Она откровенно бесится.

Это банальная беспомощность, ступор: как это выскочка посмела отказаться играть по ее правилам, не поддается на провокации?!

Меня нечем взять.

И я мысленно еще раз благодарна отцу, который с детства внушал, что ни в какой ситуации, даже если очень плохо, нельзя падать в грязь лицом.

Я не устроила скандал, когда увидела Призрака со своей лучшей подругой, сдержалась, когда вскрыла их подлое предательство.

На фоне этого попытки бывшей Гарика вывести меня на эмоции, задевают меня не больше, чем зуд от комариного укуса.

— Он просто делает мне назло. — Эльмира пытается отзеркалить мою непроницаемость, но, хоть она и выше, и я все еще вынуждена задирать голову, на этом поле она мне точно не соперник. — Вот, если не веришь.

Она сует мне под нос телефон со свежей перепиской.

Я бегло перечитываю последние сообщения.

Прикрываю рот рукой, как будто едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.

Немного переигрываю, но она вряд ли понимает — тут на лицо заточеность мыслительной деятельности совсем на другие задачи.

У меня достаточно сообщений от Гарика, чтобы понять — эти откровения писал кто угодно, но точно не он.

— Там нет запятой перед «что», «когда-нибудь» пишется через дефис, а «сома подумай» — через «а». Передай этому «Гарику», что прежде чем писать шекспировские признания в любви, для начала неплохо бы подтянуть русский язык. Хотя бы на начальный уровень школьной программы.

У нее вытягивается лицо, и на этом мой триумф можно считать законченным, но…

Напоследок.

Обратка за «нищебродку».

— Неплохая попытка. — Театрально растягиваю губы в одобрительной улыбке. — Только я не представляю, как бы Гарик мог написать тебе в двадцать два пятьдесят один, если в это время его руки были заняты мной, а не телефоном. Но! — скидываю вверх большой палец. — Ты молодец, всегда восхищалась настойчивыми людьми — эту бы энергию да на мирные цели…

На этот раз Эльмира не пытается меня задержать.

Она даже не ругается вслед, но прежде чем двери лифта закроются, я вижу ее лицо и почти каллиграфическую надпись на нем: «Это еще не конец».

Я приезжаю к Гарику поздно вечером.

До сих пор не могу преодолеть мысленную преграду и начать называть это место «домом». Для меня это дом, в котором живет Гарик — мужчина, который скоро станет моим мужем и, одновременно, мужчина, о котором я знаю почти «ничего».

Несмотря на холодный вечер, Гарик сидит на скамейке на веранде, и в пепельнице на кованом столике уже порядочно окурков. Он уже без пиджака, в расстегнутой почти до пупка рубашке с закатанными рукавами.

Выглядит уставшим.

Ненадолго задерживаюсь на крыльце, в надежде получить хотя бы взгляд в мою сторону, но нет — он просто тянется за очередной сигаретой.

Я поднимаюсь к себе, принимаю душ, переодеваюсь в теплую пижаму.

Спускаюсь вниз, делаю две порции горячего шоколада в большие чашки, бросаю на плечо плед и, украдкой, как нашкодившая кошка, устраиваюсь рядом с ним.

Набрасываю плед на наши колени — его и мои.

Мы молча пьем горячий шоколад, и я пару раз ворую затяжки из его сигареты.

— Эльмира приходила в офис, — говорит Гарик, когда наши чашки пустеют. — Служба безопасности отчиталась. Я так понимаю, она хотела поговорить с тобой.

— Я бы не назвала это разговором, — напускаю беззаботный вид. — Скорее попыткой на авось отжать свое. Прости, но она у тебя какая-то недалекая.

Гарик задумчиво рассматривает мое лицо, и мне снова становится неуютно, как тогда в комнате, когда мы пили вино из одной бутылки.

— Маша, она уже давно не «у меня». И это единственное, что тебе нужно знать об Эльмире.

— Я примерно так ей и сказала.

— Правда? — На его лице мелькает тень заинтересованности.

— Нууу… — Закатываю глаза. — Почти вежливо и почти без сарказма. Дала понять, что в то время, когда ты якобы строчил ей признания в любви, на самом деле мы неплохо проводили время в постели. Видел бы ты ее лицо!

Я нарочно пытаюсь дурачиться, потому что мы Гарик продолжает смотреть на меня так, словно вот-вот поддастся искушению и проглотит. И единственный способ не сдуреть от этого взгляда — до последнего отгораживаться от него шутками.

— Мне кажется, твоя бывшая уже энергично рубит лес.

— Рубит… лес? — не понимает он.

— Надо же где-то брать палки, чтобы вставлять их в колеса велосипеда наших счастливых отношений.

— Ты как будто даже довольна, — немного расслабляется Гарик и, наконец, отворачивается.

Я украдкой поглядываю на его профиль.

Точно Хидлстон.

Из одной хромосомы они вылупились что ли?

Я снова пытаюсь украсть у него сигарету, но Гарик выразительно качает головой — нельзя, остановись, хватит.

Это очень странно, но у меня и мысли не возникает, чтобы ослушаться. Как будто есть что-то в этом молчаливом «нельзя» от удара хлыстом опытного Доминанта во взрослых играх в Подчинение и Послушание — мне одновременно и больно, и приятно от того, что рядом есть человек, который может дрессировать мою темную сторону.

Ту, где рождаются мои демоны и черти, с которыми мне одной не справиться.

Стерва с бумерангом в руках — это оттуда, из моей личной тени.

— Ты ее очень любишь? — задаю вопрос, который минуту назад поселился в моей голове и успел стать навязчивой идеей. — Ну я имею ввиду, что, если мужчину шатает из одних отношений в другие без перерыва и без остановки — это очень похоже в незакрытый гештальт с какой-то очень важной женщиной.

Гарик долго молчит.

Так долго, что я успеваю мысленно настучать себе по затылку и подписаться кровью под обязательством больше никогда не совать нос в личную жизнь моего делового партнера. Не хочу, чтобы он думал, что мне не все равно, с кем он и где, раз наше соглашение о сотрудничестве не включает в себя пункт о супружеской верности и исполнении супружеского долга три раза в неделю.

— Думал, что люблю, — наконец, отвечает Гарик, и в облачке сигаретного дыма его лицо становится каким-то очень отрешенным. Как будто здесь, со мной, осталась только оболочка без души. — Ничего серьезного, Маш. Тебе не о чем беспокоится.

— Я и не беспокоюсь, — пожимаю плечами. И, пытаясь корчить из себя Мела Гибсона в «Смертельном оружии», добавляю: — Ничего личного, напарник.

Гарик протягивает руку и, прежде, чем я успеваю что-то предпринять, рывком с неожиданной силой, тянет меня на себя. Сначала я просто барахтаюсь, понимая, что вот-вот просто шлепнусь ему на грудь, но в какой-то момент ощущаю странную легкость.

Он держит меня двумя руками, усаживая на себя, словно куклу.

Мои ноги расходятся сами собой.

Мы впервые так близко — грудь к груди, практически лицо к лицу.

И его пальцы поглаживают мои икры как-то очень вальяжно, словно интимную прелюдию можно совершать даже через одежду, без настоящего «голого» контакта.

— Ничего личного, напарник, — лениво передразнивает он, откидываясь на спинку скамейки. — Так на тебя удобнее смотреть.

— Без проблем, — треснувшим от неожиданности голосом, бормочу я, все еще не до конца придумав, куда деть руки.

В конце концов, кладу ладони ему на плечи, сжимаю в кулаках дорогой шелк рубашки.

— Так вот, напарник. — Гарик как нарочно выделяет это слово интонацией. Пятой точкой чувствую, что теперь он будет частенько использовать его в мой адрес. — Эльмира — это та самая женщина-ошибка, которая есть в жизни каждого мужчины. Пока она есть, кажется, что обладаешь чем-то эксклюзивным, значимым и ценным. Это любимые игры мальчиков: если меня выбрала самая перспективна самка, значит, я классный.

— Ага, — тупо киваю я, и боюсь пошевелиться, чтобы ни одним лишним движением не спровоцировать его на хотя бы тень мысли, что я рассчитываю на пикантное продолжение этой «позы наездницы».

— Твои комментарии сейчас не обязательны, — снова «мягко» стегает он. И я затихаю как монашка перед святым ликом. — Когда Эльмира ушла, я очень болезненно это переживал: шлялся по женщинам, корчил из себя Байрона, искал неприятности и просто сливал жизнь. Где-то через полгода она вышла на связь. Несла какую-то чушь о том, что в разлуке поняла, как я важен и нужен. Что через месяц после расставания узнала, что беременна и не смогла сохранить ребенка, и еще какую-то чушь.