любом случае собирался рассказать тебе, просто не успел.

— Если бы не ты — он бы в жизни не отступил. Муж, мы оказались хорошей командой, и я категорически не согласна становится полной собственницей «ОлМакс» — без тебя я все это развалю!

Мне кажется, что я скорее чувствую, чем слышу его едва слышное: «Но тебе придется».

Подумать и взвесить не получается — наше уединение нарушает взволнованная медсестра и говорит, что нам нужно срочно поговорить с врачом. Гарик отпускает меня, но совсем не против, что я беру его за руку.

Врач ждет нас в кабинете.

По одному его лицу понятно, что разговор будет серьезный.

Он сразу сыпет какими-то медицинскими терминами, половину из которых я просто не в состоянии понять. Но судя по выражению лица Гарика, по его встречным вопросам, он-то как раз в курсе, о чем речь. Надо потом спросить, когда это мой муж успел стать таким специалистом. Хотя, кажется, один из его стартапов как раз связан с какими-то онко-разработками. Может быть, поэтому?

— Ей необходима операция, — в конце концов, подытоживает доктор. — мы попытались ее стабилизировать, насколько это возможно, но время тянуть больше нельзя.

— Но она может умереть на операционном столе? — Голос Гарика впервые настолько пронзительно холодный, что я ежусь от ледяных мурашек на коже.

— Да, такой исход возможен.

— И какие реальные шансы, что операция пройдет успешно?

— Двадцать против… остальных. — Доктору не привыкать говорить людям, что их родственники могут не пережить операцию, но и жить без нее они тоже не могут. — Я бы хотел сказать, что есть время подумать, господин Лисин, но на счету каждая минута. Даже те, которые мы тратим на этот разговор.