Другими словами, еще немного, и повисла бы на Хукку тряпочкой.

— Пей, — он кивнул на флягу, — зря, что ли, варил?

— А ты почему не пьешь?

— Тебе правду или правду в версии "лайт"?

Я немного подумала. пришла к выводу, что здесь и так невесело, чтобы еще добавлять жести и жалобно попросила:

— В лайтовой, пожалуйста. И с прелюдией... если можно.

Шаман засмеялся. Смех в мертвом лесу прозвучал настолько неуместно, чуждо и неправильно, что я махнула рукой и торопливо сказала:

— Не нужно никакой. Я и так справлюсь.

Он почему-то снова засмеялся. А мне захотелось зажать ему рот ладонью, веселье казалось тут таким же неуместным, как на кладбище.

— Почему тут столько пыли?

— Это не пыль. Прах. Прах к праху и все такое. Классика.

Меня передернуло:

— Мы что, по костям идем?

— В том числе, — бестрепетно кивнул шаман. — Тут много всего. Мертвая трава, мертвая земля. Мертвые надежды и страхи. И мертвые люди, да.

"...Вернусь, кеды выкину", — подумала я. А вслух спросила:

— Еще далеко?

— Понятия не имею. Но проводник выбирает самую короткую дорогу.

Это, конечно, здорово утешало... Вообще не утешало, если честно. Как распределять нагрузку, если понятия не имеешь, сколько до цели?

— Как в жизни, — угадал мою мысль Хукку, — никогда не знаешь, сколько тебе отпущено. Просто делаешь, что можешь. И все, обычно, получается.

Неожиданно мне вспомнилась Алена и невидимый удар ножа, который — точно был. Или...

— Ведьма, — дернулась я, — Ты ее все-таки убил или нет?

— Я убил ее очень качественно, — медленно ответил Хукку, — но ты не переживай, с ней все будет в порядке.

— Как это? — опешила я.

— Как и с тобой... Прекраснейшая Мэйв, королева фейри и людей, — поддел Хукку. И, глядя в мое изумленное лицо, сжалился, — Петля времени, Рани. Я попросил у здешней сущности взаймы времени. Если петлю удасться замкнуть, мы вернемся во вчерашний день. Или в сегодняшнее утро, как выйдет.

— А если не удасться?

При мысли о жертвоприношении, полиции, тюрьме и шумихе в сети мне нехило так поплохело.

— Не переживай о ерунде. Если петлю не получиться замкнуть, мы с тобой отсюда не вернемся. Так что все твои страхи неактуальны.

— Ты меня здорово успокоил!

— Я не могу врать, — напомнил Хукку. — И потом... если мы не вернемся, хотя бы наши из леса выйдут. Уже что-то.

Пес шел впереди, иногда притормаживая, видимо, давая нам передохнуть. В то, что потусторонняя сущность утомилась на тропах мертвых, я не верила. Призрак, похоже, чувствовал себя как дома... но не забывал, что он в гостях. Причем, неясно, как к визиту относятся хозяева. На всякий случай он крутил ушами и подергивал влажной черной носопыркой.

С ним было не так страшно.

Русло ручья, предсказуемо, оказалось сухим, но ручей все же был — пепел... или прах двигался, огибая камни и это было настолько инфернальное зрелище, что я полезла за смартфоном.

— Вот что значит незашоренность мышления, — прокомментировал шаман, — а я не додумался.

— Ты просто думал о другом, — пожала плечами я.

Черандак дисциплинированно ждал на другом берегу, и, едва мы перебрались, вывозившись по колено... даже думать не хочу, в чем, спокойно потрусил вперед.

И вскоре перед нами замаячила кованая ограда, а в глубине сада — тень дома. Именно тень, а не сам дом. Она была прекрасна, подавляла размерами и пугала темнотой, но яркая луна просвечивала сквозь нее, выдавая всю иллюзорность этого величия.

— Почему так? — Шепотом спросила я.

— Пес его знает, — отозвался Хукку.

— Ты знаешь? — Я присела на корточки рядом с призраком, положила руку ему на холку и... словно провалилась в водоворот чужой памяти.

... Продвигаясь в тумане Петр вытянул руку вперед и удара по голове никак не ждал. Да еще фуражка съехала на нос, совсем закрывая глаза.

Он успел выхватить револьвер и хорошо не начал палить в белый свет, как в копеечку — вот позорище было бы! Но — разобрался. Путь ему преградила решетчатая ограда. Рука прошла сквозь, а, поскольку он, пытаясь хоть что-то разглядеть, инстинктивно тянул голову вперед, как черепаха — в лоб ему и прилетело.

— Степан, — позвал он.

— Да, командир. Я здесь.

Слева выросла невысокая, коренастая тень.

— Алексей... Алексей!

— Пропал хлопчик, — Степан смачно сплюнул, целя в сторону ограды, — должно, в тумане этом клятом заплутал.

— Голос-то мог бы подать, — за показным недовольством Петра скрывалось нешуточное беспокойство, — идем меньше версты, далеко убрести не мог.

— Может, споткнулся, да это... башкой о камень?

— Надо его найти, — решил Петр, — давай так: я — вперед, выясню, что тут за черти баню топят, что такой парок хитрый... А ты тут обожди, да время от времени покрикивай. Сам только в туман не лезь, а то двоих искать придется.

— Уверен? — Деловито спросил Степа, — В гнездо это колдовское одному-то соваться...

— Ничего, нет такого колдовства, чтоб сплясало против семи патронов в барабане.

— Да так-то оно так, только все равно как-то не эдак...

— Сам-то понял, что сказал? — Добродушно поинтересовался Петр, — все, боец Ильин, разговорчики отставить, выполнять приказ.

— Так точно, товарищ командир, — буркнул тот, явно чем-то недовольный.

Хотя — понятно чем. Он один пробился за Петром к самой проклятой усадьбе — и какая байка была бы красивая, в самый раз девок охмурять... А конец какой? "Потом командир пошел в разведку и распугал всю колдовскую контру, а я забор подпирал, чтобы не свалился..."

Не, на такую девки не поймаются. Так что Степана можно было понять. Но и отменять приказ Петр не собирался — Лешка-то куда-то пропал, и это было, всяко, поважнее личной жизни бойца Ильина. Даже если дело у него совсем швах.

Перемахнуть через забор было делом одной секунды. А там, за оградой, никакого тумана уже не было. Разбегался дорожками красивый, но, видно, в последние годы подзапущенный парк, темнела крышей беседка. Сплетал ветви дикий ивняк у забора, готовясь пойти войной на "культурные" посадки и довести это дело до полной и окончательной победы над трудами садовника.

Петр оглянулся — сзади клубилось белое марево. Снова посмотрел вперед — там высился во всем своем великолепии особняк с белыми колоннами и впечатляюще скошенной крышей — под разным углом справа и слева. Это нарушало симметрию, но, видимо, было оправдано с инженерной точки зрения, так как учитывало розу ветров.

Интересный дом. Пожалуй, он полазал бы тут даже безотносительно "зачистки гнезда контрреволюции", просто так. Как инженер.

Дорожка, ведущая к дому, сильно заросла травой, на ней ковром лежали опавшие листья и Петр уже, было, подумал, что никого тут не найдет. Был бы садовник — не допустил такого безобразия. На ту же мысль наводили тяжелые ставни, закрытые наглухо.

Что ж... Осмотреть усадьбу в любом случае стоило. И, если она, правда, покинута — доложить командованию. Здесь может разместиться госпиталь. Или школа. Или еще что-нибудь нужное — снаружи дом казался добротным. А если окажется, что и печи в порядке, будет вообще подарок.

С этими мыслями Петр не заметил, как легко взбежал по довольно-таки крутой, местами выщербленной каменной лестнице и потянулся, было, к дверям, гадая, придется ли ломать замок.

Не пришлось. Дверь распахнулась сама и на пороге возникло "чудное видение" — лет восемнадцати, а может и меньше. "Взрослости" и стати добавляли строгая прическа "валиком" и синее платье в пол из дорогой, плотной материи. По-девичьи хрупкие плечи были по холоду укутаны шерстяным платком, а глаза над вздернутым носом к едва заметных конопушках смотрели... с ужасом.

Словно Петр был вставшим на дыбки медведем.

Он понял, что еще мгновение — и девчонка завизжит, а потом, чем бесы не балуют, и чувств лишится. И доброжелательно сказал: