— Элька играла за мамашу, — снова фыркает Маруся, и я улыбаюсь, потому что в ее исполнении «Элька» звучит так, словно речь идет о женщине с «низкой социальной ответственностью». — Но Гарик немного по глупости потерял от нее голову. Мужчины вообще сначала бросаются на яркие перья, пока жизнь не настучит по лбу.

— Ну и женщины иногда тоже, — морщусь я, вспоминая тех немногих своих уже бывших подруг, которые сохли по роковым красавчикам, отвергая обычных хороших парней. Большинство теперь в разводе, с детьми и кусают локти.

— Когда Сергей привел эту женщину в наш дом, я сразу сказала, что эта Венерина мухоловка его сожрет, но… Дала ему сделать эту глупость. Это мое упущение, что он вырос бесхребетным и слабохарактерным.

— Не все мужчины рождены, чтобы держать на плечах небесный свод, — пытаюсь немного развеять эту явную грусть, но Маруся быстро отмахивается от меня, как от проказы.

— Чушь! Воспитание и характер — единственное, что нужно настоящему мужику. Сергея я упустила. Его отец ушел очень рано, а я так горевала, что перелюбила сына. Будь рядом с ним баба с нормальным характером — может, что путное из него бы и проклюнулось.

— Гарик не такой? — осторожно интересуюсь я, потому что, хоть это и звучит дико, я до сих пор не представляю, что он за человек. Он как оригами, где все решает сгиб — влево или вправо, и уже совсем другая фигура.

— Гарик рос вопреки, — скалится его бабушка. — Анна думала, что сломает и этого, что в ее жизни будут две подставки под каблуки, но крепко ошиблась.

Фраза про подставки под каблуки заставляет меня слишком резво проглотить коньяк, и я громко закашливаюсь, обмахивая рот ладонью и смеясь.

— Может, будете подружкой невесты, Маруся? — предлагаю севшим от кашля и крепкого алкоголя голосом. — Обещаю не придираться к цвету платья!

[1] Толстяк (англ. Fat Man) — кодовое имя атомной бомбы, разработанной в рамках Манхэттенского проекта, сброшенной США 9 августа 1945 года на японский город Нагасаки, спустя 3 дня после бомбардировки Хиросимы (ист: википедия)

Гарик возвращается только в середине недели и вид у него такой, будто он не спал, почти не ел и даже не садился. Ему не так много лет, чтобы морщины вокруг глаз вдруг стали настолько явными.

Это смешно, но с моим будущим мужем мы встречаемся в офисе — он почему-то даже не сказал, что прилетает, а на мои попытки выяснить хотя бы что-то через сообщения, сначала просто уклончиво отвечал «я пока сам не знаю», а потом почти грубо ответил, что у него обычная рабочая поездка и нет ничего такого, о чем мне стоило бы волноваться. Выглядело это как вежливый, даже на двести процентов аристократический посыл отправиться со своими вопросами известным маршрутом.

Я закрыла рот и последнее мое сообщение — написанное позавчера — было крайне вежливым и сухим: «Желаю тебе всяческих успехов в делах».

Так что, когда в обед его личная секретарша заглянула в мой кабинет и сказала, что Игорь Сергеевич попросил меня зайти, я чуть не икнула от неожиданности, потому что свято верила, что Гарик еще в Мюнхене.

А потом едва не обомлела, когда увидела его в кресле за столом: бледного, почти серого, с синяками под глазами, помятого и вымотанного. Помятого, само собой, в переносном смысле, потому что его рубашка и брюки, и даже галстук с запонками, как всегда, были в идеальном виде.

— Я буду благодарен, если ты прикроешь дверь, — говорит он, кивая мне за спину.

Еще только половина третьего, а он уже со стаканом.

Придраться не к чему — выпивает он правда крайне редко.

Но мне все равно это не нравится.

— Ты очень громко думаешь, — устало улыбается Гарик, когда я, закрыв дверь до выразительного щелчка, сажусь в кресло напротив.

— Не понимаю, о чем ты, — держу холодную мину, аккуратно, как в кино, закладывая ногу на ногу.

— Ты об этом, — он салютует мне стаканом, делает глоток и забрасывает голову на спинку, устало прикрывая глаза. — Это — антистресс.

— Ага, — отзываюсь я.

— Ты забавная, когда злишься. — Я слышу улыбку в его голосе. — Похожа на собачку из дамской сумки.

— А ты похож на начинающего алкоголика, — не могу промолчать в ответ.

— Ты теперь подашь на развод? — смеется Гарик.

— Обязательно, только сначала выйду за тебя замуж.

— Платье купила?

— Нет.

— А ресторан? Пригласительные и что там еще?

— Нет, нет и «что там еще» тоже нет.

Он медленно втягивает воздух сквозь зубы, распрямляется, одним залпом допивает немаленькую порцию виски, показывает, что стакан пуст и медленно, почти беззвучно, опускает его на стол.

— «Эллипс» все скупили, — говорит через минуту. — Влетели на бабки, получили испорченный товар и выставили себя хитросделанными идиотами, которых просто поимели. Игра сделана, Маша. Заочно тебе благодарна куча обиженных этими поганцами бизнесменов.

Укол под ребрами заставляет меня поежится.

Почему-то в моей голове возмездие должно было быть другим. Нет какой-то четкой картинки, но победный марш должен был прозвучать как-то… в общем, более уместно, а не вот так — один на один.

— Это точно? — зачем-то переспрашиваю я, хоть и так понятно, что Гарик не стал бы молоть языком, не проверив информацию.

— Абсолютно точно — в мире большого бизнеса информация распространяется быстрее чем чума.

— И больше никто не пострадал?

Мы слили «Эллипсу» откровенный фэйк.

Почему-то только сейчас до меня доходит, что если бы эту информацию получил другой бизнес — люди тоже могли пострадать, причем вообще ни за что.

Но, судя по лицу Гарика, он об этом подумал уже давно.

— Маша, «Эллипс» никогда не играл по-честному. В бизнесе есть правила конкуренции, они не всегда честные, но по большей части мы не ставим подножки друг другу. Информацию о смене цен или поставщиков, или условии ввоза-вывоза, обычно так или иначе распространяют по своим каналам. «Эллипс» так не играет. Они всегда стояли на своих выигрышах. Я знал, что они не сольют инфу, рисков подставить партнеров не было изначально.

Я выдыхаю.

— Значит… теперь виновные понесут наказание? — рискую задать следующий вопрос.

— Насколько я знаю, сегодня твоя подруга не вышла на работу, — говорит Гарик, и я только сейчас вспоминаю, что в самом деле не видела ее в офисе и Ленка, как обычно, не прибежала ко мне с дешевым кофе, рассказывать, как идет подготовка к свадьбе. — Ну а плохого гонца, вероятнее всего, уже приговорили и расстреляли.

Это метафора, конечно, но мне от нее совсем не по себе.

Как будто отголоски казни громким убийственным эхом только сейчас долетели до моих ушей.

— Расстроена? — Гарик смотрит мне в глаза, и мне, как обычно, тяжело переносить его проницательность. Ему как будто и не нужен мой ответ в словесной форма — все и так ясно.

Поднимаюсь, выдерживая, как мне кажется, абсолютно безучастный вид.

— Я подружилась с твоей бабушкой, — перевожу тему в более безопасное русло.

— Да? — Гарик выглядит немного обескураженным. — Она очень тяжелый человек.

— Ну, может быть и тяжелый, но нас сроднила нелюбовь к ее невестке и моей свекрови. — Я говорю это без стыда и страха, что Гарику может прийтись не по душе моя открытая неприязнь к его матери. — И предлагаю сегодня поехать за кольцами. А потом поужинать — я выбрала два свадебных агентства, но хочу, чтобы и ты поучаствовал в финальном отборе.

— Хорошо, — без проблем соглашается он.

Но уже у двери останавливает окриком, догоняет и протягивает розовый пакет с логотипом «Виктории Сикрет» и снова проницательно следит за моей реакцией.

— Это мне под свадебное платье? — не могу удержаться от пресловутого нервного смешка.

— Только для будущих выходных — повезу тебя за город в СПА.

— И как ты себе представляешь, я выйду из кабинета босса вот с этим? — Характерный полосато-розовый пакет с черными лентами узнает любая женщина, которая хоть немного интересуется модными трендами.