Вздохнув, как будто уже представлял, что скажет ему Мост, если он это сделает, Балидор добавил:

— Что касается тебя, ты, возможно, всё ещё сможешь… быть рядом с ней. Как сестра, я имею в виду. Если она позволит. Но она может и не допустить этого, учитывая чувства своего мужа, как я уже сказал. Я не знаю, будет ли она полностью рациональна в этом отношении. Кроме того, судя по твоим словам, она может избегать обсуждения инцидента с кем бы то ни было. Если так, то её муж может просто послужить удобным предлогом.

Чандрэ почувствовала, как крепче впивается пальцами в собственные руки.

Она не произнесла ни слова.

Глядя в окно четырёхэтажного здания, в котором она сейчас стояла, она смотрела на холмы, зелёные от муссонных дождей, которые до сих пор не прекращались в этой части страны.

Меньше двух часов назад они приземлились на взлётно-посадочной полосе ВВС в Лэнгли, штат Вирджиния.

После поездки на джипе Чандрэ и остальная часть их разведывательной группы, включая Мост, теперь прятались за сильно укреплёнными стенами на длинном участке покрытой лесом земли, принадлежащей правительству Соединённых Штатов. Или, точнее говоря, это место защищалось и занималось тем, что осталось от этого правительства.

— Поняла, — сказала она наконец.

Рассеянно кивнув на те несколько фраз, что сказал потом лидер Адипана, она почти не заметила, как он оборвал соединение через несколько минут.

И всё же, глядя в окно, она осознала, что снова осталась одна.

Как только это одиночество по-настоящему отложилось в сознании, Чандрэ почувствовала, что сдерживает слёзы.

Она даже не знала, из-за кого из них она плачет.

Глава 36. Годовщина

Я плюхнулась спиной на кровать, вздрогнув от скрипа пружин и лёжа на просевшей середине допотопного матраса. Мой разум всё ещё нарезал круги от адреналина. Я знала, что в ближайшее время не засну.

Я также знала, что мне нужен сон. Отчаянно нужен.

Дракон не погнался за нами.

Он отпустил нас.

Я слышала, как он смеётся в моей голове, пока наши команды отступали от Скалистых Гор. Холодный ветер завихрял волны сухого снега, пока мы уходили — суровый, пусть и немного нетипичный для этого времени года натиск погоды, который упростил бы выслеживание нас, если бы он захотел пуститься в погоню.

К тому времени уже вставало солнце.

Я помнила, как присела в кузове армейского грузовика, вздрагивая от жалящих сухих снежинок и чувствуя, как они впиваются в мою кожу.

Тот смех не стихал в моей голове всё время.

Я слышала его до сих пор.

Но он отпустил нас. Не знаю, почему, но он сделал это.

Как только мы приехали к тому, что осталось от Военно-Воздушной Академии возле Колорадо-Спрингс, было принято решение двигаться на восток, к крупному лагерю в Вирджинии, который существовал до сих пор.

Мы приземлились в Лэнгли примерно через шесть часов после этого.

Примерно половину времени мы провели не в воздухе; оно ушло на повторную заправку, сбор беженцев, лечение наиболее тяжело раненых. В это время также Брукс орала на меня и угрожала среди прочего ошейниками сдерживания видящих.

Большую часть полета Брукс тоже орала на меня.

Всё это время я была практически сама по себе, если не считать Талей, которая одновременно была и помощью, и источником стресса. Она обращалась со мной как никогда деликатно (предположительно из-за инцидента с Драконом), но почему-то из-за её мягкости было лишь сложнее выбросить тот инцидент из головы.

Когда самолет наконец-то приземлился, я испытала нескрываемое облегчение.

Как только мы добрались сюда, все разбежались в разные стороны — и люди, и видящие.

Трап опустился из хвостовой части грузового самолета, где мы все дрожали как мокрые крысы, не имея достаточного количества курток. Все буквально побежали к ждущему наземному транспорту. Даже я и Брукс чуть ли не посинели от холода в этой жестяной банке.

Под конец мы обе слишком устали, чтобы спорить.

Я понимала, что она истощена и разочарована не меньше меня, когда она сказала мне, что мы вновь встретимся после того, как отдохнём и пообщаемся со своими источниками.

После приземления в Вирджинии я не потрудилась отдать никаких приказов, только сказала им всем отоспаться. К тому моменту уже наступил вечер, и многие из нас не спали по сорок восемь часов.

Я позволила всем самостоятельно выбирать себе комнаты.

Брукс отдала нам целое здание правительственных бараков — наверное, чтобы держать нас подальше от людей, которые занимали главные здания, вмещавшие ЦРУ. Но я пока не пыталась найти что-то из еды или воды. Я не хотела спрашивать у Брукс. Она едва сказала мне пару слов после того, как мы выбрались из той кабинки для переговоров в самолёте.

Я знала, что она до сих пор в ярости по многим причинам, хотя её оставшиеся старшие военачальники признались, что я наверняка спасла им всем жизни. К тому времени они уже увидели отчёты о том, что Дракон сделал с другими частями подземного лагеря, и количество тел, которые он оставил после себя в каждой секции.

Я знала, что Брукс слышала об этом.

Я также знала, что ей всё равно. Во всяком случае, пока что.

Этого может оказаться недостаточно, чтобы она простила меня. Несмотря на её примирительные слова в конце нашей последней встречи, я знала, что ей хотелось бы швырнуть меня в камеру — определённо в ошейнике, возможно, ещё и под транквилизаторами.

Честно говоря, я не могла заставить себя переживать по этому поводу. Пока что нет.

Скорее, я бы посмотрела, как она попытается это сделать.

Лёжа там и глядя в бежевый потолок, я осознала, что мне нужен душ.

Чёртов душ нужен мне даже больше — а может, более срочно — чем мне нужно было полежать без движения.

Застонав, я отодрала себя от покрывала и вздрогнула, когда перенесла вес на ногу, которую Дракон заклеймил своим стеклянным ножом.

Это было вчера? Или позавчера?

Я попыталась вспомнить.

Сделав это, я осознала, что уже нахожусь на грани галлюцинаций от усталости.

Похромав к двери, я наклонилась, чтобы расстегнуть свои органические антигравитационные ботинки, попыталась скинуть их и едва не вписалась лицом в дверь, потому что споткнулась. После нескольких попыток с каждым ботинком я всё же справилась. Стягивая носки, я тоже вздрагивала, и не только потому, что они пахли откровенно отвратительно.

Я начинала думать, что, возможно, придется сжечь всё, во что я была одета, как только мне удастся стащить это со своего тела.

Бросив носки на пол возле ботинок, я расстегнула ремни, удерживавшие бронежилет. Я поочередно дёргала их пряжки пальцами, которые внезапно сделались как никогда слабыми. Я осознала, что мне хочется плакать. Мой свет до сих пор ощущался совершенно раздолбанным.

Мой мозг не сгенерировал ни единой внятной мысли с тех пор, как мы покинули самолёт. Я наконец-то разжала стальную хватку на своём свете, как только мы опустились на взлетно-посадочную полосу в Лэнгли.

Теперь я чувствовала себя как зомби. Хнычущий зомби, у которого всё болело.

Я едва могла осмыслить свою одежду.

Не знаю, как долго я простояла там, возясь со всеми пуговками, молниями и разными застёжками. Кажется, ушла целая вечность на то, чтобы всё снять.

Затем, глядя на кучу одежды на тёмно-коричневом ковре, я осознала, что разделась не в том месте. Мне всё ещё надо было пройти по коридору до душа, который был общественным, как в армейской казарме.

Я решила, что мне пофиг. Вообще пофиг.

Я задержалась ровно настолько, чтобы достать полотенце из шкафа, но я сжимала его одной рукой, чтобы оно не соприкасалось с моим грязным телом. Держа его несколько в стороне от себя, я сделала глубокий вдох и открыла дверь в коридор.

Я не потрудилась оглянуться по сторонам и посмотреть, нет ли кого поблизости. Тем не менее, я испытала облегчение, когда не услышала никого в коридоре, а также не увидела и не услышала никого в душе. Если так подумать, я вообще не уверена, что видела кого-то на этом этаже бараков.