— Я всё понимаю.

— Правда?

— Да. Я знаю, что вела себя не лучшим образом, — раскаялась, игриво захлопав угольными ресницами, — Но ты сам виноват, — добавила поспешно. — Не одному тебе досталось, я тоже намучилась. Думаешь, мне по приколу было получать от тебя?

— Езжай домой, горе луковое, — подтолкнул её к машине, сдерживая улыбку. — Потом поговорим о твоих методах.

— А ты?

— Я приеду позже. Сначала приведу себя в божеский вид.

— Позвонишь? — выглянула из салона, сощурившись от яркого солнца. Как же не хотелось уезжать. Хотя бы ещё пять минуточек побыть с ним. Не надышалась ещё им, не осознала до конца долгожданное счастье. Сейчас бы позаботиться о нем, обработать ссадины, а потом обнять и никогда не отпускать.

— Позвоню, — наклонился к ней, и осторожно поцеловав манящую полноту губ, резко выпрямился. — А теперь езжай, пока тебя не объявили в розыск.

Девушка уехала, а Лёшка так и остался стоять на месте, смотря ей вслед. Когда Фольксваген скрылся из виду, глубоко вздохнул, принимая в себя неизбежное и неспешно пошел к обрыву. Сколько всего обрушилось, не знал, за что хвататься первым. Мысли о Владке грели душу, будоража воображение, всё остальное — заставляло сжимать кулаки.

Говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Он готов был рискнуть. В награду или в наказание дарована ему такая любовь — ещё не знал. Но в одном был уверен точно — добилась таки Владка своего, перевернула его жизнь с ног на голову, пустила корни в сердце и стала в нем полноправной хозяйкой.

Я помнила о данном обещании не совершать опрометчивых поступков и всячески пыталась не лезть на рожон.

Признаюсь, тяжело это давалось, особенно, когда пересекалась с Викой. Её всезнающая улыбка так и напрашивалась на смачный трёхэтажный мат. Я всеми силами продолжала играть отвергнутую Гончаровым неудачницу и в большинстве случаев помалкивала, дабы не сболтнуть лишнего.

Как же мне хотелось кричать, визжать, по-дурацки улыбаться, горланить на весь дом песни… Нельзя. Если уж играть, то играть до последнего. Хорошо, хоть от Лёшки не надо было таиться. Когда он звонил по вечерам, я закрывалась у себя в комнате и давала волю эмоциям.

Милый мой, любимый мой, родненький… я едва не мурлыкала от его голоса и не растекалась по постели бесформенной массой. Его хрипотца рождала в моей буйное головушке эротические фантазии и порой Лёшке приходилось задавать один и тот же вопрос по несколько раз, настолько я витала в облаках, представляя, как он шепчет мне на ушко пошловатые словечки.

Иногда мы разговаривали по часу, иногда — по два. О чем можно говорить? Да обо всём. Мы суматошно и жадно поглощали друг о друге информацию, восполняя утраченное время. Правда, не всегда получалось поговорить по душам. Часто Лёшка звонил далеко за полночь и устало спрашивал, как прошел мой день, была ли я послушной девочкой, не объявился ли Олег, потом желал спокойной ночи и отключался.

Я понимала, что у него есть свои проблемы, что на него свалена куча обязанностей, но девчачья натура хотела большего. Пускай не пылкого признания в любви, но, блин, хотя бы какого-то намека на романтику. Да-да, я знаю, меня предупредили: никаких розовых соплей, клубов, прогулок под луной, но как же порой хотелось…

Не ждала цветов или каких-то громких жестов. Что-что, а в отношении меня этих самых жестов было продемонстрировано предостаточно. Просто… не знаю, хотелось услышать в свой адрес что-нибудь ласковое, мимишное. Хотя Лёшка и что-нибудь ласковое и уж тем более мимишное — понятия несовместимые.

Ни капельки не жалела, что призналась тогда в чувствах и не считаю, что именно мужчина должен признаться в любви первым. Если любишь — какая разница? Если бы я ждала от Лёшки признания, то ого-го-о-о-о сколько бы воды утекло и не факт, что дождалась бы. Важно, что наши чувства обоюдные, всё остальное — пыль. Ты просто любишь и всё. Просто говоришь: «Я люблю тебя» и не ждешь ничего в ответ.

Соскучилась по нему ужасно. Нет таких слов, чтобы описать глубину моей тоски. Прошло четыре дня, а мы так и не увиделись. Может, оно и к лучшему. С одной стороны у меня появилось время привыкнуть, попытаться научиться сдерживать эмоции, прятать их под маской безразличия. От меня теперь зависело многое, и становиться причиной Лёшкиных проблем я не хотела. А с другой… мне до одури хотелось увидеть его, вдохнуть его запах, запустить пальцы в густые волосы, почувствовать на себе силу его рук, прижаться губами к колючей щеке, а потом медленно, не спеша, проложить дорожку от виска к уголкам твердых губ…

Боже, какие же это муки: знать, что он твой и не иметь возможности провести время вместе. Прятать чувства среди родных и близких людей. Друзей. Семёновне не решалась сказать, потому что сразу начнется промывка мозгов насчёт Лёшкиной «профессии». Тасе — потому что сразу начнутся подколы, расспросы, был ли у нас секс, какой Гончаров в постели. А когда бы я призналась, что мы ещё не спали — меня бы добродушно высмеяли. Это слишком личное, слишком интимное, ещё неокрепшее как следует, чтобы делиться им. Тем более, я боялась, что могу забыться и проговориться там, где не следовало. Нет уж, спасибо.

— …Владусь, ты с нами?

— Что? — очнулась, посмотрев на Тасю. Сегодня мы сдала ещё один экзамен и сейчас стояли с друзьями возле аудитории, ожидая Сеню.

— О-о-о, Некрасова, ты где витаешь? Я говорю: гоу с нами в кафе. Отметим сдачу экономики, поедим мороженное, а уже вечером нагрянем в клубешник, расслабимся, как следует. Наши все «за».

— Извините, ребят, но мне надо домой.

— А вечером?

На меня смотрели во все глаза, ожидая ответа. Чтобы я, да пропустила такой момент? Никогда. Я всегда была впереди планеты всей, отрывалась наравне со всеми, была едва не заводилой. Но сейчас многое изменилось. Я боялась, что могу разминуться с Лёшкой: вдруг он приедет к Павлу Олеговичу, а меня не окажется дома?

— Извините, ребят, но и вечером не получится.

— Тебя что, посадили под домашний арест? — подколола Ника, остальные поддержали её шутку.

— Что-то типа того.

Тася вздохнула и ободряюще обняла меня за плечи, мол, держись, я с тобой.

Из аудитории вышел довольный Сеня и, растопырив пальцы, продемонстрировал нам «пятерку».

— Раз все в сборе, — привстал на носочки Игорёк, осматривая одногруппников, — тогда поехали в кафе.

Со всех сторон прозвучали одобрительные возгласы. Пускай едут, а я домой. И так вся извелась, не получив от Гончарова ответ на утреннее сообщение. В голову сразу полез всякий бред. Вечно только плохое приходит на ум. Неужели так сложно ответить?

— Владусь, у тебя всё хорошо? — Тася отстала от компании, наблюдая, как я, направляясь к выходу гусиным шагом, копошусь в сумке в поисках телефона.

— Да, всё хорошо, — улыбнулась через силу, увидев, что мое сообщение до сих пор не прочитано.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Просто ты в последнее время сама не своя, — подытожила подруга, крикнув Арсению ехать без неё. — Может, с Викой проблемы? Так ты только скажи, я ей вмиг патлы повырываю. И Скибинского твоего быстро на место поставлю, и Лёшку.

Я обняла её за талию и смачно поцеловала в щеку, стараясь придать голосу оптимистические нотки.

— Всё и правда хорошо, не волнуйся.

— Ладно, — протянула она недоверчиво и вдруг громко ахнула, указав рукой вперёд. — Вот это да-а-а! В жизни не видела столько роз. Вот же повезло кому-то.

Я безучастно посмотрела в указанном направлении и едва не выронила телефон из рук, споткнувшись на ровном месте — прямо по курсу, держа в руках огромный букет бордовых роз, стоял… Олег. Он выцепил меня из толпы студентов и помахал рукой. Я же вцепилась в Чистюхину мёртвой хваткой и быстро прошептала на ухо, чувствуя, по покрываюсь изнутри вечной мерзлотой.

— Тась, ты это… никуда не уходи от меня, угу?