— Дурочка ты моя, — выдохнул рвано, чувствуя, как стало жарко в паху. Лучше бы разомкнуть объятия, ограничив телесный контакт, но не так просто отстраниться, когда кровь хмельным солодом забродила по венам, распаляя нешуточное желание. До зубного скрежета захотелось приласкать, зацеловать, сорвать с губ хриплый стон. Они и раньше ласкались, даря друг другу наслаждение, но сегодня он как никогда боялся слететь с тормозов. — Никому ты ничего не должна доказывать. Я тоже виноват.

— Лёш, — Вика перехватила его руки, доверчиво заглядывая в глаза, — я хочу тебя, — покраснела, но взгляд не отвела. — А ты?

Она ещё спрашивала? Да будь его воля…

— Неужели не хочешь? — по-своему расценила его ступор, призывно облизав губы. — Тем более, так долго ждал.

— Хочу, — рывком отнял руки, сделав шаг назад, — но трогать не стану. Целый год впереди, мало ли. Это сейчас ты на кураже, под впечатлением, а завтра можешь и пожалеть.

— Думаешь, не дождусь? — поинтересовалась с плохо скрытой обидой. Что же, заслужила.

Возникшее молчание стало красноречивей любого ответа.

Вика снова сократила между ними расстояние, обхватив ладонями покрытые колючей щетиной щёки, и горячо заверила:

— Дождусь! Даже не сомневайся.

Вот тот долгожданный щелчок, сорвавший его с цепи. Пофиг на сомнения и тревоги. Хотел её до помешательства, до натянутых до предела мышц. Нужно быть полным идиотом, чтобы не отведать столь долгожданную сладость.

Жаркое дыхание девушки переплелось с его собственным. Набросился на соблазнительные изгибы со всей накопившейся за год жаждой. Целовал до боли, до припухлости губ, до тех пор, пока не запросила большего, обхватив мускулистые плечи.

Рывком поднял на руки и, не разрывая поцелуя, рванул с драгоценной ношей в свою комнату.

— Ещё не поздно остановиться, — напомнил севшим от желания голосом, пытливо рассматривая Вику. — Только одно слово, — накрыл ладонью промокшие трусики, чувствуя, как сильно его хотят.

— Нет, — замотала головой, начав снимать с себя блузку. — Никаких остановок! Никаких сомнений.

На смену легким поглаживаниям пришло ускорение. Длинные пальцы умело скользили по промежности, заставляя постанывать от нетерпения.

Не успела опомниться, как уже красовалась перед Гончаровым полностью раздетой.

Без лишнего стеснения сняла с него спортивки, обнаружив под ними стоящий колом член и с затаенным дыханием провела по нему рукой. Наконец-то она узнает, какового это, чувствовать его внутри.

— Ты ведь в курсе, что будет больно? — предупредил Лёшка, судорожно сглотнув.

— Мне пофиг, — переступила через валявшиеся на полу трусики и шагнула в распростертые для неё одной объятия. Сердце без устали качало воспламенившуюся кровь, в ушах набатом пульсировал пульс, ничего не видела и не слышала кроме голубых глаз и рваного, успокаивающего у виска шепота.

Лёшка неторопливо уложил Вику на диван и начал с самого элементарного — ласки. Она должна принять его с минимальной болью, поэтому не скупился на нежности, вылизывая укромное местечко буквально до трясучки.

Сжимал жадными руками полноту грудей, вырисовывал вокруг затвердевших сосков только ему одному известные иероглифы и одновременно тёрся членом по влажным складочкам. Не будь Вика девственницей, сразу бы трахнул, без прелюдий, но для Лёшки было важным обоюдное наслаждение. Хотелось уменьшить грядущую боль, максимально расслабив напряженные мышцы. А то, что за показной бравадой скрывался искусно спрятанный страх он почувствовал сразу, как только пульсирующая до боли головка нырнула в жаркую щелку.

— Прекратить? — вышел, всматриваясь в расширившиеся зрачки.

— Не-а, — притянула к себе обратно. — Только давай одним махом, хорошо?

Лёшка кивнул, опираясь рукой над её головой, снова потерся головкой, дразня тугое лоно, а затем, не предупреждая, ворвался одним резким толчком до самого упора.

Вика вскрикнула, приподнявшись, и прижалась к его губам, пытаясь заглушить гортанный стон.

Замерли, прислушиваясь к ощущениям. Гончарову было не впервой иметь дело с девственницами, но у каждой сей процесс происходил по-разному. Конечно, лучше сразу, без изматывающей на первых порах медлительности. Ему-то всё равно, а вот созерцать болезненную гримасу на лице любимой — «удовольствие» ещё то.

Дождавшись, пока Вика снова расслабиться, возобновил толчки, но уже размеренно, считывая с затуманенных глаз малейший признак боли.

Но её, боли, больше не было. На смену ей пришла долгожданная волна наслаждения, затопившая с ног до головы и позволяющая ощущать кайф от ускорившихся со временем движений.

Оказалось не так уж и больно. Зря только накручивала себя. Скользя ладонями по мускулистой спине, начала тихо постанывать, закрыв от нахлынувшего удовольствия глаза.

— Маш, ты можешь хотя бы пять минут постоять спокойно?!

Сероглазая девочка повернулась к матери, прекратив носиться по вымощенной перед военкоматом площадке, и послушно подошла к родительнице.

— Мне холодно, — передернула плечиками, прижимаясь к матери и в который раз окинула взглядом разношерстную толпу, среди которой больше всех выделялись призывники.

Лёшка и себе поежился, прогоняя с рук колкие мурашки. Как бы и лето уже скоро, а по утрам всё равно ещё было по-весеннему свежо. Да и старая толстовка грела относительно, скорее создавая видимость тепла, нежели его присутствие.

Возле ног ютилась спортивная сумка, доверху набитая домашней выпечкой. Как не злился, отнекиваясь, мама всё-таки напарила харчей, попросив «не выпендриваться», а принять с благодарностью потраченное у плиты время.

Согнув в локте руку, посмотрел на отцовские часы, начав покусывать губы. На петляющей между высокими елями дорожке так никто и не показался.

Неужели не придет? И сам не знал, чего хотелось больше. Чтобы провела или осталась дома в теплой постели и не рвала обоим душу? За те сутки, что провели у Русого на хате, привязался к девчонке сильнее, чем за целый год ежедневных встреч.

Пытаясь не замечать вытертые украдкой материнские слёзы, принялся изучать таких же, как и он, «баловней судьбы», периодически оборачиваясь назад.

Кто-то был собран и серьёзен, стараясь сохранить невозмутимость, кто-то ещё толком не протрезвел, отмечая накануне проводы. Были и девушки, пришедшие поддержать, и друзья-приятели, не поленившиеся подняться в пять часов утра, и даже дальние родственники.

Шумно. С одной стороны — весело, с другой… Да ну его. Проще не замарачиваться раньше времени, а то и самого накроет. И так чувствовал на глазах предательскую влагу, хотя никогда не считал себя сентиментальным.

Раньше вообще по два года служили и ничё, нормуль. Что такое год? Если верить тому, что понарассказывали бывалые служаки, то 365 дней пролетят как один миг. Дескать, кроме желания выспаться и нажраться до отвала больше ничего не захочется, особенно в первые месяцы.

Только на это и уповал. Чтобы гоняли до изнеможения и выбили все мысли о соблазне женского тела со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Лёш, ты главное пиши, — тихо попросила Надя, заметив оживление. К военкомату подъехали два Икаруса, извещая собравшихся о начале погрузки. Возле них тут же нарисовались прапорщики, собираясь провести перекличку. — Слышишь? — дернула сына за рукав, привлекая к себе внимание. — А то я знаю тебя. Хотя бы пару строчек, жив, здоров, не обижают.

Лёшка обнял её и поцеловал с чувством такую же, как и у него, темно-русую макушку.

— Хорошо, мам, — сжал до хруста хрупкое тело, приподняв над землей.

Она рассмеялась, припав к его груди, и с жадностью втянула сладко-приторную смесь сигаретного дыма вперемешку с лосьоном после бритья.

— Аврамов… Алтушов… Афонин…

— Как? Уже? — вскинула встревоженное лицо. Ей сколько не дай времени — всё мало.

Маша и себя жалась к его бедру, чувствуя, что началось самое важное. С братом у неё была разница в четырнадцать лет, но она никогда не чувствовала её. Он был её нянькой, защитником, другом. Научил драться, кататься на велосипеде, стрелять из рогатки. Без него будет скучно, тоскливо, неуютно.