— Обязательно, но чуть позже. Сначала выйти нужно.

— Так, это... Мы-то выйдем. Отворотка только на чужих налажена. А все ж лошадки-то? Я пройду хоть и двадцать верст, привычный. А Лизавета Андреевна — барышня, да еще обувка эта ее...

— До реки дойдете?

— Две версты почти, — крякнул мужик, — как, Лизонька, дойдем?

Девушка промолчала. Не снизошла. Плохо дело. С таким настроением в путь лучше не пускаться. Дорога нытиков не любит и обязательно заведет не туда, а, скорее всего — в тупик.

— Подожди пять минут, — бросила я Хукку, шагнула к Лизе, взяла ее за плечи, — Отойдем в уголок, посекретничаем. О своем, о девичьем.

Лиза смотрела в сторону, маленький, круглый подбородок был упрямо выставлен, а губы поджаты.

— Страшно? — Поняла я.

Она дернулась, было. Но вдруг обмякла.

— Да, страшно! А что я должна думать? Явились под вечер, рекомендательных писем не представили — а мы иди с вами неизвестно куда, да через лес, и без лошадей...

— Ну, ты же не одна, а с Павлом Егоровичем. Он сильный и тебя любит.

— А если у вас там в лесу шайка в двадцать ножей, как у Гришки Коновалова? Поклянитесь, что одни, нет никаких сообщников и нам ничего не грозит!

...Упс! Вот так попала. Говорил же Хукку, чтобы держалась за ним и изображала немую, нет, полезла. И что теперь делать? Что угодно, только не глупости.

— Клясться не буду, вера запрещает, — тихо сказала я, — мы с тобой иначе сделаем. Тот пистолет, из которого ты застрелила Степана, он ведь у тебя с собой?

— Конечно, — Лиза с вызовом посмотрела на нее, — и даже не думай, не отдам.

— И не нужно. Наоборот, держи при себе. А я буду при тебе. Поблизости. Если тебе покажется, что мы завели вас в засаду — отправишь меня вслед за Степаном. Как тебя такой план?

Несколько секунд Лиза ошарашенно молчала. Потом неуверенно улыбнулась и эта улыбка преобразила ее лицо. На подбородке обозначилась симпатичная ямочка, а мягкие губы, верхние чуть полнее нижней, неожиданно сложились в такую знакомую улыбку, что я чуть не покачнулась.

— А ты смелая, — сказала Лиза.

— Есть такое, — отозвалась я, может и невпопад. Но в этот момент мне было совершенно не до того, что обо мне думает барышня Лиза.

Мне нужно было переговорить с Хукку. Срочно. Немедленно. Прямощаз. Мне нужно сказать ему, что спасение Лизы внезапно перестало быть чисто теоретической задачей, теперь это моя личная задача и у нее наивысший приоритет.

Потому что губы Лизы Мызниковой сложились в улыбку моей мамы.

...С лязгом, режущим уши, распахнулись ворота. Мы вышли в туман.

Лиза приняла предложение всерьез и словно прилипла ко мне: ступала след в след, не вынимая правую руку из кармана. Интересно, что там у нее? Какой-нибудь "дерринджер"?

Я видела их в музее. "Салонные" пистолеты не отличались точностью прицела, но калибр имели вполне стандартный, а на расстоянии в два шага милая барышня точно не промажет.

И рука у нее, судя по трупу в холле, "и поднимется и опустится".

Некстати вспомнились истории о звуках в тумане, которые ведут себя непредсказуемо... и об еще одном герое. Он ведь должен шляться поблизости?

Кажется, я все-таки сделала глупость. Махровую и с кисточками.

Интересно, если барышня Лиза меня пристрелит, а Хукку один замкнет петлю, получиться все "откатить назад", до исходного состояния? Улучив момент я скользнула к шаману и тронула его за руку.

Хукку обжег меня взглядом, далеким от восхищения.

— Виновата, — согласно кивнула я, — ступила. Два раза.

Он мгновенно смягчился, даже изобразил что-то вроде ободряющей улыбки. Но ничего сказать я так и не успела.

Призрак коротко тяфкнул.

— Что случилось? Ты кого-то почуял, — я обернулась к духу.

Барышня Лиза, не скрываясь, вытащила из кармана жакета дамский "Вальтер" с солидным стволом и почти без рукояти — и наставила на меня.

Пес продолжал беспокоиться, переступая с лапы на лапу. Что-то, явно, манило его там, в белом молоке... Но и оставить нас он не мог.

Павел Егорович и впрямь что-то знал о ритуалистике. Не так много, чтобы от теории переходить к практике. Он мог бы написать недурной роман ужасов в русском антураже. Но на его случайную и недобровольную жертву ритуал лег криво-косо...

— Он не может сменить облик? — Спросила я, плюнув на нежную трепетную Лизу и пистолет в ее дрожащей руке. — Обернуться человеком и рассказать, что чует и чего нам стоит опасаться?

— Нет, — мотнул головой Хукку, — ведьма, которая поделилась с ним силой, скорее всего случайно, мертва. Это откатило назад весь его апгрейд.

— М-мм, — недоверчиво протянула я.

— Я же сказал, что убил ее довольно качественно. Я слышал, как остановилось сердце — поверь, смерть ни с чем не перепутаешь. Боли она не почувствовала. Почему ты все время забываешь, что я не могу врать?

...Да нет, об этом я помнила. В голове не укладывалось другое. Выходит, Хукку не просто теоретически знаком с жертвоприношениями, но и опыт имеет? Хочу ли я об этом знать? Пожалуй — нет.

— Значит, будем угадывать. Призрак, ты что-то чуешь в тумане?

Черандак посмотрел на меня с немой признательностью в карих глазах.

— Оно опасно? Нет? Значит... оно само нуждается в помощи?

— Аф... — тихо сказал пес.

— И ты хочешь, чтобы мы ему помогли?

— Аф, — черандак развернулся и потрусил в белесую муть.

Я двинулась за ним, Лиза за мной, остальные — следом. Как ниточка за иголочкой.

— Эй, — позвала меня девушка, — а то, что вы говорили про убитую ведьму...

— Не беспокойтесь, Елизавета Андреевна, — сказал Хукку с каменным лицом, — жертва была сугубо добровольная.

— И как же вы ее уговаривали? — Усомнилась Лиза.

— Убедительно, — хмыкнул шаман, пряча то ли раздражение, то ли желание посмеяться.

Я об него едва не споткнулась! И споткнулась бы, но Призрак заступил дорогу и мягким боком оттер, заставляя остановиться.

Туман, явно, был наведенным — естественный редко бывает таким густым и плотным, и, уж точно, не стоит в долине годами. Чтобы разглядеть, что мы такое нашли, пришлось присесть на корточки. Из белого молока тут же проступило лежащее тело. Мужчина, даже, скорее, молодой парень в такой же потертой, бывалой куртехе, смешных штанах и сапогах, которые не просили каши лишь потому, что суровый сапожник зашил им пасти такой же суровой ниткой. Крепко и часто, но настолько сикось-накось, что, скорее всего, сапожник был слепым или пьяным. Или это был его первый опыт в сапожном деле.

Я положила пальцы на шею. Да... У нас были проблемы.

Если бы парень оказался мертв — мир его праху, но, как говорится, все там будем. Но его кожа была теплой, а под пальцами ровно бился пульс.

Черандак немедленно принялся толкать нашу находку носом. Лизать, что характерно, не пытался. Значит, человека в себе помнил отчетливо.

Находка застонала, но глаза не открыла.

— Выпил его туман, — Павел Егорович подошел почти неслышно и присел рядом. Удивительно, что такой крупный мужчина так легко и тихо двигался.

— Что это значит? — Шепотом спросила я.

— Так ведь, понятно что, госпожа ведьма, — он пригладил бороду, то ли подбирая слова, то ли просто по привычке к обстоятельности и неспешности. Не жил он на пятой передаче! — Отворотка — это ж дело такое, ее питать нужно. Мы с Лизаветой Андреевной, конечно, ходили да подкармливали. Но она уж если кого ловила, так и сама того... кушала. Кушать-то все хотят.

Черандак глухо зарычал.

— Его можно спасти? — "Перевела" я.

— Отчего ж нельзя. Раз живой — можно. Только не проснется он, давно тут лежит. Да и с ногой у него худо: то ли подвернул, то ли вовсе поломал. Вытаскивать парнишку надо. Вытащим — очнется, а там, с Божьей помощью, и поправится. Здесь оставлять нельзя, доест она его. Тем более — мы с Лизонькой уходим. Как есть — доест.

Чудесно! Бросим парня — Призрак нам не помощник, вон как зыркает, точно — с ним останется. За воротник попытается выволочь или лаем всю округу поднимет... А потащим — куда? На дороге в таком состоянии не кинешь, проще уж добить из милосердия. А искать его отряд... Черандак найдет, кто бы сомневался.