Оставалась только Вика. Эта может. Не единожды входила в образ Гузеевой, напаривая мне Турского. А после того, как влепила пощечину, заявляя, что с ним меня ждет райская жизнь — так вообще попала в чёрный список. Никогда не понимала, как можно ненавидеть родную сестру? Оказывается, очень просто. Когда тебя ненавидят настолько сильно, что даже не скрывают этого; когда перестают быть примером, опорой и частичкой души — тогда всё реально. Разница лишь в том, что я не желала ей зла. Она же…

Ладно, с ней и так всё понятно: решила изгадить мне жизнь в отместку за смерть мамы. Допустим. Но при чем тут залог? Что она могла попросить у Олега, пообещав меня взамен? Боюсь даже представить.

Не знаю, сколько бы ещё грузилась по этому поводу, но пришедшее на телефон сообщение заставило сбросить с плеч навалившееся депрессивно-угнетенное состояние и подскочить на месте, радостно завизжав на весь салон. В нем было всего три слова: «Жди, ночью буду», а у меня едва не сорвало крышу. Да какой там «едва»? Сорвало, и ещё как. Это же… Надо подготовиться, да? Хотя стоп!! А как он это представляет? Вокруг камеры. Со всех сторон ведется видеонаблюдение, плюс ко всему, в доме их тоже полным полно.

Мдаа, раскатала я губу. Прям разбежалась. Но и в лес ночью тоже не пойду. Не хватало ещё. А может… встретимся за периметром? Например, у Таськи? Блин, тоже не вариант. Гончаров просил не забывать о слежке. Вот засада-а-а-а. Как тут не сойти с ума? Я не знаю. И главное, как он планирует встретиться? Где? Когда? Во сколько? Нихрена ж не написал.

Элементарное сообщение, а я уже на седьмом небе от счастья. Пофиг, как оно всё будет, важно, что увидимся. От этой мысли стало так тепло и волнительно, что недавняя неразбериха с Олегом отошла на задний план. Потом. Всё потом. Мне бы набраться терпения и дожить до ночи, всё остальное неважно.

Ещё десять минут назад всё казалось серым и невзрачным, а тут одно сообщение — и мир снова заиграл красками. Снова захотелось петь и плясать, улыбаться и мечтать, строить планы на будущее и просто радоваться жизни.

Из машины вышла в приподнятом настроении, и сразу направились на кухню. Шутка ли, четыре часа дня, а я до сих пор ничего не ела. С утра кусок в горло не лез от волнения, а потом встреча с Олегом не особо способствовала аппетиту.

Только потянула на себя дверь, как услышала голос Скибинского. Вот те раз. Он сидел за столом и неспешно попивал травяной чай, общаясь с Семёновной. Я, может, и успела бы скрыться, но Семёновна, блин, глазастая, спалила меня.

— О, Владка, ты как раз во время. Я только соляночку приготовила, садись за стол.

Я и рада отказаться, не слишком хотелось кушать в присутствии Скибинского. Привыкла, что в основном ем одна. Но видимо моему желудку такое наплевательское отношение совсем не понравилось — он выдал настолько оглушающее урчание, что только глухой не услышал бы.

— Давай, давай, — поторопила Семёновна, ставя на стол тарелку с ароматным супом. — А то и так исхудала, смотреть жалко.

Ну да, по её понятиям, меня должно быть под семьдесят килограмм, а то и больше, чтоб было за что ухватиться, так сказать. А ещё она любила повторять, что мужикам нравится налитая грудь, а не обвисшее не пойми что «до пупа». Признаюсь, именно упоминание о груди заставляло меня питаться нормально. Хотелось выглядеть для кое кого не доской сороковкой, а такой себе сочной «дивчиной». Пришлось помыть руки и, поздоровавшись, взяться за ароматное блюдо.

Семёновна, оставшись довольной моим смирением, засуетилась у посудомоечной машины. Скибинский отложил газету и попросил ещё добавки чая.

— Как экзамен? — сосредоточился на мне, откинувшись на спинку стула. Так необычно видеть его на кухне, среди кастрюль, лопаток, специй. Сейчас это был не владелец сети казино, а обычный мужчина пенсионного возраста, зашедший на кухню перекусить под чтение городской прессы. Таким он мне нравился больше. Я могла не зажиматься перед ним, вести себя естественно, не огрызаться. Хотелось поскорее прояснить ситуацию, чтобы знать наверняка, кто передо мной: друг или враг, но пока решила повременить. Для начала стоило переговорить с Лёшей, а потом уже рвать и метать на все стороны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сдала на «отлично».

— Это последний?

— Нет, остался ещё один.

— Ясно, — затарабанил пальцами по столу, уверена, тоже испытывая неловкость. Я прекрасно помнила брошенные ему обвинения на дне рождения Олега. Да и до этого говорила предостаточно «лестного». Правда, он сам виноват. Если бы отпустил меня в свободное плаванье, ни у кого бы голова не болела.

— А потом чем планируешь заняться? После экзаменов?

Боже… Неужели у нас намечается что-то вроде нормального общения? Впервые с ним такое.

— Сначала поеду к тёте Любе на несколько дней, а то давно не была, а потом хочу куда-нибудь устроиться на лето. Деньги нужны всегда.

— Ну, с этим спорить не буду, — согласился Скибинский, поблагодарив Семёновну за чай, и снова переключился на меня. — Место уже нашла?

Я прекратила жевать, так и застыв с поднесенной ко рту ложкой. Точно снег выпадет.

— Куда меня могут взять без образования? Конечно в кафе или ресторан.

Скибинский поперхнулся. Семёновна метнулась к нему и быстро приподняла правую руку, посмотрев на меня с укором. Приехали, называется. А я-то в чем виновата?

— Что?!! Какое кафе? Ты на кого учишься?

— На эколога, — не поняла, куда он клонит.

— Вот и работу надо искать соответствующую. В кафе она устроится… Чтобы я больше такого не слышал.

— Так говорю же, мне ещё три года учиться…

Скибинский хлопнул ладонью по столу. Против всех ожиданий я даже не вздрогнула. Закалка, что тут ещё скажешь. Надолго же его хватило.

— А со мной поговорить не пробовала? Тебе опыт нужен. Практика. Чтобы после университета тебя любая фирма или госучреждение приняло.

— Вы не поняли, — я подалась к нему через стол, настроенная на схватку, — мне деньги нужны. Практики мне и в униве хватает.

— Не переживай, будут тебе деньги.

— Ага, знаю я эту схему. Мне чужого не надо.

Скибинский устало вздохнул. Вечно у нас так. А я уж, было, понадеялась.

— Я думал, десять лет под одной крышей сблизили нас, — сказал он с укором. — Неужели я до сих пор чужой для тебя?

Я сникла. Всё. Наелась. Понимаю, не только он сложный, я тоже не подарок. Но не я начала эту войну. Всё могло быть иначе, пойди он мне навстречу два года назад. Не захотел. Для него восемнадцать лет — не показатель достаточной взрослости. А что тогда показатель? Обиделся, что чужой для меня? Так я могу и не такое выдать. Меня родная сестра не воспринимает за родню, что уж тогда говорить о нем?

— Я уже взрослая, Павел Олегович и хочу жить отдельно. Я хочу не задыхаться, а дышать свободно. Не висеть у вас на шее мертвым грузом. — На глаза набежали непрошенные слёзы, пришлось взять себя в руки, дабы не расклеиться окончательно. — Я ценю вашу опеку, правда. Вы, Ваня… Вика — моя семья. Но я не чувствую себя её частью, понимаете? Не потому, что вы где-то меня чем-то обидели или обделили, а потому, что я изначально была чужой вам. Вас обязывает данное моей матери слово. Не надо. Хватит принимать за меня решения. Дайте мне возможность самой идти по выбранному пути.

Как же громко колотилось мое сердце. Казалось, его слышат все.

Семёновна перестала звенеть посудой. Павел Олегович задумчиво рассматривал узор на чашке, и на некоторое время вокруг нас повисла звенящая тишина.

Конечно, если бы не Лёша, я бы скрипя зубами ждала окончания учёбы и рта бы не раскрыла, требуя свободы. Сколько раз порывалась добиться понимания, и каждый раз наталкивалась на один и тот же ответ — нет. Но сейчас… сейчас всё изменилось. Я хочу видеться с любимым открыто. Хочу держать его за руку, целовать при всех, знакомить со всеми. А это возможно только при одном условии — если стану полноправной хозяйкой своей жизни, не иначе.