Высвободить его из книги оказалось проще, чем она думала. Раздался звук, словно целую стопку мокрой бумаги разодрали напополам, и Габриэль выскользнул наружу, будто теленок родился, — притащив с собой сгустки жира и полоски какой-то материи. У нее не было времени разглядывать, есть ли у него по-прежнему ладони, руки, лицо. В тот момент ей это было неважно. Главное — книга. Она захлопнула ее, подхватила, вытащила из кармана куртки саван, завернула.

Раздались долгий хрип, сипение. Стены прекратили дышать. Кожа, заслонявшая окно, усохла, лопнула. Сэл боялась, что из трещины выползет что-то страшное, но не выползло ничего. Кожа просто свисала со стены, шершавая, незакрепленная, пропускающая свет. Пальцы, которые до того прижимали к полу полицейского, ссохлись и стали сучками. Казалось, дотронься — и они сломаются. Глина, мох, лоза — все мгновенно высохло, остались лишь пыль и обломки.

Из коридора хлынул свет — дневной свет. Сэл услышала, как там что-то упало, покатилось по полу. Кто-то произнес: «Эй!»

Грейс.

— Сцапала, надо думать? — окликнула Грейс из коридора. — Это самое… То, которое…

— Сцапала, — доложила Сэл.

— Здесь чисто! — рявкнула Грейс.

Менчу подскочил почти мгновенно. Увидел Сэл, скорчившуюся на полу. Книга, обернутая саваном, лежала с ней рядом. Сэл щупала полицейскому пульс.

— Этот в порядке, — доложила она.

— Отлично сработано, — похвалил Менчу. — Правда, экстра-класс.

— С ним чего-то не экстра-класс, — заметила Сэл.

Габриэль лежал на полу, тяжело дыша. В первый момент Сэл подумала, что он просто перепачкался. А потом поняла, в чем дело. Он состарился. Здорово. Стал стариком — старше, чем оно вообще бывает. Тысячелетнего возраста — и стремительно угасал. Глаза ввалились. Он покрутил головой, и последние пряди седых волос опали с морщинистого черепа. В запавшем рте шевелился бледный язык.

— ¿Lo vieron? — спросил он.

— Чего он говорит? — поинтересовалась Сэл.

— Вопрос задает, — пояснил Менчу. — Спрашивает, видели ли мы.

Менчу опустился рядом с Габриэлем на колени, положил руку ему на грудь.

— Умирает, — определил он.

— ¿Lo vio? — повторил Габриэль.

— Sí, — ответил Менчу. — Sí.

Сэл поняла: он говорит из чистого сострадания, не понимая, что Габриэль имеет в виду. А вот Сэл понимала.

— Sí, — произнесла она.

Габриэль захрипел. Изо рта хлынул поток невнятных фраз. Менчу улыбался, отвечал словами утешения, умиротворения — впрочем, Сэл их не понимала.

Габриэль закашлялся. Поток слов сделался медленнее. Кашлянул еще дважды. Попытался что-то сказать, но не смог. Выдохнул — медленно, протяжно. Очередного вдоха не последовало. Менчу пробормотал короткую молитву и закрыл Габриэлю глаза.

— Что он говорил?

— Рассказывал обо всем, что видел, — пояснил Менчу. — Вещи красивые, причудливые. В жизни он не видел ничего более изумительного. — Он обернулся в сторону коридора. — А мы тут увидели совсем другое.

Сэл промолчала.

Полицейский открыл глаза, пошевелился, будто просыпаясь после долгого сна. Он был покрыт пылью — остатками удерживавших его пальцев. Открыл глаза, моргнул. И первым увидел Менчу.

— ¿Qué pasó? — осведомился он.

— ¿Saber? — откликнулся Менчу.

Казалось, в квартире лет двести назад прогремел взрыв, а потом ее забросили. Потолок просел. Половицы рассохлись, растрескались. Со стен осыпалась штукатурка. Мебель попадала, поломалась, развалилась. Все покрывали пыль и паутина. Они свисали с потолка. Лежали в углах и на полу. Вошел консьерж, опешил, потряс головой, заходил из комнаты в комнату, в полном отчаянии разглядывая заржавевшую плиту, расколотую ванную. Грейс стояла в коридоре и счищала с себя грязь. Лиам дожидался на лестничной площадке.

— Уходим, — позвал он. — Пора нам отсюда.

Полицейский уже достал телефон и вызывал подкрепление. Сделал им знак: оставайтесь на месте. Грейс повернулась к нему спиной и шагала к выходу. Менчу следовал за ней по пятам.

— Идем, — позвал он Сэл. — Сейчас начнется та часть истории, в которой ты не столько полицейский, сколько преступник.

Прежде чем выйти, Сэл успела взглянуть на девочек. Они стояли посреди разгромленной гостиной, на одежде ни морщинки, прически — волосок к волоску, улыбки от уха до уха, голоса веселые, звонкие. Рассказывали отцу, что с ними случилось. Какие они видели замечательные, необычные вещи. Побывали в невероятных местах. Нужно обязательно ему про это рассказать. А он стоял перед ними на коленях, обнимал сначала одну, потом другую, преисполненный благодарности за то, что они живы. Две сестрички, плечом к плечу.

Одна из них узнала Сэл, помахала рукой.

«Перри», — подумала Сэл. И сразу вспомнила, что сумела на пару часов выдворить его из своих мыслей. Задание, опасность, сосредоточенность — все это оттеснило его в сторону. Но теперь он снова вышел на передний план. Неподвижный, на больничной койке, в комнате с деревянными панелями. Нет, хуже: вспомнилось, каким он был сразу перед тем, как это случилось. Сэл попыталась заместить это воспоминание каким-нибудь другим: купанием в озере, когда они были маленькими, потасовкой на заднем сиденье машины, дурацкой рожей, которую он скорчил, когда ей вручили диплом колледжа. Любое сойдет. Но ничего не получалось. То, что Рука сотворила с Перри, обосновалось у нее в голове навсегда, и способа изгнать эту картинку она не знала.

Приток адреналина иссяк, как только они отправились в аэропорт. Сэл проследила за полицейской машиной, которая пронеслась мимо в противоположном направлении, — завывала сирена. Подумала: наверное, это группа, которую отправили расследовать, что произошло в квартире у Габриэля. Подумала, к каким выводам полицейские сумеют прийти. Они все сфотографируют, замерят, соберут улики. Опросят отца и консьержа, получат приблизительное представление о случившемся. У них появятся примерные описания всех членов Третьего отряда — вот только для обвинения такого маловато. Им хватит ума сообразить, что четыре человека не сумели бы за пять минут так уделать и квартиру, и этого несчастного малого с книгой. Третий отряд станет лишь очередной аномалией в груде аномалий в полицейских рапортах. Единственными неоспоримыми фактами останутся материальный ущерб, а также то, что девочки и полицейский выжили, а жилец мертв. Причина смерти не установлена.

Сэл была грамотным полицейским и прекрасно все это знала, но из того, с чем придется работать полиции, она не смогла бы слепить толкового дела. Судмедэкспертов не учат работать с магией и демонологией.

На нее навалился почти невыносимый вес — все дела, которые она так и не раскрыла, не сумев связать в узелок все ниточки. Безымянные трупы. Необъяснимые вещи. Сколько из них на деле являлись обломками магических катастроф? Если теперь поискать, сколько из этих нераскрытых дел отыщется в Черном Архиве?

Не это ли Менчу имел в виду, когда сказал ей, что магии в мире становится все больше? Будет ли она и дальше проявляться столь же отчетливо, через необъяснимые явления — и в итоге магии в мире окажется столько, что отрицать ее существование станет невозможно?

«Мы к этому не готовы, — подумала Сэл, когда они поднялись на борт самолета. — Мы понятия не имеем, как с этим жить».

Через пять минут она заснула.

Проснулась в Риме, но ей не полегчало. В Черном Архиве Асанти устроила разбор полетов. Сэл была как в тумане. Доложила то, что должна была доложить: что видела и что делала, но что-либо разъяснить или проанализировать оказалась не в состоянии. Думать за нее пока придется кому-то другому. А ей нужно поспать. Часов этак двенадцать.

Когда остальные собрались уходить, она так и осталась сидеть на диване. Первой вышла Грейс, за ней Менчу. Лиам немного задержался, будто надумал с ней поговорить. У Сэл не было на это сил, она просто на миг прикрыла глаза. А когда открыла снова, Лиам уже поднимался по лестнице. Тут встала и она.