Сэл вздохнула.

— Ну ладно.

— Я должна сказать тебе одну вещь, — продолжила Асанти. — Про сегодняшний артефакт. Лиам обнаружил, что он ведет к одному кембриджскому архиву, приобретенному мистером Норсом и немедленно перепроданному другому лицу.

— Опять Норс. Вот и мы так подумали.

— По счастью, вы с Грейс нас спасли.

Сэл рассмеялась.

— На самом деле, вас спасла только Грейс. А как вы догадались?

— Мы знаем лишь одного человека, который способен противостоять временно́й магии и после всего оставил бы артефакт нам. А ты — единственный человек, который сообразил бы, что Грейс при этом не пострадает. Одного мы так и не поняли, — как ты ее заставила работать в выходной день.

— Ей нужно было кого-нибудь отдубасить. Мне кажется, она на миг позабыла, что на самом-то деле любит свою работу. Она стала огрызаться, а вы дали знать, что попали под временны́е чары, вот я все и сопоставила и отправила Грейс на охоту. Она сказала, там один тип оказался под воздействием артефакта и теперь… плавает во времени или что-то в этом духе. — Сэл пожала плечами, потом вспомнила, что Асанти ее не видит. — Но все закончилось хорошо — главное, вы все целы.

— Целы, спасибо. Ночью выспись как следует. У тебя голос усталый, а в выходной день так не положено.

— Все в порядке. Разбужу Грейс и отправлю домой.

Она повесила трубку, пошла посмотреть, по-прежнему ли Грейс дремлет на диване. Она дремала.

Сэл подошла к зеркалу в спальне и посмотрела на себя, встав там же, где стояла утром. Увидела собственные глаза и вдруг почувствовала головокружение. А потом вспомнила белый свет.

— Хотел проверить, как ты там, — сказал тогда Арон.

— Тебе что, заранее известно все на свете? Размер моих трусов? Дни менструации? Любимое пирожное? — Она почувствовала, что руки задрожали. Нужно успокоиться. Она глубоко вдохнула и заставила себя расслабить плечи.

Он улыбнулся, отчего она занервничала только сильнее.

— Я бы узнал все это, если бы захотел, но в данном случае правильнее будет сказать: я хотел, чтобы ты знала — я проверяю, как ты там. Хотел понять, что ты думаешь, что делаешь.

Сэл подавила смешок.

— Да у меня все классно. Выстрелила Пожирателю Торнадо в морду. Судя по всему, необратимо сломала психику подростку. Подумала, не набить ли себе татуировку. Подралась с куском мяса. И это неполный список.

— Ты хорошо спишь? Чувствуешь себя уверенно, владеешь собой?

Сэл решила прекратить разговор и посмотрела ему в лицо.

— А что?

— Тебе случается проснуться не в своей постели, Сэл? — Голос звучал мягко.

— А что? — повторила она и тут же осеклась.

— Тебе случается медитировать? Очень полезно для мозга. Позволяет познать себя.

— Хватит неопределенно-личных предложений. Ты обо мне говоришь, так что не миндальничай.

Он продолжил так, будто она его и не прерывала:

— Мне кажется, воды у тебя в голове разбушевались, их нужно утихомирить. Ты медитируешь?

— Ну… нет. Никогда.

— А надо бы. Сядь. — Он поднялся с коробки и встал к ней лицом, она же села. Он поднял руку, обратив к ней внутреннюю сторону ладони — ладонь засияла белым светом. — Посмотри на мою руку и перестань думать.

Сэл вместо этого посмотрела ему в глаза.

— Это больше похоже на гипноз, чем на медитацию, а я не настолько тебе доверяю.

— Свет нужен, чтобы ты сосредоточилась для медитации.

— Ты все это затеял, только чтобы научить меня медитировать?

— Больше-то некому, — ответил он. — Да, и еще. Когда Лиам с тобой заговорит, будь внимательна.

Потом был свет. А потом — ничего.

Оказавшись у себя в спальне, Сэл глубоко вздохнула и вновь представила себе этот свет — головокружение унялось. Внутри закипало разочарование, чувство, ей незнакомое; она отвела взгляд от зеркала.

Опустила глаза и заметила: с ее туалетным столиком что-то не так. В голове всплыло странное воспоминание, она открыла крышку своей шкатулочки для украшений — той, в которой, помимо прочего, лежал почерневший крестик, который ей дали для спасения Перри. Оказалось, что в шкатулке пусто.

Сэл снова посмотрела в зеркало.

— Что я наделала?

Дом в Сомерсете Алекс ненавидел. Стоило ему отвернуться, комнаты, испещренные тенями, начинали бурчать и преображаться. Родители любили рассказывать про их первый приезд сюда: они были только что из Гонконга, все в шелках и льне, к дому вела длинная петлистая подъездная дорожка.

— Милочка Алекс так разволновался, впервые увидев бабушкино поместье, что перелез вперед, к Джонатану, и прижался носом к ветровому стеклу — а потом мы обогнули холм, и он с криком повалился на спину!

В случае, если удавалось соблюсти необходимые темп и интонацию, в этом месте за всеми обеденными столами в Сингапуре, на Фиджи, Шри-Ланке и Больших Каймановых островах раздавался сначала смех, а потом — звон фужеров с шампанским. Алекс смеялся вместе с другими гостями, подражая их утонченности, излучая шарм, который сам он не считал шармом: восьмилетний ребенок, взирающий свысока на свое более детское четырехлетнее «я».

Родители дожидались, когда смех утихнет, а потом продолжали свою историю:

— Разумеется, когда он познакомился с бабушкой, она показала ему дом, и дом его узнал поближе — все страхи рассеялись. Он бегал по залам верхнего этажа, прыгал по кроватям, устраивался в уголках с книжкой. Наш храбрый малыш Алекс.

Иногда, если жестокость в маме разыгрывалась сверх обычного, в этой точке она щипала его за щеку и смотрела на него с особой задушевной улыбкой, которая всегда пугала его на людях. Он уже успел понять, что настолько личные вещи лучше оставлять личными. Обмениваться с ним этой улыбкой на глазах у других — улыбкой, которой мама прогоняла ночные кошмары и погружала его в сон, если дул ураганный ветер, — значило лишать ее волшебной силы. Однажды эта улыбка ему понадобится, но окажется, что она совсем выдохлась.

Друзья, приходившие к ним на вечерние приемы на островах по всему земному шару, ничего не понимали. Они предпочитали теплую погоду, хотя постоянно расхваливали свою студеную сырую далекую родину. Не понимала даже мама: ведь она в детстве не жила в Солдаун-Мэноре. Она туда попала уже взрослой, вместе с отцом.

Она не знала, каково было смотреть на эти обветшалые, увитые виноградной лозой огромные конструкции, на эту элегантную руину, подобную игрушке или орудию, которое обронил сам Бог, — такую крошечную под кипуче-серым небом, но во сто крат превышающую размер четырехлетнего Алекса Норса. Солдаун-Мэнор, зверь, принадлежавшей их семье, скрючился в конце дороги и наблюдал за их приближением рядами огромных черных стеклянных глаз. Выжидая, он дышал через пасти-ворота. Длинные черные полосы пролегли по камню там, где были проплешины в плюще: зверь, замызганный собственной сукровицей. Пределов ему не было. Если позволить ему тебя заглотить, ты так целиком и окажешься в его желудке.

В первый приезд Алекс действительно бегал по залам верхнего этажа, отчасти — чтобы укрыться от обтянутой кожей костяной статуи со свирепыми горящими глазами, которую родители представили ему как «бабушку», отчасти потому, что думал: «Раз я попал внутрь, нужно искать выход». Составив мысленную карту Солдаун-Мэнора, я смогу если не подчинить его себе, то по крайней мере заставить сожрать кого-то другого, а меня пощадить. Он прыгал по кроватям, чтобы выгнать оттуда мертвые души. Устраивался в уголках, потому что там никто не подкрадется со спины, кроме разве что стен, а читал, потому что, погрузившись в книгу, можно не обращать внимания на перьевидные и пальцевидные тени, которые колыхались сбоку. Книгу он держал у самого лица — будто маску.